Начало блог-книги здесь. Предыдущее здесь.

Мирослав Чевалков. Илья Муромец и Соловей-разбойник

Древние боги управляли миром в соответствии с законом единства и борьбы противоположностей.

Перун, небесный воитель, враждовал с Волосом, владыкой лесных чащоб, водной стихии и подземного мира. Изобретательный Волос принимал самые разные обличья, чтобы творить всевозможные каверзы, соблазнять и похищать жен и дев. Он мог обернуться свирепым зверем или громадным змеем. Или чудовищной птицей, от свиста которой падали замертво отважные витязи и ретивые кони. Но Перун неизменно побеждал в открытой схватке. Не спасало Волоса даже обличье птицеобразного бога с железным оперением, непробиваемым для стрел: Перун поражал своего врага в глаз неотразимой молнией. Затем побежденный бог заключался в подземную пещеру, чтобы спустя какое-то время вырваться на свободу, когда его силы восстанавливались (чему способствовала Мать Сыра-Земля).

Волос не был олицетворением абсолютного зла, поскольку все в мире – относительно. Во взаимоотношениях со смертными он нередко выступал в роли капризного, но доброго божества. Покровительствовал труженикам: землепашцам, скотопасам, а также купцам и мореплавателям. Посылал людям всякие блага.

Почитая Волоса, как владыку леса, жители сел (уже крещеные) уважительно называли его – Дед. И без стеснения обращались к лесному дедушке за помощью, когда приходилось искать заблудившуюся скотину.

Песнетворцы ранней христианской эпохи нередко использовали в своем творчестве фрагменты сказаний о вековечной борьбе Перуна и Волоса, прикрывая языческих богов подходящими псевдонимами, не раздражавшими слух благочестивого духовенства.

Также поступил и Сказитель. Сложив собственную версию древнего мифа, он передал своему герою ролевые функции победоносного громовержца. К тому времени уже сложилась практика отождествления Перуна с Ильей Пророком, отразившаяся даже в христианской церковной практике (28). Илья Муромец мог с полным основанием заместить своего небесного патрона в противоборстве с одним из земных воплощений Волоса. Но этому воплощению требовалось собственное имя, и не абы какое, а раскрывающее суть изображаемого персонажа (в котором должен был остаться некий след первообраза).

Взяв самую простую, обиходную кличку древнего бога, Сказитель переделал ее по принципу фонетического соответствия-противопоставления, заменив звонкие звуки Д, Дъ глухими Т, Ть (как бы снижая и сжимая соответствующий звуковой образ). Созвучие дедъ преобразовалось в теть, затем в тать (т.е. разбойник, вор, грабитель). Это был первый шаг на верном пути. Однако, простое перевоплощение «отрицательного» божества в уголовника не вполне соответствовало замыслу Сказителя. Татей – великое множество, а противника Ильи следовало наделить ярким индивидуальным обличьем. Сказитель вернулся к официальному имени грозного божества и перевернул его задом наперед. Получилось – Соловъ. По прямому смыслу – личность соловой масти. Соловыми, как известно, называют лошадей, у которых морда и круп окрашены в желтые, рыжие или розоватые тона, а грива и хвост – белые. Словосочетание Соловъ Тать создавало выразительный, визуально ощутимый образ: краснорожий разбойник с гривой белых волос и с косматой белой бородой. Вполне заметная в таком облике принадлежность к неким инфернальным силам подкреплялась соответствующей атрибутикой. Враг Ильи сидел на раскидистом дубе (самое подходящее место для «поганства» – дуб считался священным деревом у язычников). Он рычал по-звериному (подобно Волосу в его зооморфной ипостаси), так, что даже трава пригибалась от страха. Свистом зашибал насмерть прохожих и проезжих.

Сказитель аккуратно перелицевал древнее повествование, ничего не выдумывая от себя, но, изменяя детали оформления, так, что космическое противоборство предстало в виде схватки странствующего витязя с человекоподобным чудовищем, в реальном пространстве земного мира – «у Черной грязи, у покляпой березы». Меткая стрела Ильи Муромца (десакрализованнный аналог божественной молнии) поразила Солового Татя точно в глаз, но он остался в живых и был пленен, связан (лишен свободы, подобно Волосу, побежденному Перуном).

Константин Васильев. Велес

Ключевые эпизоды «Сказания об Илье Муромце» сохранились на долгие века в былинном эпосе. За это время изменялись условия жизни на Руси и многие стереотипы мышления русских людей. Менялся и словарный состав русского языка. Слово тать постепенно вышло из употребления, заменившись эквивалентами – вор, разбойник и т.п.

Когда в памяти русских людей погасли старинные имена-образы языческих богов, прозвище Соловъ утратило мистическую окраску. В звучании этого имени стало ощущаться, прежде всего, сходство с названием певчей птицы. Последним воплощением Волоса в сюжете, переосмысленном массовым сознанием, стал ординарный разбойник по кличке Соловей, получивший свое прозвание из-за привычки свистеть ужасающим образом.

