ФОТО И ТЕКСТ: КАЙ

Гордо реет над городом красный флаг. Поперек истрепленного ветром кумачового полотнища нашита золотая, как офицерские галуны времен царской России, размашистая свастика. Город мертвых, город садху, «сокровище трех миров», «вечная обитель Властелина Шивы» — Каши, а по-западному Варанаси или Бенарес. Дословно «Город света». Здесь умирают святые и бомжи, и символы растворяются в неспешных мутных водах священной Реки. А дыхание смерти незримо превращается в дыхание жизни

изображения не найдены

Варанаси утром

Хорошо поставленным голосом мужик прокашливается в громкоговоритель. Секундная пауза. «АЛЛЛААА!!….» — заводит он свою песню: бесспорный хит всех времен. Правоверный мусульманин по идее должен моментально упасть на коврик и молиться. Я ощупываю себя спросони. Вроде я не он. Не правоверный. И вообще. Подхожу к окну: индусы лениво варят «chay» в алюминиевой кастрюле и чистят зубы деревянными палочками. Никого на ковриках… Не любят в Варанаси мусульман. Мало того, что они в средневековье несколько раз тотально вырезали местное население и под ноль разрушали город, так они еще и в двадцать первом веке норовят заложить куда-нибудь взрывчатку и отправить индусов к праотцам. Совсем недавно мусульмане взорвали восемьдесят килограммов тротила, убив порядка шестидесяти индусов за раз: правда, не в Варанаси, а где-то еще.

Считается, что тот, кто умер в Варанаси, получает прощение всех грехов и освобождение из цикла земных перерождений. И все же не любят в Варанаси мусульман. Их почти не видно, но они есть, особенно на Главной улице: чисто одетые мужики в белых шапочках ходят группами по четыре-пять человек, а запеленатые в черные тряпки женщины сверкают через узкую щелочку своими раскосыми и жадными очами.

Гораздо интереснее ритуалы самих индусов. С утра каждый нормальный варанасский индус (их гордо называют «Кашиваса») идет на Гангу ополоснуться. А если этот Кашивася еще и брахман, то сам Бог велел совершить сложный ритуал приветствия матери-Ганге и своему избранному богу. Как-то я долго наблюдал, как старый брахман учил молодого выполнять должную последовательность мелких, но очень значительных действий: типа полить молоком гость риса, положить справа на тарелку с подношением, вдавить в рис какой-то орех, положить рядом две благовонные палочки и окропить все это водой из медного кувшинчика и так далее в течение получаса. При этом старый брахман непрерывно читал какую-то длиннющую то ли мантру, то ли песнь, периодически не сбиваясь с ритма прерываясь, чтобы дать какие-то ценные указания мирянам, пришедшим заказать себе обряд.

Либо, например, можно наблюдать такую картину: сидят на берегу под навесом от солнца правоверные, а перед ними, как инструктор в школе ЦРУ, прохаживается матерый брахман и читает отрывок из Вед наизусть. Прочитает строчку – миряне хором повторяют. И так до бесконечности (я ждал пока не надоело, потом пошел восвояси). Памяти брахманов я просто поражаюсь. Да и вообще, настоящий брахман достоин уважения. Он – этакий суперморпех в армии Бога. А в городе-под-красным-флагом все «военнообязанные». Хотя по обычным Кашивасям этого вроде не скажешь: дети до 25 лет целыми днями запускают однотипных воздушных змеев в воздушное пространство над священным городом, а дети после 25 жуют бетель и табачные таблетки. Когда такой кросавчег начинает пытаться с тобой торговаться за килограмм помидор с красной пеной у рта, отчаянно пытаясь не срыгнуть ценную жижу, начинаешь сомневаться во вменяемости местных. И неспроста. Здесь по-моему вообще никто не вменяем в московском смысле слова. То есть, никакой этой беспросветной деловитости. А еще народ индусский не слушает блатняк: ни водилы, никто, — и за это народу индусскому отдельное намастэ.

