ПРОДОЛЖЕНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

В пять часов пополудни, когда президент России вовсю предавался восточной разнеженности, президенту СССР, по-европейски спокойно отдыхавшему на даче в Форосе, доложили, что прибыли товарищи Бакланов, Болдин, Варенников, Шенин в сопровождении двух генералов от госбезопасности – Плеханова и Генералова. В момент их прибытия на объекте «Заря» (так по терминологии КГБ называлась Форосская дача) замолчали телефоны. Так судьба стучится в дверь.

Прежде, чем принять заговорщиков, Михаил Сергеевич, конечно, пошел к жене. В дневнике Раисы Максимовны это описано так: «Ко мне в комнату вдруг стремительно вошел Михаил Сергеевич. Взволнован. «Произошло что-то тяжкое, – говорит. – Может быть, страшное». Далее президент информирует супругу о том, кто приехал, и продолжает: «Требуют встречи со мной. Они уже на территории дачи, около дома. Но я никого не приглашал!» Оцените смятение мальчика, почуявшего неладное («они уже на территории») и хватающегося за женскую юбку в жажде успокоения, поддержки (каковую и получает сполна), поймите его состояние: связь «вся отключена! Это изоляция! Значит, заговор? Арест?» И тут же: «Ни на какие авантюры, ни на какие сделки я не пойду. Не поддамся ни на какие угрозы, шантаж».

Стоп, но кто сказал, что должны быть «угрозы, шантаж»? Прибывшие товарищи пока что почтительно ждут под дверью, хотя им и не терпится поговорить о положении в стране. Но вот, наконец, дождались – через сорок минут из внутренних покоев выходит глава государства. Выглядит он болезненно, передвигается с трудом (радикулит), в голосе гнев: «Что случилось? Почему без предупреждения? Почему не работают телефоны?» А действительно – почему? Валерий Болдин, в чьем изложении вся эта история выглядит едва ли не как посещение коллегами приболевшего начальника, ловко увиливает от этого вопроса. В своем «Крушении пьедестала» он все педалирует тему «обсудить ряд вопросов». И еще одну: Горбачев, мол, сам хотел введения чрезвычайного положения.

Может, и хотел, не будем этого полностью отрицать, но только вряд ли это было отчетливо осознанное хотение. И уж во всяком случае, Михаил Сергеевич не собирался брать на себя ответственность за чрезвычайщину. То есть, конечно, все знали, и он сам не раз говорил, что в стране тяжелейшая ситуация, что необходимо предпринимать какие-то чрезвычайные меры для выхода из того страшного кризиса, в который стремительно погружалась страна. Но ведь это не значит, что он намерен был отдавать приказ о введении ЧП.

И тем не менее он его отдал. Точнее говоря, показал, что не против введения ЧП. Как? Да словами и жестами. Ну вот, например, Анатолий Лукьянов в своей книжке «Переворот мнимый и настоящий» рассказывает: «3 августа 1991 года, всего за две недели до так называемого «путча» Горбачев на заседании Кабинета Министров констатировал «наличие в стране чрезвычайной ситуации и необходимости чрезвычайных мер». Причем, как он подчеркивал, «народ поймет это!»

Свежий человек, разумеется, спросит: но разве из этого следует, что президент велел готовить какие-то документы для введения чрезвычайного положения? Нет, не следует. Тем не менее документы начали готовиться. Почему? Давайте разберемся. Лукьянов подчеркивает, что о «необходимости чрезвычайных мер» Горбачев говорил «всего за две недели» до путча. Верно. Но дело-то вовсе не в том, что говорилось это за две недели до оного. Дело в том, что сказано это было как раз накануне отъезда (4.08.91) в Форос. Существеннейшая разница, ибо – одно дело просто сказать нечто в общем словесном потоке, который и завтра продолжится, и послезавтра, как некий фон, на который уже особенно никто не обращает внимания. И совсем другое – когда нечто сказано накануне путешествия, из которого уже не будет возврата в прежнюю страну. Будет возврат в страну новую, которая возникнет едва ли не в самый момент возвращения. Приедет, подпишет бумагу, и – баста. Накануне такого отъезда все, что ни скажешь, звучит как последняя воля, прощальное пожелание остающимся на хозяйстве товарищам: действуйте, народ вас поймет.

То есть разговоры о чрезвычайной ситуации, которые вел Горбачев (и правильно вел, ситуация была действительно чрезвычайной), в условиях непостижимого для здорового человеческого рассудка отъезда на отдых (куда ж ты подался, если все так чрезвычайно плохо?) можно рассматривать как своего рода подначку: вперед, действуйте. Скорее всего – подначку вполне бессознательную. Но упала эта подначка на унавоженную почву. Нормальный обыватель, может быть, не обратил бы никакого внимания на слова о «необходимости чрезвычайных мер», сказанные накануне даже такого отъезда. Но для тех, кто привык ловить каждое слово начальства, каждый намек, и при этом – очень хочет услышать именно то, о чем сам давно и навязчиво думает, слова Горбачева о чрезвычайной ситуации – едва ли не инструкция: пока меня нет, надо принимать чрезвычайные меры. И вот закрутилось, началась подготовка к введению ЧП.

При этом еще надо иметь ввиду, что «инструкция» эта получена теми самыми людьми, которые подобрал и расставил на места сам Горбачев. Он, конечно же, сетует: «Все это были люди, которых я выдвигал и которые меня теперь предали». Но мы-то знаем, что собой представляла горбачевская кадровая политика, помним, как он выращивал «кадровых деток» еще на Ставрополье. Поэтому не будем принимать всерьез эти сетования. Все это были люди, подобно своему патрону, малоприспособленные к серьезной практической деятельности, но – успешно применяющие карьерные технологии, сходные с горбачевскими. Карьеристы из карьеристов, готовые ловить каждое слово начальства, а при случае могущие сыграть и свою игру. Скажем, попробовать применить «Атаку слабой позиции», против патрона, если почуют его слабину. Впрочем, где им тягаться со своим генсеком, он же гений карьеры.

