ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

Особенно замечательно то, что едва закончился описанный выше политический процесс карьерного перехода, как противники помирились: «После двух-трех месяцев взаимной адаптации у нас, как прежде, сложились нормальные товарищеские отношения». Это объяснимо: одно дело – детские политические игры в мире деда Пантелея и совсем другое – конкретная взрослая практика. А конкретика состояла в том, что им обоим было выгодно, чтобы больше не было ссор, и в крае все шло хорошо. Потому что: чем быстрее Ефремова вернут в Москву (на любую должность), тем быстрее Горбачев станет первым в Ставропольском крае. Оба-двое они над этим работали. Но, конечно, Михаил Сергеевич опять делал крен в «Чисто политическую работу.

Он пишет: «У Кулакова отношения с секретарями строились на основе двух критериев – способности «сделать план» и личной преданности. Все остальное ему представлялось несущественным. Ну а совместные выпивки упрощали взаимоотношения до такой степени, что некоторые из секретарей, как говорится, сели Федору Давыдовичу на голову. Некоторые из них чувствовали себя в районе чуть ли не удельными князьками». Распустились люди, а Ефремов не мог навести порядок. Он «трудно, нехотя шел на обновление секретарского корпуса». Мы это уже видели – в этом был один из поводов его конфликта с Горбачевым. Но когда последний стал вторым секретарем, не желающий больше ни с кем конфликтовать первый свалил на него все дела, связанные с безобразиями в секретарском корпусе. «Поставить секретаря райкома на место, предъявить ему принципиальные требования – не так просто, – объясняет Горбачев. – Особенно тяжело решались дела, связанные с начальственными пьянками».

Тут будущий генсек взялся за дело круто, с огоньком. Он вспоминает: однажды «пришлось мне самому учинить проверку и устроить публичное разбирательство». Ефремов ему бывало говаривал: «Михаил, не дело это». А наш отвечал: «Пьянки среди руководителей – самая большая сегодня беда». Ох, господа, не здесь ли создавалась идеология и оттачивались методы грядущей антиалкагольной кампании, ударившей уже не только по начальству? Впрочем, под видом борьбы с начальственным пьянством можно было проводить разумную кадровую политику. И если бы Ефремов ему не мешал, Горбачев разбросал бы своих «Кадровых деток» повсюду. Вот было бы славно, ведь, наблюдая за работой людей, которых он еще будучи зав отделом парторганов выдвинул или поддержал (мы это уже описали), Михаил Сергеевич убедился в том, как много могут сделать для улучшения жизни инициативные, компетентные, порядочные руководители. Так он думал в тот момент, а позднее писал: «И мне казалось тогда, что достаточно подобрать и расставить такого рода кадры на ключевых постах, станет возможным решение многих насущных проблем».

Идеалист, сколько раз ему в дальнейшем пришлось убедиться, что кадры, подобранные им, мало пригодны к серьезной работе. Да что там кадры – на дворе стоял август 68-го. Через две недели после того, как Горбачев стал вторым секретарем, в Прагу вошли советские танки. Ефремов как раз был в отъезде и заседание бюро крайкома, одобряющее «решительные и своевременные меры по защите завоеваний социализма в ЧССР», прошло под председательством нового второго, который, увы, лучше других знал положение дел в Чехословакии, поскольку не так давно встречался со своим студенческим другом Зденеком Млынаржем. Легко ли это все пережить человеку благородному и мыслящему?

Нет, нелегко. Михаил Сергеевич сообщает: «Постепенно я осознавал, что существовавшая система создала достаточно жесткие рамки для любой формы деятельности и инициативы. Эти рамки определялись направленностью политики руководства страны». То есть вот он враг, нащупан пытливой мыслью и назван по имени: «Существующая система». Именно она создала эти ненавистные «достаточно жесткие рамки», котрые вечно мешают погружаться в мир деда Пантелея. Эти ужасные «жесткие рамки» («готовые «правила игры») насаждают повсюду мир деда Андрея, заставляют все болше заниматься пошлой рутиной, тем, что не нужно, претит свободным порывам, душит чисто политическую работу, живой поиск, инициативу в запускании разнообразных процессов…

Что и говорить, после событий в Чехословакии, в Совсоюзе действительно наступает маразм. Горбачев свидетельствует: «После 21 августа началось «закручивание гаек» в идеологической сфере, жесткое подавление малейшего проявления инакомыслия. ЦК КПСС требовал от местных органов решительных действий в идеологии. Борьба с диссидентством приняла массированный повсеместный характер». В таких условиях, ясное дело, полезней (для души) бороться с секретарским пьянством, но, увы, приходилось бороться и с несчастной интеллигенцией, которая вечно не вовремя высунется. Вот некто Садыков (завкафедрой философии Ставропольского сельхозинститута) тиснул книжечку в местном издательстве. Называется «Единство народа и противоречия социализма». Так себе, ничего такого страшного, все в духе хрущевско-косыгинских реформ, но, увы, ситуация успела уже измениться. Сверху идет указание: «проработать» товарища Садыкова на бюро крайкома. Не без некоторого охотничьего азарта Михаил Сергеевич вспоминает: «Разделали мы его на бюро, что называется, под орех. Да, это был «долбеж». Главный наш идеолог Лихота требовал исключения из партии. Ефремов не поддержал. Остро критичным было мое выступление. Садыкову объявили строгий выговор, освободили от заведования кафедрой».

Конечно, этот и другие подобного рода случаи использования приема «Не залупайся». не прошли для М.С. просто так. Карьера карьерой, а совесть ведь тоже имеется. Горбачев так прямо и говорит: «Мучила совесть, что мы, по сути, учинили над ними расправу, что-то неладное творилось в нашем обществе. /…/ Начинался «застой»». Вот в самый разгар этих мук и как раз на подъеме застоя Горбачев избирается (10.04.70) на пост первого секретаря Ставропольского крайкома партии. ПРОДОЛЖЕНИЕ

На Главную блог-книги «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти»