ТЕКСТ: ГЛЕБ ДАВЫДОВ. ФОТО: АНАСТАСИЯ МИКОВА

За один день в Париже можно успеть многое. Родиться и умереть, влюбиться, разлюбить, устать, вляпаться в говно, напиться, познакомиться с множеством очаровательных людей или остаться в бесконечном удушливом одиночестве… Этот рассказ о том, как Глеб Давыдов провел день в Париже, познакомился с безумными русскими бебиситтерами, не узнал певицу Пинк и чуть не стал жертвой трансвеститов в Булонском лесу.

Я просыпаюсь в отеле «Идеал». По парижским меркам этот отель довольно дешев, всего 46 евро за ночь. Но, несмотря на этот приятный факт, сегодня мне предстоит сменить место жительства (вчера вечером, когда я прибыл в Париж из Амстердама, свободная комната в рекомендованном мне «Идеале» нашлась всего на одну ночь). Я договариваюсь с сидящей на рецепшн китаянкой, что оставлю свой чемодан, и выхожу в город – искать другой отель.

Я чувствую себя чудовищно – по утрам мне необходим чай. Чай в Париже – настоящая проблема. Тут везде пьют кофе. «Сколько стоит чай?» – спрашиваю я в какой-то забегаловке. «3 евро», – отвечает мрачный француз и порывистым жестом призывает присесть за столик. Через минуту передо мной появляется чашка и маленький заварочный чайник. Из чайника торчит ниточка, увенчанная желтой этикеткой «Липтона». Пакетик «Липтона» за 3 евро… Я залпом выпиваю чашку, и мне становится лучше. Минут десять я трачу на поиски нового отеля, но найти недорогой ночлег в субботу оказывается непросто, и я забиваю на поиски.

Если нет отеля, надо хотя бы постричься… Я посмотрел на высокое голубое парижское небо, мелькнувшее в этот момент между двумя хорошенькими домишками… Небо улыбнулось мне, но улыбка тут же была смазана лысым черным черепом шедшего мимо высоченного негра. Сразу за негритянской лысиной на противоположной улице, как по заказу, помахала мне стеклянной витриной парикмахерская. На витрине – зазывная надпись: «8 евро!» Перехожу улицу, оказываюсь в салоне. Внутри – три турка стригут машинкой под горшок своих соплеменников. «Садись, подожди», – сигнализируют мне турки. Я с сомнением присаживаюсь на кожаный диван и оглядываюсь по сторонам. К большому зеркалу, в котором отражаются стригущие и стригомые турки, прицеплены два десятка фотографий еще двух десятков точно таких же бритых под горшок восточных ребят. Похоже, это у них фирменная стрижка. Не обращая внимания на протестующе-удивленные возгласы ориентальных парикмахеров, спешно ретируюсь.

Звоню Насте Меланхолик – жительнице Парижа, с которой познакомился в livejournal. У меня есть смутная надежда, что она составит мне сегодня компанию. Других знакомых у меня в Париже нет, не считая двух абсолютно безбашенных девиц, встреченных вчера поздно вечером у Нотр-Дама… Меланхолик говорит, что сможет только вечером, поскольку днем она обязательно должна увидеться с Брайеном Ино.

Вспоминаю про вчерашних нотр-дамовских красавиц. К счастью, я забил в свою трубку номер одной из них. Ее тоже зовут Настя. «Давай встретимся в Люксембургском саду через час и будем бухать!» – кричит она в трубку. Погода отличная – приятное весеннее солнце желтыми бликами ложится на витрины модных магазинов, дорогих кафе и не очень дорогих фаст-фудов. Я покупаю два круассана и, глядя по сторонам, медленно иду вверх по бульвару Сан-Мишель, периодически сверяясь с атласом. В направлении Люксембургского сада.

Вчерашнее ощущение эйфории от того, что Я В ПАРИЖЕ, сменилось каким-то озабоченным ощущением того, что Парижу-то до меня нет никакого дела. Я захожу в другой парикмахерский салон, здесь стрижка стоит 45 евро. Через десять минут ходьбы по Сан-Мишель обнаруживается более демократичная парикмахерская под вывеской Frank Provost. 28 евро – вполне…

Две парикмахерши, колдуя надо мной, увлеченно что-то обсуждают. Интересуюсь, что именно. Оказывается, свою коллегу, которая вечно занимает у них то машинку, то ножницы, то гель… Подстриженный раза в два короче, чем мне того хотелось (тема беседы, очевидно, крайне увлекла парикмахерш), я вхожу, наконец, в Люксембургский сад. На улице так жарко, что многие из сидящих вокруг фонтана на пластмассовых стульях – по пояс обнажены. Статуи, француженки, фонтан, дворец, деревья, газоны, лето! «Это просто рай!» – вспоминаю я анонс с обложки какого-то глянцевого журнала…

В ожидании Насти и Нади принимаю счастливое решение: купить бутылку вина в ближайшем супермаркете. Задуманное осуществляется немедленно. Возвращаюсь в сад, встречаю девочек. Насте и Наде по 21 году. Они приехали сюда три года назад из Костромы. Учиться. На самом деле они давно уже не учатся. Работают беби-ситтерами во французских семьях, а по ночам пропадают в парижских клубах и знакомятся с местными байкерами (фанатки мотоциклов, при виде их они начинают пронзительно визжать «ой, смотри!!! Мото!!!!!!»). В общем, сказала Настя, «прожигаем молодость в Париже, чтобы потом вернуться в Россию, выйти там замуж и родить детей».

Через двадцать минут бутылка кончена, и девочки везут меня на Елисейские Поля.

Я в первый раз вхожу в парижское метро. Настя вставляет билетик в турникет, проталкивает меня вперед и, обняв сзади, протискивается вместе со мной. По пути девы по-русски поливают грязью всех вокруг, орут, поют и всячески эпатируют метрополитеновскую публику. Меня забавляет их живость… И в то же время я начинаю понимать, почему во всем мире на русских смотрят косо. «Зачем?» – интересуюсь я. «Нам нравится! Иначе здесь очень скучно. Все эти французы – такие лохи, если б ты знал».

Кончается все тем, что Надя ставит подножку какому-то мужчине, тот падает, Надя на чистейшем французском языке обвиняет его в том, что он облапал ее, придурок, и что она этого так не оставит. Мужчинка спешит скрыться, а мы выходим на улицу и сквозь какие-то парки входим на начало Елисейских Полей. Где на траве выпиваем еще одну бутылку вина.

Мы прощаемся, и я еду на метро в сторону Булонского леса. Что меня туда потянуло – не знаю. Моя память просто подсказывала мне, что это какое-то достопримечательное и важное историческое место, а поскольку времени было навалом (про поиски отеля я и думать забыл), то почему бы не в Булонский лес… Станция «Порт Дафине». Я направляюсь в сторону показавшихся недалеко зеленых насаждений (наверное, это и есть «лес»).

Огромное обшарпанное, явно заброшенное здание, с виду напоминающее то ли бывший супермаркет, то ли бывший же ночной клуб. Влезаю внутрь через дыру в заграждении. Полуразбитые зеркала на стенах, огромные залы и маленькие кабинки, несколько этажей, связанных узкой винтовой лестницей… Когда-то – игорный дом. А теперь – сквот. Сковородки, старенький музыкальный центр, стираные футболки. Делаю несколько кадров и иду назад к выходу. На пути мне попадаются «хозяева». Два бомжа средних лет, потрепанные, но интеллигентного вида. С собакой.

Они о чем-то спрашивают меня, я догадываюсь, что им, наверное, интересно, что я тут делаю. Я отвечаю по-английски в том духе, что, мол, да так, гуляю я здесь просто. Бомжи понимающе кивают и идут дальше, внутрь своего жилища. Я выхожу снова на улицу, ведущую в лес, и краем глаза успеваю заметить, как во двор прошмыгивает маленький серый заяц.

В Булонском лесу меня сразу захватывает романтическая атмосфера. Птицы поют так пронзительно и изощренно, как я никогда не слышал, чтобы они пели, например, в России. Воздух свежайший, зелень, деревья, трава, ручьи, солнышко. И к тому же начинает накрапывать легенький теплый грибной дождик. Увлеченный своими поэтическими мыслями, я углубляюсь все дальше и дальше в лес, схожу в сторону с тропинки и… понимаю, что вляпался в говно. Дальше я иду, уже пристально глядя себе под ноги. То и дело приходится перешагивать через говно и использованные презервативы. «Да, – думаю я. – Действительно, очень романтическая атмосфера! Такая, что люди просто не выдерживают и тут же начинают ебаться. Причем, кажется, очень многие». Я даже уже вижу кого-то из невыдержавших… Там, за кустами.

Тщательно вытираю кеды о траву, выхожу на дорогу и сажусь на лавочку. Откуда-то появляется некто похожий на индуса, подсаживается ко мне и тихонько спрашивает: «Сава?». Индус мне почему-то сразу становится неприятен, я отвечаю: «Сава», – и отворачиваюсь от него. Через минуту он опять за свое: «Сава?» «Да сава-сава! Сава бьен!» – говорю я с досадой, поднимаюсь и иду в сторону большой дороги.

У обочины – странного вида высокая и полная женщина предклимактерического возраста. В цветастом сарафане с открытыми плечами. Вроде бы это ее я видел с кем-то в лесу минут десять назад. Она сидит на стуле. Я понимаю, что это проститутка. На нее смотреть противно – такая она непривлекательная.

Иду дальше. И встречаю колоритную латиноамериканскую мамбу в кожаных штанах. У нее огромные сиськи и, кажется, не только сиськи: ниже пояса у нее явственно выпирает НЕЧТО! Я вдруг с легким ужасом вспоминаю, чем именно знаменит Булонский лес. Мамба в этот момент подмигивает мне и кивает в сторону леса. Мол, пойдем, что ль, куда…

Прочь, как можно скорее прочь!!! Спрашиваю у очередного встреченного транса, где тут метро. Он недовольно показывает мне направление. По пути я сталкиваюсь с негром. У него в руке бутылка пива, он пьян, от него воняет, а по подбородку и щекам у него стекает плесень… Он пытается влезть в мой пакет, я по-русски очень внушительно посылаю его на хуй, отталкиваю в сторону и еще быстрее двигаюсь к метро…

Доехав на метро до центра, сверившись с атласом, иду по течению Сены в направлении Нотр-Дама. Как кошка, неудачно упавшая из окна и разбившая лапу, выползает в центр самого людного места в надежде, что ее кто-нибудь заметит и подберет, так и я – сажусь на перекрестке трех больших улиц и Сены на каменную ограду. И смотрю вдаль, на уходящие в синее небо ряды зеленых каштанов. Вокруг ревут моторы и снуют туристы, а я уже просто не могу и не хочу идти дальше. Передо мной площадь Шатле, а сзади, на том берегу Сены – дворец Юстиции (Palais de Justice).

Вскоре я все же превозмогаю себя, нахожу в переулке продуктовую лавку, покупаю за три евро бутылку бордо и пол багета и двигаюсь к Нотр-Даму. Там в садике под стенами собора я пью из горла. В песочнице напротив дети делают кулички. «Зачем они делают кулички?» – думаю я, и вместо ответа на Нотр-Даме раздаются первые удары колокола. Уже четыре. Я довольно пьян и размышляю примерно так: «Зачем жить дальше? Вот она, прозвенела моя жизнь колоколом на Нотр-Даме, и только легкий ветерок по моим закрытым глазам размывает оранжевый цвет в солнечную теплую улыбку. Зачем еще что-то будет дальше?» Я застегиваю карман пиджака, где лежат деньги и карточка Visa, и поднимаюсь…

На бульваре Монпарнас нищие говорят «мерси» и мило улыбаются, даже если ты им ничего не даешь. Но на Монпарнасе мне делать нечего… Мне уже нужно к Монмартру – там, у его подножия мы должны-таки встретиться с Настей Меланхолик, дабы вместе поужинать.

«Вот здесь снимался фильм «Амели», – говорит Настя, указывая на какую-то забегаловку, а вот в этих кафе часто бывают всякие кинозвезды». Мы входим на улицу Абас. Выбираем кафе, садимся, заказываем еду. В ожидании разглядываю какую-то бабу за соседним столиком. У нее ободранный свитер и коричневая потертая кожаная куртка откуда-то из 60-х прошлого века. Выхожу в туалет. Вернувшись, застаю суету возле нашего столика. Кто-то сует мне в руки мыльницу и просит сфотографировать с бабой в драном свитере. В глазке вижу вполне глянцевый кадр и нажимаю на спуск. «А кто это, простите?» – спрашивает Настя девушку с мыльницей. «Ну как же! Это же певица Pink!» – отвечает та.

Я еду назад в «Идеал». Уже час как я должен был забрать свои вещи… В парижском метро душно, и постоянно трясет. Ступеньки в переходах со станции на станцию исписаны маркером, на платформе черный чувак курит сигарету и разговаривает сам с собой. В вагон входит молодая француженка и, включив караоке-бумбокс, начинает петь песню группы «Озон»…

Париж – это эффектный когда-то юноша, превратившийся в красивого молодящегося энергетического вампира. А метро – щупальца этого гигантского и безобразного на самом деле спрута. Метро – пышет жаром Парижа. Метро это его чрево, нутро, грязная потная сущность… Большинство посетителей парижского метро в московском смотрелись бы натуральными фриками… Тут – на них никто не обращает внимания (точнее, они не обращают внимания друг на друга).

Я заблудился. Переходя с одной линии на другую, я оказываюсь на какой-то очень странной полузаброшенной станции. Gare d’Austerlize, кажется… Капли с потолка, разломанные сиденья, по пустому полутемному перрону летают пожелтевшие газеты, тишина, тусклый свет, вместо тоннеля в конце станции темнеет улица, над которой звезды… Чувство дыры в матрице. Стою минут пять в надежде, что все же придет откуда-то нужный мне поезд. Внезапный мужской голос из громкоговорителя выводит меня из оцепенения…

Наконец я добираюсь до нужной мне станции, выхожу на темную улицу и иду к отелю. На каждом шагу мне приходится преодолевать маленькие препятствия в виде ручейков, ветвящихся из углов и от стен домов – французы обожают ссать на улице.

Я забираю свои вещи у китаянки, укоризненно качнувшей своей сонной фарфоровой головкой, и тащусь по темному теплому Парижу. В каждом отеле сидящие на рецепшн арабы сообщают мне одно и то же: «ви арь фуль!» Я устал, мне хочется спать, мой чемодан нестерпимо тяжел. Свободны только комнаты за сто с лишним евро, но я не хочу тратить так много за одну ночь. В очередном четырехзвездочном я развожу какого-то алжирца на 80 и вселяюсь в двухместный номер с телевизором и ванной…

И почему-то всю ночь мне не спится. Я вспоминаю мимолетом встреченную сегодня на Монпарнасе студентку Сорбонны по имени Клеменс, которая убеждала меня, что Париж на самом деле – совершенно неромантичный город. «Романтичность Парижа – это миф, историческая аура, не больше», – говорила она и, глядя в небо своими прозрачными голубыми глазами, поправляла русые кудряшки… «Видела бы ты себя со стороны, детка. Ты отлично вписываешься в этот миф», – ответил я. Она улыбнулась и скрутила самокрутку… Я ворочался на широкой постели. Этой ночью в Париже шел град.

май, 2005 г.