На эпизоде пленения Солового Татя – Соловья Разбойника закончилась проторенная колея древнего мифа, и Сказителю пришлось самостоятельно прокладывать дальнейший путь своего героя. Двигаясь по прямой логике повествования, Илья Муромец должен был поспешить в Киев – порадовать ласкового князя Владимира известием об открытии прямого сообщения с Черниговом и передать в руки правосудия захваченного злодея (чтобы далее о нем уже не упоминать). Такое завершение очередной песни из «Сказания об Илье Муромца» было бы вполне корректным по отношению к древним богам, воплощенным в образах Ильи и его противника. И властители земные одобрили бы воспетую Сказителем схватку «у Черной грязи, у покляпой березы»: в ней, при желании, угадывался намек на достижения великого князя Всеволода Ольговича, воссоздавшего старинную политическую общность Киева и Чернигова.

Но Сказитель, двигаясь уже не по «былинам сего времени», а по собственному произволу, направил Илью к родовому гнезду разбойника (как бы по приглашению последнего): «Ой ты, гой еси, Илья Муромец! Мы заедем-ка с тобою ко мне в гости» (29).

В принципе – логично. Оставляя в живых побежденного врага, можно попользоваться его имуществом, которое, естественно, хранится дома, под присмотром родни.

Познакомившись с потомством Разбойника, Илья изумляется: «Что у тебя дети во единый лик?» И в ответ слышит: «Я сына-то выращу – за него дочь отдам, дочь ту выращу – отдам за сына…»

Странное сообщество: разбойничают, перекрыли дороги прямоезжие, все от одного родового корня, между собой связаны браками, и вообще – все на одно лицо. Кто они такие?

Загадку легко разгадал бы любой образованный по меркам своего времени человек XII века. Это же – собирательный образ удельных князей и княжат, перекрывших границами своих владений пути-дороги по всей Руси! Все они из одного рода – потомки Рюрика. Между собой браками перевязаны крест-накрест. А в междоусобьях терзают страну, как лютые разбойники. И не отличишь среди них доброго от худого – все одинаковы по нравам и повадкам.

Что же делать с таким племенем? Да вырубить бы их всех.

Илья так и поступил – с потомством своего врага. И доставил в Киев, на княжий суд, плененного Волоса-Разбойника – каверзного бога раздоров и междоусобий.

В завершающем эпизоде актуальный политический подтекст окончательно выходит на поверхность.

Представленный князю пленник ведет себя дерзко, он не желает повиноваться законной власти (в лице Владимира). Его смиряет только сила (олицетворяемая Ильей Муромцем). Когда Илья, по желанию Владимира, позволяет своему пленнику слегка свистнуть, князь вынужден спрятать голову под полу одежды витязя. Мораль: законная власть не должна давать никаких послаблений своевольцам, разрушающим государственный порядок. Таких надо уничтожать без всякой жалости.

Илья собственноручно отрубает Разбойнику голову. Этой казнью Сказитель символически заявил конкретный политический тезис: с любым источником внутренних неурядиц можно покончить, если имеется на то воля верховной власти, подкрепленная боевой силой.

Фигура Ильи, расправляющегося с Разбойником, наполняется многими смыслами. Именно здесь Сказитель начинает приподнимать своего героя над его человеческим обличьем. Илья принимает на себя функции Перуна, образ героя-воина соединяется с образом божественного защитника космического правопорядка.

Проекция двуединого Ильи-Перуна в пространство политических отношений XII века содержит авторский посыл, обращенный не к правителям, а к подданным, к народу русскому. Точнее – к тем представителям народа, которые именовались мужами, а не мужиками, владели оружием и могли считаться земными чадами Перуна (в соответствии с поэтической традицией, сохранявшей символику языческой эпохи). Перуново племя – вооруженное гражданское общество – единственная сила, способная покончить с разбойным своеволием удельных князей и восстановить общерусское государственное единство. Такова заветная мысль Сказителя, зашифрованная в образном строе повествования об Илье Муромце и Соловье Разбойнике.

Иван Билибин. Илья Муромец и Соловей-Разбойник

Аллегорический рассказ об Илье и Соловье Разбойнике стал едва ли не самым известным и популярным фрагментом «Сказания об Илье Муромце». Его пересказывали, переосмысляли, исполняли в самых различных аудиториях. Ибо многозначная фигура Соловья Разбойника могла отображать любые типы бесцеремонных хищников, подвизавшихся в русском социуме, от древних князьков, до бар-крепостников, самодурствовавших в просвещенную эпоху казанской помещицы Екатерины II. Продолжение

!!! Примечания к Главе 12 смотрите здесь.




На Главную блог-книги "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ и другие"

Ответить

Версия для печати