Разумеется, не все путчисты были такими наивными людьми, что поддавшись гипнозу, восприняли слова Горбачева о ЧП как руководство к действию. Но едва ли не все они, проиграв, валили все на своего начальника: он, мол, сам предлагал нам устроить путч. Это – не только по злобе или – для того, чтобы выкрутиться. Некоторые из них и действительно убедили себя и друг друга в том, что Михаил Сергеевич с ними заодно. Многие из них и вправду решили, что президент не будет иметь ничего против того, чтобы было введено ЧП, пока он будет отдыхать. А иначе – зачем бы ему уезжать накануне подписания документа, который менял самую основу устройства страны? Да еще, уезжая, говорить что-то о ЧП? Только затем, чтобы это ЧП ввели без него. Так можно предварительно реконструировать ход мысли и логику действий путчистов. Повторяю, так мыслили вовсе не все они. Но некоторые из них – могли так мыслить. И влиять на остальных. А потом эта детская логика взяла их всех в свой оборот (даже тех кто ее не разделял) и повела за собой, как стадо…

У всякой глупости есть своя логика. Обычно, конечно, ее внедряет какой-нибудь провокатор. Но даже если нет такового, логика все равно проявляется. Ведь люди прикидывают – что и как делать с этим ЧП, готовят наработки, обсуждают варианты: что будет, если Горбачев подпишет подготовленные документы, что будет, если не подпишет, но даст понять, что можно действовать без него. А что если предложить ему сказаться больным, и пока он болеет все провернуть, а что если вообще отправить его в отставку по состоянию здоровья, а может быть – сделать его нездоровым, если сильно будет кобениться. Или – мертвым? В конце концов, есть же и вице-президент… Приехавшие в Форос предлагали президенту едва ли не все эти варианты, кроме летального. Да и как могло быть иначе? Все-таки люди немного представляли характер Горбачева. И, конечно, обсуждали, как быть, если выяснится, что они не совсем правильно поняли нашего героя. Или – что, впрочем, инвариантно, – если выяснится, что он передумал. Безжалостная логика таких обсуждений, часто ведет от вполне косметических мер, против которых трудно что-нибудь возразить, к жестким шагам, которые вряд ли могут понравиться тому, против кого их невольно приходится применять… А когда они очнутся от этого безумия, им придется оправдываются перед следователями и потомками, опираясь все на ту же порочную логику.

Но не будем забегать вперед. Вернемся в начало августа. Горбачев улетел (все-таки «Сделал ручкой»), а «на хозяйстве» оставил Янаева. Улетел, заронив в души товарищей смутную мысль о ЧП. И через день-другой она начала обретать реальную плоть. Встретились два человека, председатель КГБ товарищ Крючков и министр обороны товарищ Язов, посовещались. Обратим внимание на то, что это были как раз те двое, о которых Ельцин (или все-таки Назарбаев?) сказал Горбачеву: «Не тянут больше старики». О, еще как тянут! Первыми впряглись. И это еще неизвестно – почему именно они решились проявить такое рвение? Ясно, что не хотят быть уволены. Но надо сделать, чтобы этого не случилось? Сбросить Горбачева? Или, напротив, выполнить его тайное пожелание? Скорее всего в действиях бедных силовиков есть ход и к тому, и другому. Такова вообще природа всякой интриги, провокации, заговора. Во мраке неизвестности ты что-то делаешь и, может быть, сам не знаешь, как жизнь повернет твой поступок. Да и ты не знаешь, как придется его повернуть. Все зависит от того, как поймут твои начинания партнеры. Ведь дело окутано тайной. Все играют вслепую. Поэтому надо подстраховаться, чтобы в случае чего истолковать свои действия в выгодном для тебя свете. Атмосфера двусмысленности (которую, вообще говоря, создал Михаил Сергеевич) чревата ошибкой.

Так вот, генералы совещаются. Результатом этого становится то, что люди из госбезопасности (Егоров и Жижин) и армии (в лице кристальнейшего Павла Грачева) начинают заниматься составлением стратегического прогноза (он оказался неутешительным) последствий введения ЧП в стране. Крючков в своем воспоминаниях «Личное дело», естественно, намекает на то, что это осуществляется по непосредственному поручению Михаила Сергеевича. Пусть будет так. Но вот тут закавыка – вряд ли наш герой поручал председателю КГБ готовить документы о введении ЧП на том основании, что у президента СССР психическое расстройство… Тем не менее вот цитата из материалов дела, опубликованная Степанковым и Лисовым в книге «Кремлевский заговор»: «14 августа Крючков снова вызвал нас, – свидетельствует Алексей Егоров. – Обстановка, сказал он, сложная. Горбачев не в состоянии оценить ее адекватно. У него психическое расстройство… Будем вводить ЧП». Ну и пошли Грачев, Егоров и Жижин, сели и набросали перечень мер, которые надо принять для его введения. А утром 16-го положили на стол председателя КГБ материал, который и стал основой, так называемого «Постановления ГКЧП №1». Забавно, конечно, что Павел Грачев, приложивший руку к этому замечательному документу, вскоре сделался особо лелеемым Ельциным министром обороны РФ. Позднее этот славный военачальник намеревался взять Грозный силами одного полка ВДВ. Поучаствовал в провокации, которая привела к войне в Чечне. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти»