(Продолжение) …Так за дружелюбной беседой друзья вырулили на Ленинский проспект и зашагали
по Ленинскому проспекту.
Ленинский проспект пролегал между выцветших бетонных коробок разной степени
неказистости. Сначала Петьке-на-даче аппетитно подумалось чужой мыслью из
какого-нибудь журнала, чёрно-белого, но с цветной обложкой, что за два-три
месяца жизни среди таких коробок вполне можно спиться. Как финну в
Хельсинки. В таком же неказистом бетонном городе, только чуть более метёном
и вымытом, где никогда ничего не происходит. Но потом Петька-на-Даче
одумался.
Потому что в детстве Петька-на-Даче смотрел такой фильм – «Расмус-бродяга».
Действие там происходило как раз в какой-то северной балтийской стране – в
одной из тех стран, где никогда ничего не происходит. Он смотрел его раза
два или три по черно-белому телевизору «Берёзка» на летних каникулах. Фильм
был советский. Ему очень нравилось, что там, в той невыясненной (и тем лучше
защищенной от унылой повседневности) северной балтийской стране всё такое
маленькое, игрушечное. Всё такое законченное – как необитаемый остров. И
сама она – как карта Необитаемого острова, предназначенного для
увлекательной до подколенной дрожи игры. Необитаемый остров имеет четко
очерченные границы – уже одно это делает его уютным и провоцирует его
обитателя к дальнейшему, как в книжках Жюля Верна, благоустройству.
И бродяжничать-то по такой стране особо негде – три деревни вперед, три
деревни назад, три влево, три вправо. И все тут тебя знают – вон пошел
Расмус-бродяга!.. Такой специальный человек, который обязательно должен быть в каждой маленькой уютной стране. Как должны быть в ней свои Полицейский, Пьяница, Почтальон и Разбойник. Разбойник должен сидеть в тюрьме и смотреть в окошко. Тюрьма должна находиться на главной площади города. Напротив тюрьмы должен располагаться банк, который должен грабить Разбойник в свободное от основного сидения в тюрьме время. Под окошком тюрьмы должен сидеть Тюремщик со связкой ключей и охранять Разбойника. А все прохожие должны вежливо здороваться с ними обоими.
Опять-таки, бродяжничать по такой стране очень уютно. Потому что знаешь
наперечёт все тропинки, все кустики, все сеновалы и незапертые амбары, где
можно переночевать, не побеспокоив хозяев. Одно удовольствие по такой
правильной уютной земле скитаться! И вовсе даже незачем спиваться на ней.
Спиваются от другого. От бесприютности. А бесприютность происходит от
безграничности. Поэтому в России так много пьют.
Петька-на-даче вспомнил, как давным-давно, в армии, увидел Линию Горизонта. Дело в том, что вырос он на Кавказе, где земля повсеместно вздыблена и скособочена, так что Настоящего горизонта практически не видно – только Ложный, завышенный. Ну на море, конечно, но море-то само по себе – не считается. От моря пахнет. А тут их вывезли в колхозное поле, чтобы набрать
картошки (для прапорщиков и офицеров главным образом, ну и для солдатской
столовой чуть-чуть), и Петька-на-Даче увидел Земной горизонт – настоящий. Ни
леса, ни холмика, ни другой уютной зацепки. У него закружилась голова. Он
забоялся. Ему захотелось присесть. Если бы ему в тот момент предложили
стакан водки, он бы с огромным облегчением немедленно его выпил.
«Россия большая, – научно подумалось ему, – а потому благоустраивать Россию,это всё равно что вычерпывать ложкой море. Или считать звёзды. Без бутылки не разберёшься».
Однако бутылкой в городе Владимире пока даже не пахло. Сколько уже прошли, а ни одного кафе в поле зрения! Зато обнаружилось много чего другого. Над
одной из бетонных коробок – две древних, утверждённых, может быть, ещё в
шестидесятые годы надписи: «Оптика» и «Чародейка». В виде причудливо
изогнутых железяк, по которым, как догадался Петька-на-Даче, должны быть
пропущены трубки со светящимся инертным газом неоном. Светореклама.
Удивителен и бесподобен был шрифт – знаете, такой, «от руки», размашистый и
одновременно каллиграфичный. Теперь так не пишут. А тогда, в шестидесятые,
таким шрифтом оформляли и книжки, и пластинки, и вывески. Салон «Чародейка», пылесос «Вихрь», журнал «Юность», повесть Василия Аксёнова «Пора, мой друг, пора», холодильник «Бирюза», ликёр «Кянукук», что означает «Петух на пне». Хорошо было.
Люди тогда были такие – как в фильме «Доживем до понедельника» – немножко
смешные, в узких коротких брючках, в синтетических галстучках на резинке с
мелким узлом, а во время путешествия по Чёрному морю на теплоходе «Крым» – с пижонскими курительными трубками, ну такими, прямыми. Не изогнутыми, а
прямыми. И ещё бальзам «Рижский».
Внезапно Петька-на-Даче забыл, что фигачит с полными «Carnabi» солнца и пыли по сомлевшему от жары Владимиру в поисках пламенеющей тарелки солянки. Засмотрелся на красивые окрестные сорняки, задумался, и поблазнилось ему, что не огненно-рыжим июлем с отдыхающими в тени галками и наливающейся на солнце черёмухой идёт он, а плывёт нежным, как прикосновение ветерка к потным подмышкам, июнем куда-то в страну волшебных шестидесятых, самое начало каникул.
Счастье заботливыми объятьями окружает его. Счастье в видередиски.
Редиска с отчиканными острым ножом хвостиками, помытая, на специальной
тарелке, а тарелка на почти свежей полотняной салфетке, а салфетка на
крашенном синей краской столе, а стол на тщательно отмытом для жизни и
порядком облупившимся там, под чистотой, деревянном полу летней кухни.
Нет, пора уже быть кафе.
С этой научной мыслью Петька-на-Даче увидел волнующее и удивительное.
В
далёком разрезе улицы заблестело на солнце неправильное, беленое извёсткой.
Прямо там, где перспектива должна сходиться, загораживая точку схода,
большое стоит. «Вот он, Владимир-батюшка белокаменный – вот она, Древняя
Русь! – подумалось Петьке-на-Даче слегка трусливо. – Золотые ворота.
Пришли».
Спутница Петькина-на-Даче, бедовая девчонка, которая уже целых два раза была
во Владимире, хладнокровно сказала, что теперь она узнаёт все подстерегающие
их на непростом туристском пути окрестности, и что если они немедленно не
съедят какой-нибудь съедобной еды, у неё испортится настроение, а это тебе
не шутки.
Отсрочив знакомство с захватывающими Золотыми Воротами, и вообще,сделав вид, что ничего захватывающего в них нет, друзья устремились в одну из боковых улочек, под приветливо болтающуюся на ураганном ветру (которого нет и не было) вывеску «Вкусная съедобная еда – много». Более точного названия Петька-на-Даче возмутительным образом не запомнил...
Бхагавад Гита. Новый перевод: Песнь Божественной Мудрости
Вышла в свет книга «Бхагавад Гита. Песнь Божественной Мудрости» — новый перевод великого индийского Писания, выполненный главным редактором «Перемен» Глебом Давыдовым. Это первый перевод «Бхагавад Гиты» на русский язык с сохранением ритмической структуры санскритского оригинала. (Все прочие переводы, даже стихотворные, не были эквиритмическими.) Поэтому в переводе Давыдова Песнь Кришны передана не только на уровне интеллекта, но и на глубинном энергетическом уровне. В издание также включены избранные комментарии индийского Мастера Адвайты в линии передачи Раманы Махарши — Шри Раманачарана Тиртхи (свами Ночура Венкатарамана) и скомпилированное самим Раманой Махарши из стихов «Гиты» произведение «Суть Бхагавад Гиты». Книгу уже можно купить в книжных интернет-магазинах в электронном и в бумажном виде. А мы публикуем Предисловие переводчика, а также первые четыре главы.
Книга «Места Силы Русской Равнины» Итак, проект Олега Давыдова "Места Силы / Шаманские экскурсы", наконец, полностью издан в виде шеститомника. Книги доступны для приобретения как в бумажном, так и в электронном виде. Все шесть томов уже увидели свет и доступны для заказа и скачивания. Подробности по ссылке чуть выше.
Карл Юнг и Рамана Махарши. Индивидуация VS Само-реализация
В 1938 году Карл Густав Юнг побывал в Индии, но, несмотря на сильную тягу, так и не посетил своего великого современника, мудреца Раману Махарши, в чьих наставлениях, казалось бы, так много общего с научными выкладками Юнга. О том, как так получилось, писали и говорили многие, но до конца никто так ничего и не понял, несмотря даже на развернутое объяснение самого Юнга. Готовя к публикации книгу Олега Давыдова о Юнге «Жизнь Карла Юнга: шаманизм, алхимия, психоанализ», ее редактор Глеб Давыдов попутно разобрался в этой таинственной истории, проанализировав теории Юнга о «самости» (self), «отвязанном сознании» и «индивидуации» и сопоставив их с ведантическими и рамановскими понятиями об Атмане (Естестве, Self), само-исследовании и само-реализации. И ответил на вопрос: что общего между Юнгом и Раманой Махарши, а что разительно их друг от друга отличает?