ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

Это, конечно, все очень хорошо, но вообще-то у этих «Атак слабой позиции», направленных против партийных фундаменталистов есть и другая сторона. Результатом их стала ответная консолидация правых, которая началась очень рано: вскоре после референдума, то есть – еще на этапе «Поиска» Горбачевым ново-огаревской «ниши» (что, напомню, является элементов технологии «Чисто политическая работа»). Я не берусь безапелляционно утверждать, что именно «соглашение центристов с демократами» подтолкнуло партийных консерваторов к консолидации, но симптоматично, что они стали проявлять особую активность именно после того, как был сделан «шаг к зарождению ново-огаревского процесса». Да и для Михаила Сергеевича подготовка к тому, что он называет «доверительной моей встречей с руководителями союзных республик» была четко связана с предстоящим пленумом. «Не скрою, – пишет он, комментируя свою идею нового Союзного договора, – мои размышления в немалой мере стимулировались тем, что назначенная на 23 апреля встреча с руководителями девяти республик, должна была пройти накануне Пленума ЦК КПСС, который должен был собраться 24 апреля. Надо было четко определиться с программой практических действий по выходу из экономического и политического кризиса, согласовать ее с руководителями республик и выйти на пленум, вынудив критиков слева и справа публично занять позицию по отношению к тому, что было по сути дела программой национального спасения».

Разумеется, против произнесенных на Пленуме общих слов, которые Михаил Сергеевич называет «по сути дела программой национального спасения», никто ничего возразить не мог. Именно потому, что это пока что была лишь голословная декларация о добрых намерениях. Наступило кратковременное затишье. Партийные фундаменталисты на какое-то время заткнулись, радикал демократы ждали, что будет. Даже забастовки на какое-то время прекратились. Это была безусловная победа. Наш герой был счастлив. Он был главным в компании лидеров. Процесс ново-огаревских переговоров обещал быть довольно приятным занятием. Бегство из мира деда Андрея удалось, товарищи дмитриевы где-то тянули свою партийно-хозяйственную лямку, не особенно беспокоили. Но все дело в том, что так продолжалось очень недолго. «Соглашение центристов с демократами» дало нашему герою лишь короткую передышку, затишье, вызванное «Улыбкой Иосифа», сопровождавшейся объяснением, что «Запущенный процесс» приведет к всеобщему счастью и процветанию, было очень кратковременным.

Иного и быть не могло, поскольку положение в стране отнюдь не улучшалось, а наоборот – становилось все хуже. Это давало повод консолидировавшимся фундаменталистам все чаще и резче нападать на Горбачева. Дошло до того, что люди его команды (будущие гекачеписты) стали публично выступать против перестройки. Например, 17.06.91, выступая в ВС СССР, премьер Павлов потребовал предоставить Кабинету министров чрезвычайные полномочия. А во второй половине дня на закрытом заседании с пугающей информацией выступили министр обороны Язов, министр внутренних дел Пуго и председатель КГБ Крючков. последний, в частности, разоблачил перестроечные реформы как заговор ЦРУ, проводимый через “агентов влияния”. При этом прямо сказал, что, “если не будут приняты чрезвычайные меры, наша страна прекратит свое существование”.

Горбачев, разумеется, всем отвечал по всей форме («Нет, я вам все же скажу»…), но делать это ему становилось все трудней и трудней, поскольку, увы, наступала такая пора, когда не грех уже было подумать о «соглашении центристов» – с консерваторами… Дело в том, что ново-огаревский процесс постепенно вошел в рутинную стадию конкретной работы над документами, вязких согласований, перетягивания участниками переговоров одеяла на себя. Речь шла уже не столько о любимых Горбачевым гуманистических ценностях и правах человека, сколько о ценном имуществе и реальных правах на него. Тут президенту Союза пришлось очень и очень несладко. По сути «Чисто политическая работа», в рамках которой наш герой «Запустил» ново-огаревский процесс переродилась в трудоемкий «Заезд в рай на комбайне».

И, естественно, в этом «Заезде» Горбачеву приходилось демонстрировать свои лучшие рабочие качества. То есть – быть реалистом. То есть – мало-помалу уступать позиции, на которых первоначально предполагалось заключить новый Союзный договор. Нет, конечно, Михаил Сергеевич пытался быть твердым, боролся. Например, двинул на Ельцина российские автономные республики, так что дело чуть-чуть не дошло до создания более чем тридцати суверенных государств вместо пятнадцати союзных республик. Но в этих искусных политических маневрах генсек все равно постепенно проигрывал.

Особого драматизма ново-огаревская ситуация достигла 23.07, когда уже надо было завершать все обсуждения (25-го открывался июльский Пленум, на котором надо было опять отбрехиваться от консерваторов), и уже становилось ясно, что никакой федерации не получается, а получается, в лучшем случае, конфедерация. Оставался один кардинальный вопрос – о финансовых платежах Центру. Ельцин считал, что каждая республика должна отчислять в казну Союза фиксированную сумму, из своих финансов. А по мнению Горбачева налоги должен был собирать Центр с каждого конкретного предприятия, самостоятельно регулируя долю отчислений. То есть спор шел о том, кто будет распоряжаться финансами и соответственно – какой должна быть союзная администрация – сильной и самостоятельной или – слабой и зависимой.

Михаил Сергеевич кипятился. Он не хотел зависеть от того, захотят ему что-нибудь дать эти обнаглевшие за время переговоров бандиты, или нет. Он хотел самостоятельно собирать налоги. «Если мы этого не запишем в Договоре, мне здесь делать нечего» – заявил он и стал складывать бумаги в папку, намереваясь уйти. Болдин, который рассказывает этот эпизод, считает, что это была «домашняя заготовка». Президент, мол, хотел напугать своим уходом коллег по переговорам. Может быть и так. Ведь запугал же он коммунистов на апрельском Пленуме аналогичным поступком. Но в данном случае горбачевское «Нет, я вам все же скажу» не возымело никакого действия. «Не доводите нас до того, чтобы мы решили этот вопрос без вас», – по-взрослому ответил Борис Николаевич, и горбачевский детский прием провалился.

Увы, бедный Горби. Мы хотя бы сейчас должны посочувствовать «великому реформатору». Вот он стоит в растерянности, не зная, как поступить. Ясно, что перед нами «Демонстрация горя» из «Атаки слабой позиции». Но кто это оценит? Кто совершит «Неожиданное назначение»? Эти алчные президенты, готовые растащить его страну по «национальным квартирам» (как в те дни выражались)? Нет, только не они. Но что остается тогда? Уйти? Но как тогда можно будет вернуться? Выразить справедливое возмущение? Но он его только что выразил, пригрозив уйти. Что делать? Как быть? Горбачев объявил перерыв.

А после перерыва он сказал (цитирую по книге Горбачева «Размышления о прошлом и будущем»): «Вы там выпивали и закусывали, а мы работали. Предложение такое: Анатолию Ивановичу (Лукьянову), Борису Николаевичу (Ельцину), Ивану Степановичу (Силаеву) поработать над формулой о налогах, в которой было бы четко сказано, что это дело находится под контролем, открытое на всех стадиях до фиксированного процента в каждом случае». Из окончательно согласованного лишь 29.07.91 (на сепаратной встрече Горбачева, Ельцина и Назарбаева) текста статьи 9 («Союзные налоги и сборы») проекта Союзного договора можно, собственно, только то и понять, что это дело должно находиться под контролем. Но что следует из этой «контролируемой» неясности? Только то, что открыто новое поле для конфликтов. Михаил Горбачев столбил себе захватывающие возможности для грядущих «Атак».

Но вообще-то ново-огаревский процесс, который наш герой инициировал и в который он с головой углубился с конца апреля, был процессом постепенного мирного изъятия из рук Горбачева властных полномочий. Потому-то даже Ельцин, пойдя на эти переговоры, фактически прекратил свои немотивированные наскоки, а только лишь деловито подталкивал Михаила Сергеевича к неизбежному. В своей книге «Записки президента» Борис Николаевич достаточно цинично анализирует положение Горбачева во время работы на Союзным договором.

Вот цитата: «Происходила вещь вроде бы нестерпимая для такого человека, как Горбачев: ограничение власти». Это точно – президент СССР уступал куски власти, чтобы не потерять все. Но насчет «нестерпимости» Ельцин, конечно, загнул. Михаила Сергеевича всегда волновала не столько власть, сколько движение к ней, карьера. Но вот что пишет Борис Ельцин дальше: «Во-первых, внешне он шел как бы во главе этого процесса, сохраняя «отцовскую» позицию, инициативу и лидерство – по крайней мере, в глазах общественного мнения. Никто не посягал на стратегическую роль Президента Союза: все глобальные вопросы внешней политики, обороны, большая часть финансовой системы оставались за ним». Очень верно – «отцовская» (а точнее все-таки «дедовская») позиция важна для нашего «вылитого деда». Далее: «Во вторых, с Горбачева разом снималась ответственность за национальные конфликты! Вернее изменялась его роль в распутывании этих безумных кровавых клубков – из «человека с ружьем» он сразу превращался в миротворца, в третейского судью». Тоже правильно, ведь это была бы «Чисто политическая работа», к которой Михаил Сергеевич всю жизнь неуклонно стремился. И последнее: «В-третьих, ему нравилась беспрецедентная в мировой практике роль: руководителя не одного, а множества демократических государств. Это был очень хороший полигон для гибкого вхождения в роль мирового лидера». Точней и не скажешь о человеке, который шаг за шагом выстраивает для себя все новые карьерные ступеньки. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти»