ОКОНЧАНИЕ. НАЧАЛО ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩЕЕ ЗДЕСЬ.

фото с сайта http://cyklista.wordpress.com

Мы уже говорили, что летом 91-го Горбачев «Атаковал» одновременно две «слабые позиции», а конкретнее – уже пребывал в «Ожидании повода» для «Нет, я вам все же скажу». Не знал только точно, кто первым даст этот «повод» – демократы или консерваторы?

Первыми «повод» дали, как это сегодня ни дико пока что звучит, демократы. Точнее – демократические сепаратисты. Они стали сговариваться за спиной президента, и он об этом узнал. Конечно, повод, который они дали был сравнительно пустяшный – ни танков в Москве, ни изоляции президента в Форосе. Но Горбачеву, который ведь даже не знает еще, что возможны те методы, которые вскоре продемонстрирует ГКЧП, поведение республиканских сепаратистов, тоже решивших его изолировать (но – мягко, демократично, просто не допуская в свою компанию), вполне могло показаться вопиющим посягательством.

Собственно, все условия для того, чтобы эти «местечковые лидеры» могли себя так повести, создал сам наш герой. Своими руками. Он сам их консолидировал, постоянно сталкиваясь с ними в Ново-огарево и постепенно сдавая позицию за позицией. В результате они почувствовали свою силу, сумели деформировать Союзный договор так, что из него ушло многое из того, что предполагалось по результатам референдума. А теперь они еще, кажется, решили, что могут вообще обойтись и без Союзного центра, и без Горбачева. Собираются устраиваться по своему разумению. Начинают интриговать против мирного отдыхающего. И когда 16-го августа Горбачев узнает об их будущей встрече в Алма-Ате, он, разумеется, возмущен, что видно по разговору с Болдиным. Ясно, что это президентское возмущение и есть горбачевское фирменное «Нет, я вам все же скажу». И – можно ли сомневаться в том, что Михаил Сергеевич выражал свое технологическое возмущение не только Болдину, но и более, так сказать, компетентным товарищам. Например, Крючкову, с которым (как президент потом объяснил следователям) во время отпуска разговаривал каждый день.

Ясно также, что президентствующие сепаратисты, которых Михаил Сергеевич создал в ходе ново-огаревского процесса, и которые, как ему казалось, дали повод для этого «Нет, я вам все же скажу», должны стоять в «слабой позиции». Так это видится с точки зрения «Атакующего» Горбачева. А в сильной позиции в таком случае должен стоять Советский Народ, к компетентным органам которого наш герой и апеллирует со своим возмущением. Но весь фокус в том, что для товарищей, руководящих этими органами, возмущение генсека – знак: они на правильном пути, они угадали. Нет, совсем не напрасно готовились материалы к введению ЧП. Горбачев с ними, он их поддерживает. Надо ехать к нему, получать последнее добро. Ну а на случай, если он вдруг заартачится, надо подстраховаться – отключить телефоны… Чтобы только его подтолкнуть к решительным действиям.

Этот агрессивный поступок, разумеется, глупость, но – не беда. Беда в том, что несчастные путчисты совсем не понимали того, что гипнотизируя их разговорами о чрезвычайном положении, введение которого народ поймет, генсек загонял их в «слабую позицию», которую собирался «Атаковать» при первом удобном случае. Начальником в сильной позиции в таком случае оказывался Запад и примкнувшие к нему демократы. Как только явившиеся в Форос бестолковые спасители отечества продемонстрировали ему, что они, не обладая реально ничем, кроме вздорных бумаг, хотят подтолкнуть его к действиям, которые противоречат его принципам и Конституции (то есть – могут рассорить его с западным начальством), он возмутился. Да и как не возмутиться, если они ему почти что читают мораль, намекают (еще почтительно, но уже с позиции силы) на то, что он что-то неправильно сделал. Это что значит? А это значит, что незваные гости выступают перед нашим героем в роли начальника, пребывающего в «слабой позиции». «Повод», наконец, появился. С таким слабым начальником можно только конфликтовать, заявлять свое «Нет, я вам все же скажу» на глазах всего демократического сообщества. Какая там отключенная связь, какой телефон? И без всякого отключения есть, чем возмущаться.

Жаль, конечно, что из-за отсутствия связи нельзя немедленно начать «Демонстрацию горя», донести до всего прогрессивного человечества степень вины этих гнусных людей перед своим президентом. Но ничего, все равно очень скоро все (и демократически настроенная общественность, и западные лидеры) узнают, как эти «товарищи дмитриевы» обращаются с Михаилом Горбачевым…

В общем, все шло согласно известному нам технологическому циклу. Добрый начальник (демократы плюс Запад), поначалу введенный в заблуждение разговорами о тяжелой болезни президента СССР, вскоре увидел, что Горбачев просто «огорчен», возомнившими себя бог знает кем гекачепистами. И тогда любовь и сочувствие к нашему угнетаемому герою хлынули бурным потоком. Он даже не успел как следует возмутиться, не сумел еще толком рта раскрыть для «Нет, я вам все же скажу» (хотя и записал на видеопленку Заявления, которое после провала путча было показано по телевидению), а уже был возвышен в глазах всего человечества.

Правда, это уже не имело никакого значения. Почему? Для того, чтобы это понять, давайте еще раз взглянем на ход двух вышеописанных параллельных «Атак», предпринятых президентом, проследим этапы этой двойной комбинации. Для начала хитрыми пассами Михаил Сергеевич создал две группы заговорщиков («начальников в слабой позиции»). Потом скрылся в Форосе в «Ожидании повода». Среагировав на данный демократами «повод» возмущенным «Нет, я вам все же скажу», наш герой спровоцировал консерваторов (считавших, что они представляют большое начальство – Советский народ) к решительным действиям. И таким образом – получил от них «повод» для нового возмущения, сориентированного уже на другое начальство (скажем так – западническое). Это горбачевское возмущение не дошло до Москвы в виде какого-то отчетливого послания, но все знали, что, если Горби жив, он должен среагировать на действия тех, кто напал на него со «слабой позиции». Среагировать естественным горбачевским способом: после «Нет, я вам все же скажу», начать «Демонстрацию горя». Речь не о том, что все отчетливо знали, какие технологические приемы Михаил Сергеевич применяет, речь о том, что все понимали: Горбачев должен быть «огорчен».

Это – что касается самого форосского затворника. Но все дело в том, что основные события путча развернулись в Москве. На глазах всего мира столкнулись две силы, разбуженные Горбачевым в процессе двух мощных «Атак», которые он провел. Михаил Сергеевич тихо сидел в Форосе, он как бы был вынут из двойного конфликта, который затеял, и в результате произошло короткое замыкание консерваторов на демократов. Вынужденные выступить гекачеписты конфликтовали уже не с мягким президентом-генсеком, а с радикальными демократами, применявшими против них все ту же проверенную и хорошо зарекомендовавшую себя в партийных карьерных разборках «Атаку слабой позиции». Весь мир (и Советский народ и собирательный Запад) был здесь высшим начальством. Оно с интересом наблюдало, как изголодавшиеся в годы застоя карьеристы демократического типа в ответ на действия ГКЧП («начальство в слабой позиции») собрались в Белом доме (это и было «Нет, я вам все же скажу»). Сплотились и начали «Демонстрировать горе». Они так ярко его «Демонстрировали», что этого зрелища не мог спокойно вынести никто из людей, обладающих сердцем. Народ (хотя и не весь советский) вышел на улицу, Запад поддержал морально (ну, быть может, еще как-нибудь). «Неожиданное назначение» состоялось уже 21-го.

Горбачев вернулся из отпуска в действительно другую страну. В ней он был как бы иностранцем. Уже не понимал, что здесь происходит, но еще пробовал править. Это закончилось быстро.

И вот тут пора, наконец, прояснить этот странный поступок: почему все-таки Михаил Сергеевич, которого неоднократно предупреждали о возможности отстранения от власти (в частности, и Буш предупреждал), повел себя столь беспечно, если не сказать – провокативно? Уехал из Москвы перед подписанием документа, который менял самую основу государственного устройства. Дал строптивым президентам прекрасную возможность сговариваться у него за спиной. А перед самым отъездом подтолкнул (пусть и нечаянно) бедных будущих путчистов к подготовке чрезвычайных мер. В общем – запустил две параллельных и одновременных «Атаки» и тем самым инициировал взрыв. Это что – просто глупость? Или все-таки – что-то другое?

Нет, это не просто глупость. Это – буквально то, к чему человек стремился всю свою жизнь. Мы уже говорили, что к окончанию ново-огаревского процесса наш герой в тайне даже от себя самого принял некое решение, поставил перед собой какую-то цель. Мы тогда еще предположили, что это скорей всего связано с существованием в виртуальном мире деда Пантелея. Так вот теперь мы можем определенно сказать, что пред нашим героем уже тогда замаячила цель полного отождествления с дедом.

Мы ведь знаем, что Михаил Сергеевич всегда бежал из мира деда Андрея в мир деда Пантелея. Потому он и сделал столь блестящую карьеру. Все три его карьерные технологии – стремление добиться внимания и поощрения старших при помощи «Чисто политической работы», активный конфликт с миром деда Андрея в «Атаке слабой позиции» и тщательная подготовка побега в «Заезде в рай на комбайне» – это три вариации одной и той же темы: бегства в мир Пантелея Ефимовича Гопкало и утверждения себя в нем в качестве «вылитого деда». Или – «главного».

Но давайте вспомним и то, чем закончилось пребывание ребенка в прекрасном дедовском доме. Шоком от ареста товарища Гопкало это закончилось. Так вот: внук, который всерьез стремится отождествиться с дедушкой, должен добиваться для себя и ареста. А как же иначе? Какое же это, простите, отождествление с дедом, если дед посидел в тюрьме, а ты – нет? Какой же ты к чертовой матери «вылитый дед», если все только играешь в карьерные игры, а главного, того, что является венцом твоей жизни в дедовском доме, не испытал? Таким образом: подлинной вершиной карьеры нашего героя должно было стать не какое-то там генсекство или президентство, но – арест на Форосе. Пусть даже и символический, но – именно арест.

С тех пор, как Горбачев стал генеральным секретарем ЦК КПСС, он к этому шел неуклонно, ради этого тянул с настоящими реформами и запускал свои карьерные технологии, являющиеся формами бегства от реального дела. Он стремился в мир деда Пантелея, чтобы быть «вылитым дедом», чтобы отождествляться с ним. Но полного отождествления добиться никогда не удавалось. Не хватало самого главного, того, что делало тождество полным, – заключения под стражу. И вот, наконец, Михаил Сергеевич достиг своей сокровенной цели.

Я уже устал повторять: все, что связано с карьерой, относится у Горбачева к области бессознательного. Так что форосский арест был для него «неожиданным» в самом полном смысле этого слова. Все остальное – скучные детали низвержения с вершины. Но запомним: Михаил Горбачев навсегда останется единственным президентом несуществующей больше страны.

КОНЕЦ

На Главную блог-книги «Гений карьеры. Схемы, которые привели Горбачева к власти»