ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

Итак необходимое условие для экзекуции создано: Ельцин закончил свое выступление, сказал «то, что не мог не сказать», вернулся на место и приготовился к тому, ради чего собственно заварил эту кашу. «Сказав все это, я сел. Сердце мое гремело, готово было вырваться из груди. Что будет дальше, я знал. Будет избиение, методичное, планомерное, почти с удовольствием и наслаждением». Предвкушает! Теперь дело за Горбачевым, который должен создать достаточное условие для экзекуции – сделать отмашку: ату!

Вообще-то дальнейшее поведение Михаила Сергеевича могло быть иным. Все ведь зависит от того, как человек воспринимает направленные на него манипулятивные действия. Если бы наш герой сумел осознать, что Ельцин хочет его спровоцировать на драку, вогнать в состояние секущего отца, генсек должен бы был взять себя в руки, три раза выдохнуть и сказать в своей душе что-нибудь вроде следующего: «Нет, Борис Николаевич, этот номер у тебя на этот раз не пройдет. Порки сегодня не будет, зря ты тут ягодицы расставил. Спасибо, конечно, за содержательное выступление, но сейчас мы заканчиваем заседание (вот только товарища Алиева отправим в отставку по состояния здоровья – это был второй пункт повестки дня Пленума), а потом уж келейно, без лишнего шума удовлетворим и твою настойчивую просьбу: снимем со всех постов, мотивируя это тем, что ты сильно переутомился (а в качестве доказательства опубликуем дословно твою историю болезни и твою замечательную речь в каком-нибудь прогрессивном органе гласности – в «Огоньке» или в «Московских новостях»), и все – прости-прощай, отправляйся в почетную ссылку, в Новую Гвинею какую-нибудь, неполномочным послом без права переписки».

К несчастью, Михаил Сергеевич ничего такого не сказал. А хуже того – не сделал. Выслушав ельцинскую речь, он, конечно, расслышал содержавшийся в ней манипулятивный посыл, но вместо того, чтобы его осознать и таким образом обезвредить, попался на него, заглотил наживку, впал в эмпатию, стал делать то, на что рассчитывал и что прогнозировал в глубине своего бессознательного Ельцин. Что именно прогнозировал Ельцин, мы знаем (а вскоре узнаем и больше). Ну а что почувствовал Горбачев? Впоследствии он опишет то, что почувствовал тогда, так: «Ультимативный характер и тон выступления вызвали острую реакцию, начались незапланированные прения». Да, «ультимативный характер и тон» – это то, что могло задеть Михаила Сергеевича. Что же касается «острой реакции» на выступление Ельцина, то она могла возникнуть, конечно, не только у генсека, но и у многих (хотя вот Воротников увидел другое: «Все как-то опешили. Что? Почему? Непонятно… Причем такой ход в канун великого праздника!»), но, как бы ни была остра эта реакция, «незапланированные прения» ни с того ни с сего начаться никак не могли. Их мог начать только один человек – Горбачев. И он их начал.

Когда Ельцин кончил, Михаил Сергеевич (по свидетельству наблюдательного Воротникова) «как-то весь напрягся, подвинул Лигачева и взял председательство в свои руки. Посмотрел налево, направо в Президиум, где сидят только члены Политбюро – вот, мол, такой «фокус», в зал»… Далее стенограмма: «Товарищи, я думаю, серьезное у товарища Ельцина выступление. Не хотелось бы начинать прения, но придется сказанное обсудить». Потом он, как уже говорилось, перевел речь Ельцина на русский язык, сформулировал главную тему (малый хочет уйти из Политбюро, но остаться первым секретарем горкома) и предложил «обменяться мнениями». Настойчиво несколько раз повторил: я, мол, не настаиваю, но приглашаю, пожалуйста, кто хочет, поднимите руку. Одним словом: надо.

«Ну а дальше все пошло, как и ожидалось, – констатирует Ельцин и продолжает: – Но одно дело, когда я теоретически прокручивал все это в голове, размышляя о том, какие доводы будут приводиться в ответ на мои тезиса, кто выступит. /…/ А вот когда все началось на самом деле, когда на трибуну с блеском в глазах выбегали те, с кем вроде бы долго рядом работал, кто был мне близок, с кем у меня были хорошие отношения – это предательство вынести оказалось страшно тяжело. /…/ Одно выступление за другим, во многом демагогичные, не по существу. Бьющие примерно в одну и ту же точку: такой-сякой Ельцин. Слова повторялись, эпитеты повторялись, ярлыки повторялись. Как я выдержал, трудно сказать».

Зря он уж так разоряется. Ничего ведь особенного страшного не произошло. Ну походили по парню немного ремнем. Так ведь он же сам об этом страстно просил. Мы же видели, как он переживал и нервничал именно потому, что слишком долго оставался без порки. Да и так ли уж больно лупцевали товарищи? Из стенограммы ничего такого не следует. О скандальном желании остаться первым секретарем МГК, но уйти из кандидатов в члены Политбюро много не говорили, как-то не укладывалось это в головах товарищей. В основном говорили об ошибках, капризах, амбициозности, ущемленном самолюбии, политическом нигилизме, безответственности и прочем. Так ведь это ж все правда. Сам Борис Николаевич это признал там же, на Пленуме. Вот какой итог подвел он своему бичеванию: «Кроме некоторых выражений, в целом я с оценкой согласен. Да, я подвел ЦК и московскую парторганизацию, выступив сегодня, – это ошибка». Золотые слова. И заметьте: после порки он и выражаться стал как-то яснее, цивилизованнее. Причем тут не заподозришь никакой лжи. Разве мог этот смелый и мужественный человек, только что претерпевший словесное бичевание за свои невразумительные убеждения, мелко лгать, лебезить перед своими товарищами, «перед кем и можно, и нужно сказать все то, что есть на душе, то, что есть и в сердце, и как у коммуниста»?

Вообще-то, конечно же, мог. В таком состоянии – как отличить правду от лжи? Борис Николаевич ведь был не в себе, когда шел на трибуну, выступал и слушал. Он даже значительно позже, когда вспоминал те события, терял голову, начинал путать факты, причины и следствия, фантазировать. В «Исповеди на заданную тему» предпринята попытка анализа того, что случилось на Пленуме. Очень интересная: «Даже сейчас, уже столько времени прошло, а ржавый гвоздь в сердце сидит, я его не вытащил. Он торчит и кровоточит. Тут мне, наверное, даже самому себя сложно понять. Неужто я ждал другой реакции от нынешнего, в большинстве своем, консервативного состава ЦК? Конечно, нет. Будущий сценарий был предельно ясен. Он готовился заранее, и, как я сейчас понял, независимо от моего выступления. Горбачев, так сказать, задаст тон, затем ринутся на трибуну обличители и станут обвинять меня в расколе единства, в амбициях, в политических интригах и т.д.»

То есть задним числом Борис Николаевич, которому тут «даже самому себя сложно понять», задается вопросом: ждал он другой реакции или нет? И отвечает уверенно: нет. Ему был ясен сценарий, который «готовился заранее». Сакраментальный вопрос: кем? Тут не сказано, что Горбачевым, и это правильно. Потому что, если Ельцину еще до его выступления был «предельно ясен» сценарий, то при чем здесь вообще Горбачев? Более того, этого выступления Ельцина в принципе могло и не быть (он это сам признает). Борис Николаевич мог найти другой способ вызвать огонь на себя. Он в этом уверен, задним числом он четко понимает, что Горбачевым манипулировать очень даже легко. Ясно было и то, что если сорвется генсек, другие подключатся автоматически. Вопрос только: зачем провоцировать Михаила Сергеевича? Ответ: да просто потому что он поддается на провокации. Как тут удержишься…

Ну а дальше, поддавшись, генсек действует уж точно по сценарию Ельцина – провоцирует и других. Наивный Воротников, которому, видимо, надоели идиотские разговоры о том, что Горбачев подговорил ребят из ЦК побить Борьку Ельцина, делает даже специальное категорическое заявление: «Накануне Пленума никакого обсуждения, сговора, организации выступлений членов ЦК в адрес Ельцина не было. Они были спонтанными. И, может быть, их спровоцировало поведение на Пленуме Генерального секретаря ЦК КПСС». Ну разумеется: «спонтанными», хотя и «спровоцированными». Что же касается «сговора»… А кто говорит, что был какой-то сговор? Ельцин? Но даже Ельцин не говорит о сговоре. Он говорит о том сценарии, о котором сам знал заранее, на который рассчитывал, и который действительно блестяще был разыгран на Пленуме: «Горбачев, так сказать, задаст тон»… И действительно, Горбачев, превращенный Борисом Николаевичем в жестокого папу, задал тон. Предложил всем высказаться. Да еще и подначил пассивных особыми знаками… Воротников, который, может, и не стал бы выступать без особой стимуляции, вспоминает: «Сидя за столом, как и другие коллеги, поймал взгляд Горбачева, ну что, мол, надо определить и вам свои позиции». Ну как тут не выступить? Значит все же прав Ельцин – был сценарий. Да, был. Но то был сценарий не Горбачева, а Ельцина. А Горбачев лишь успешно сыграл в нем свою незавидную роль, уготованную ему судьбой. Или – Ельциным. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти»