ТЕКСТ: НАТАЛЬЯ НЕХЛЕБОВА

Египет – сложная страна. Для многих – банальное место пляжного отдыха. Другие едут на Красное море, чтобы заняться дайвингом. Кто-то летит в Египет ради исторических достопримечательностей. Но самая суть Египта – бескрайняя и таинственная пустыня. Скрывающая в себе множество странного, непонятного и запретного.

Араба зовут Ибрагим. Он коричневый, у него коротенькие загнутые ресницы и неопределённая улыбка. Мой четырёхколёсный мотоцикл выглядит как трактор в злобном подростковом возрасте. Я пытаюсь ехать на нём по пустыне с максимальной скоростью. Араб сидит сзади, хохочет и орёт: «Гуд гёл! Слоули!» Он мой проводник.

Пустыня похожа на окаменевшую манную кашу с комочками. Бледно жёлтая и утоптанная. Спрессованный песок и горы из непонятного материала. Как будто песок слипся в камень. На мне розовые очки и резиновые плавательные тапочки, в которых не больно ходить по кораллам. Жара запекает меня. Мы проезжаем мимо изумленных верблюдов и тучи песка, в которой на мотоциклах ползёт замотанный в фотоаппараты выводок туристов. У них такая же экскурсия, как и у меня. Но мне не досталось группы.

Под следующей горой – дом. Он построен из какой-то чепухи. Может быть глины и соломы. Под большим тентом прямо на земле коврики, подушки и пепельница. Девочка лет двух с большими очень чёрными глазами равнодушно сосёт пивную открывашку.

Мы останавливаемся, я сажусь на коврик. Ибрагим достаёт откуда-то холодный спрайт. Девочка заползает ко мне на колени и без интереса долго смотрит мне в глаза. Она очень красивая. «Это бедуины, – заявляет араб, энергично улыбаясь. – Настоящие».

Моя кожа затянута в пыль, как в тугой сухой полиэтилен. Мы едем дальше. Ветер упаковывает меня в новые слои пыли. Я разгоняюсь до 70. Впереди между горами ужасно одинокое шоссе. «Теперь я поведу», — говорит Ибрагим. Прямо на ходу, трепеща на ветру своими невозможными ресницами, он перелазит вперёд, хватает руль.

Мы едем очень быстро. Ветер лупит по лицу, и тяжело дышать. Неожиданно с шоссе он сворачивает в пустыню. Здесь она не залапана туристами. Огромная и девственная. Ибрагим резко тормозит. Из-за холмов в сверкающем раскалённом великолепии неожиданно появляется очень дорогой джип. Ибрагим идёт к нему. Я кладу ноги на руль и закуриваю.

Ибрагим возвращается с высоким и тощим арабом. Он в коричневом балахоне до пят и в дурацкой белой чалме. Мне кажется, в его лице кто-то прорыл под кожей ходы. Его лицо тощее, чёрное, во вспухлостях, впадинах и крупных узелках. Он трогательно смущается. На поясе у него борсетка. Ему примерно 20 лет. «Это бедуин», – говорит Ибрагим. У него для тебя подарок. Я жду чего угодно. Он кладёт на мою ладонь тёмно-коричневый камешек. Это изумительно крупный ломтик гашиша. «Приезжай ночью», — говорит Ибрагим. Покатаемся и покурим.

* * *

Между горами висит большая жирная луна. Темнота плотная и вязкая. Рыхлый столб света от фонаря на мотоцикле полон кишащей жизни вроде нервных мотыльков. Звёзд мало, но они большие и прохладные. Пустыня невинная и гигантская. В ней так много свободного места, что перехватывает дыхание, и восторг тугим шаром наливается где-то в районе груди. Распирает лёгкие, крошит сердце и все литры крови, километры кишок, волос и пропеченной кожи вот-вот разлетятся от нестерпимого желания обнять её.

Я сижу на песке, внутри столба света с истерическими мотыльками. Я разминаю кончик сигареты шпилькой. Делаю в ней удобную ямку и укладываю гашиш. Ибрагим вырисовывается абсолютной чернотой в синей полутьме ночи. Он красным остриём сигареты проделывает в пластиковой бутылке аккуратную дырочку. Мы зажигаем мою оплодотворённую сигарету и вставляем её в бутылку. Она заполняется пухлыми изящными завитками дыма. Ибрагим откручивает крышку, и я вдыхаю. Потом он. В бутылке остаётся какой-то сырой туман.

В моей голове мысли валятся в цветастую груду. Их много. Но абсолютно точно нет самой простой: «Он меня изнасилует и украдёт в рабство». Я вижу этого человека первый раз в жизни. Он подозрителен во всех отношениях. Мы объясняемся на смеси жестов и примитивных английских слов.

– Поехали? – говорит Ибрагим.

– Куда? – говорю.

– Я покажу тебе секрет пустыни, один очень большой секрет. О нём никто не знает. Это тайна.

Мы несёмся мимо красных песчаных пиков гор. Он останавливается и говорит: «Прислушайся!» Песок мелко-мелко дрожит у меня под ногами. Как будто в сердце пустыни кто-то гигантской ладонью бьёт по земле, и по песку, как по воде, расходятся мелкие круги.

Ещё я слышу гул. Сотни голосов что-то выкрикивают и периодически пронзительным освистом поднимается над ровным шумом один голос — высокий и отчаянный.

Что это? Мы приближаемся. Укутанная красной пылью, лежит долина. И в этой пыли очень много суеты. Мельтешение и кишение. Носятся по кругу верблюды. Сотни арабов свистят и бьют в ладоши. Щёлкают кнуты. Кто-то кричит очень высоким голосом — видимо, хозяин скачек. Я поражаюсь — на всех верблюдах сидят карлики. Прямо какие-то беспомощные комочки венчают эти гигантские и злые горбы.

– Откуда вы взяли столько карликов? – спрашиваю я Ибрагима.

– Ха – из Палестины, Шри-Ланки и Бангладеш. Только это не карлики, это дети.

Мы подходим ближе. Действительно дети. Совсем маленькие – уверена, что некоторым и трёх лет нет. Маленькими грязными кулачками они сжимают поводья и цокают языком.

Я вопросительно смотрю на Ибрагима.

– Ээээ, большой секрет. Только тебе. Это ворованные дети. Их готовят для участия в скачках. С пелёнок. Они не должны ничего бояться. Потому что во время скачек многие падают и гибнут. А они вырастают на верблюде, поэтому ничего не боятся. Они могут участвовать в гонках до 16 лет. Если ребёнок набирает вес больше 45 килограммов, это уже слишком тяжело для верблюда. Поэтому едят они мало. И все эти дети мечтают выиграть свою главную скачку, получить приз и выкупить себя из жокеев. Поэтому у них есть воля к победе и они ничего не боятся.

Я смотрю, как малыши опасно покачиваются на верблюдах, как тонет в красной пыли что-то чёрное, то ли шапка, то ли одежда. И не знаю, что мне теперь делать с этим секретом.

– Это пока подготовка. Скачки начнутся через час. Вот увидишь. Это потрясающе.

SONY DSC