Варанаси днем

По берегу Ганги пройти невозможно без того, чтобы тебе не предложили три вещи: посткард, хащищь и боат (то есть, если перевести на русский, открытки с видами города, высококачественный стафф и на лодке покататься). Вечером предлагают еще лампадку поставить в воду – за свое или чье-нибудь еще здоровье, а можно и на благо всех живых существ (лампадка красивая, вся обложена цветами и покоится в специальной посудине из прессованных в форме тарелочки листьев, за нее просят сначала 50 рупий, но потом соглашаются отдать две за 10).

Так вот, днем продавцы хащища и посткардов, а также коровы, собаки и козы лениво бродят по городу, не тревожимые никем. Если животное даже встанет посреди улицы, народ скорее подождет, пока оно само уйдет, чем будет предпринимать какие-то решительные действия. Иногда их просто объезжают. С людьми такая же история: как бы тесно ни толпились Кашиваси, и как бы ни мешали друг другу пройти на узких и загаженных улочках Варанаси, никогда не услышишь ожесточенных реплик в адрес тех, кто мешает. Иногда индусы меланхолично, с таким выражением, словно обменялись последними данными о прогнозе погоды на Аляске, обмениваются мнениями друг о друге, но это в особо крайних случаях.

И такое отношение, похоже, ко многим вещам. Например, к наркоте. Не услышишь в Варанаси страстного московского шепота «надо чё?». Не говоря уже слабонаркотном бетеле, который жуют все чуть ли не дети, органические вещества продаются лениво и расслабленно, на каждом углу и перекрестке, в любое время: среди палящего бела дня, когда коровы предаются солнечным ваннам, и пахучей южной ночью, когда туристы в коротких штанишках, словно шкодливые пионеры, лазают по городу в поисках впечатлений.

Мне один журнал заказал статью про вещества в Индии, а я пока не знаю даже что писать. Ну обнаглел тут народ, это факт. Поразил только один случай, когда знакомому, который в теме, «брахмачарьи» в желтых рясах, в двух шагах от Золотого храма Вишванатха продавали шоколадку свежего опиума, и еще приговаривали, дескать, бизнес у нас теневой, зато какая духовная практика хорошая! Да еще некоторые пьянящие субстанции тут называют по именам местных божеств – грех, да и только!

А вот неорганику пока не предлагали: наверное, будет в Гоа, куда я поеду через месяц-полтора. Оттуда и отпишу, дорогой читатель. Хотя, надо сказать, я этого ничего тут не ем и не курю, и не нюхаю, и вообще ничего – не нужно это, ни вообще, а здесь особенно – все и так вставленные ходят. Все-таки Каши – город Шивы, славный город: прана так и прет. И так прет, и так, всех по-разному. В зависимости от «кармы», как говорят в Индуссии. А карма, наш вселенский лицевой счет, может выражаться как через физическое состояние субъекта, так и через его эмоциональный настрой и мыслеформенное наполнение головы, которая не дает покоя ногам и скоропостижно ведет субъекта к смутно намеченной цели. А пришел к цели – о-па, новая карма…

Честное слово, тут весь город как заветная комната Сталкера – чего надумаешь, то и материализуется. Ни добро, ни зло понапрасну не пропадает в пространство, очень быстро здесь приходит обратная связь. Некоторые правда, курят местную органику (те же ацкие «шоколадки» или динамитный по европейским стандартам хащищь) в попытке оседлать невидимую волну, но мне лично кажется это просто бодяжить экспириенс. Смазывать самовозникающий в сознании Лик. Ведь иной раз сядешь здесь на скамеечке под святилищем – эх ты боже ж ты мой, святые угодники, вот тебе и красный флаг со свастикой, посижу тут немного и пойду, вегетарианскую котлетку съем, а то как бы не рёхнуться. Вот так тут прёт местами.

А вообще, Индия научила меня больше ценить людей, чем места. Потому что некоторые люди влияют на сознание почище и посильнее, чем некоторые места, причем качественно почище, и в разы сильнее.

Варанаси ночью

А ночью воздух пропитан влажным дымом от очагов, которые по традиции топятся коровьим навозом вот уже четыре тысячи лет с лихвой. Наполовину занесенная зимним туманом, пристань мерцает редкими фонарями, и с того берега, словно пояс астероидов, светят огни восточной части города. В соседнем доме свадьба. Захмелевшие музыканты исполняют транс-композицию на таблах, а счастливые родственники не в такт подмахивают им погремушками. Молодая чета уже затерялась где-то в складках многоквартирного дома, но никого это не беспокоит. Сейшен будет продолжаться до утра, с перерывами на громогласное исполнение другого Варанасского хита: бессмертного «Хари-Кришна-Хари-Рама».

Я стою на крыше с кружкой ароматного кашмирского чая, который тут нагло называют «зеленым», и заворожено смотрю вниз. Близлежащие дома явно пострадали от бомбежки временем: половина стен снесена, лестницы висят в пустоте и выходят на заваленные кирпичом площадки без крыш и стен. Город трехмерен: обшарпанные, с отбитыми краями дома в один кирпич толщиной стоят вплотную друг к другу и слеплены в единый конгломерат. Иногда можно наблюдать, как индусы лепят пристроечки к этим «домам»: наивно и неловко, словно дауны-дошколята играют в кубики.

Так вот, люди как-то живут на трех-четырех уровнях этого сумасшедшего конструктора. Обустраиваются, рожают кучу детей, обвешиваются бесконечным мокрым бельем… В одной ячейке этой живой ленты Мёбиуса мужчина, завернутый в отрез белой ткани, доит пятнистую корову, в другой, выше и правее, мать-героиня с браслетами на ногах раскладывает прямо на грязном полу только что постиранное белье на всю семью, прямо под моим балконом толстая бабушка в розовом сари, окруженная приумолкшими детьми, неспешно варит на глиняной печи целую кастрюлю чифиря с молоком (чифир на странном местном наречии называется «chay»).

Посреди крыши напротив атлетичный мужчина в набедренной повязке настойчиво чистит зубы щеткой без пасты. (Это продвинутый вариант: пролетарии чистят деревянными палочками.) Внизу, во дворе, обложенном со всех сторон коровьими лепешками, стоит большой шатер, на крышу которого накиданы покрышки от велосипедов; похоже, там живут наши самые бедные соседи. Иногда они заходят по нужде в загородку из тряпья, и я деликатно отворачиваюсь.

Ну и конечно, по всему этому хаосу пространства и времени, издавая звонкие птичьи крики, скалясь и сталкивая друг друга вниз, бегают наглые зубастые обезьяны: когда не занимаются торопливым сексом, они ожесточенно делят территорию. Ловкости их можно только позавидовать: не говоря уже о прыжках в три раза выше и в десять раз ниже своего роста, они могут ходить по голой отвесной стене, просто опираясь особым образом лапами. Когда они дерутся в вертикальном лабиринте местных развалин, это надо видеть: противники разлетаются веером на высоте голубиного полета, причем явно никто не гибнет, все в итоге находят свою заветную точку опоры. «Мортал-Комбат» на движке «Халф-лайф». Скалолазы всего мира отдыхают.

Саундтрек тут тоже в тему: практически круглые сутки можно услышать крики и плач детей, взрывы хлопушек, экстатичное биение в барабаны, как кто-то блюет или прокашливается, звон молитвенного колокольчика, пение мантр, крики разнообразных животных и птиц, призывы к богам и телевизор, включенный на полную громкость. А еще, все это великолепие пышет множеством фонарей и фонариков, гирлянд и гирляндищ. Здесь всегда словно рождественский Новый год вприкуску с днем святого Валентина: недаром Бенарес называются «Городом света». Я бы внес небольшую поправку: «Город ТОГО света».

Потому что все-таки уж очень сильно светит сквозь весь этот балаган Потустороннее, безлунная тишина вечности. Прямо-таки хлещет через некоторые локейшены (они называются «тиртха»: дословно «брод на ту сторону») и через отдельных людей (их тут называют Баба). Ну, я уже об этом говорил в связи с наркотой.

А сейчас, в десять часов вечера, в Бенаресе уже глубокая ночь. Бекпекерские кафе закрыты, а местные и подавно. Ганга пуста: утлые «боты» мирно покачиваются у берега, только лампадки на травяных тарелочках бороздят просторы священной реки вперемешку с мусором, который незадачливые Кашиваси бросают прямо в реку, прямо в целлофановых пакетах. Туша дохлой коровы лежит с открытыми глазами посреди кремационного гхата; народу пока не до нее: сегодня небывалый наплыв покойников.

«Гхат» — это такая гениальная выдумка Кашивасей: дословно «ступеньки к воде», гхат можно использовать для купания, стирки белья, выпаса и помывки скота, продажи бирюлек, гадания по руке, отправления естественных больших и малых нужд, массажа, религиозных ритуалов и, безусловно, сожжения горячо любимых родственников на большущем костре. Не знаю, как местные умельцы будут жечь корову, и кто за это заплатит, а вот беременных женщин, святых и детей до десяти лет просто бросают в воду за городом: считается, они и так попадут в рай. Всех же остальных, завернутых в красно-золотые (как флаг города) саваны, с мантрой «Рам-Нам-Сатья-Хэ» на бамбуковых носилках несут к воде, макают, а потом ставят на два кубометра ловко сложенных дров и поджигают головешкой от вечного огня.

Считается очень священно сжечь тело почившего дяди честных правил именно в Варанаси, а потом бросить пепел в Гангу. На самом деле, остается, прямо сказать, далеко не «пепел»: у мужчин не догорает грудная клетка, у женщин таз. Иногда усопшие не догорают еще и по краям: остается голова и ступни. Но никто не жалуется. Родственники приходят на ритуал отстраненно, без крика и суеты, одетые по-простому, чуть не в майки с Микки-маусом. Женщин, правда, на всякий случай оставляют дома. И сидят себе мужички спокойно, греются у огня, болтают о своем, только что бетель не жуют.

Стоит, правда, такое «удовольствие» по местным понятиям очень дорого: $300-$2000, в зависимости от сорта дерева, на котором жгут (сандаловое самое дорогое). Но есть, как всегда, и чиповый вариант: по-простецки, за 15$ спалить бренное тело на газу в вонючем трубастом крематории по соседству. Иногда в конце церемонии оттуда, с изящного французского балкончика на втором этаже, какой-нибудь набожный родственник бросает полный совок красных углей в Гангу, по которой с мерным стуком проплывает почти невидимая в тумане баржа.

На берегу стоит фонарный столб с целой батареей мощных фонарей, направленных, словно громкоговорители, в разные стороны. Мошкара летит на огонь: словно искры, вылетевшие из огня, большие и маленькие, мотыльки в своем танце с едва слышным жужжанием сливаются в закручивающийся лентой Мёбиуса водоворот живой материи: спирали, сети, лианы и щупальца. А на соседней крыше-ячейке общества, с треском и жужжанием, нерегулярными очередями вспыхивает и гаснет галогеновая лампа. Среди густой темноты она кажется черно-белым пятном на цветном кокакола-новогоднем полотне «Города ТОГО света». Ветер ночью по-зимнему холоден, и пора идти в дом.

Спускаясь по узкой, в два локтя шириной, лестнице в свою чиповую комнату, я смеюсь. Вот уже месяц как в Варанаси, а все не могу поверить в РЕАЛЬНОСТЬ этого города. Больше похоже на уровень из попсовой американской компьютерной игры про злых мусульманских террористов, после тотальной зачистки этого уровня от враждебных персонажей… Но это опять символы, привязки, шаблоны. «Нафик, нафик, нафик», читаю я русскую мантру, ведь завтра опять просыпаться в четыре под «Аллах-Акбар». Прощай, оружие. Прощай, мозг. Пусть все будет шанти.

изображения не найдены