НАЧАЛО БЛОГ-КНИГИ ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Мирослав Чевалков. Илья-пророк

Калина-царя автор «Сказания об Илье Муромце» не придумал, а извлек из древнего былинного повествования (хорошо известного тем, кто в XII веке принадлежал к сообществу профессиональных певцов – хранителей эпического наследия языческой эпохи) (43).

Это повествование сложилось на исторической фактуре, относившейся к раннему периоду киевской истории (почти не отображенному в летописях) – к эпохе, когда поднепровские славяне отказались подчиняться Хазарскому каганату, под властью которого они находились около ста лет (44).

Повествование начиналось рассказом о том, как явились в Киев хазарские послы – требовать дань.

Предводители славянских племен Поднепровья (Руси, как называлась эта земля со времен глубокой древности), посовещавшись, вместо дани отправили хазарскому владыке мечи, по одному от каждого княжеского рода (45). То есть, вызвали хазар на бой. После этого князья и народ обратились за поддержкой к непобедимому богу-громовержцу Перуну. Его славили, чествовали обильным жертвенным угощением, чтобы он согласился выступить на защиту Киева и Поднепровской Руси.

В «Сказании об Илье Муромце» этот событийный ряд трансформировался по формуле поэтического отождествления (уже применявшейся ранее, в повествовании о Соловье Разбойнике): Перун = Илья Пророк = Илья Муромец.

Робкий и нерешительный Владимир, изображенный Сказителем, не мог бы послать врагу меч, вызывая его на бой. Поэтому, соответствующий эпизод древнего повествования был исключен.

Обряд почитания Перуна-воителя превратился в торжественный прием, устроенный в честь Ильи Муромца в княжеском дворце, когда князь «заводил его да за столы дубовыи, да садил Илью-то ён да подли себя, и кормил его да ествушкой сахарнею, да поил-то питьицем да медвяныим, и говорил-то он Илье да таковы слова: «Наш-то Киев-град нынь в полону стоит, обошел собака Калин-царь наш Киев-град со своими войсками со великими. А постой-ко ты за веру, за Отечество, и постой-ко ты за славный Киев-град, а постой за матушки божьи церкви, да постой-ко ты за князя за Владимира, да постой-ко за Опраксу королевичну!» (42).

Сказитель не стал наделять Калина-царя какими-либо устрашающими, звероподобными чертами, не сделал его ни великаном, подобным Жидовину, ни человеко-чудищем, типа Идолища Поганого. По всей видимости, в памяти общества, для которого создавалось «Сказание об Илье Муромце», имя Калина сохранялось, как нарицательное, обозначая особо опасного, могущественного врага Руси (46). Таким и был правитель Хазарии в последней четверти VIII века (47).

Для отражения этого врага объединились силы нескольких славянских племен, под верховной властью Киева (48). Идея боевого братства пришлась по душе Сказителю, и он не стал делать Илью Муромца единственным победителем бесчисленных войск Калина. Ему пришли на помощь другие витязи, во главе с Самсоном Самойловичем; их поддержка оказалась весьма своевременной в критический момент сражения, когда Илья вместе с конем провалился в подкоп, хитро устроенный противником.

Этот кульминационный эпизод (несколько странный, на первый взгляд) Сказитель также выстроил из переосмысленного материала древней былины.

В оригинале повествовалось о том, как тяжеловооруженная хазарская конница обрушилась на пеших русичей. Задавленное массой коней и всадников, вбиваемое в землю копытами коней, и почти уже побежденное, русское воинство напряглось из последних сил, поднялось-сомкнулось боевым строем и отбросило противника (49).

Переделав картинку боя в соответствии с мифореалиями своего «Сказания» (где Илья был конным, а не пешим воином), Сказитель сохранил и даже усилил драматизм происходящего на ратном поле. Сначала – провал, означающий почти неизбежную гибель героя. Затем – отчаянный порыв, выносящий коня и всадника из смертельно опасной ловушки.

«Его добрый конь оттуль повыскочил, он повыскочил, Илью оттуль повыздынул» (50). Витязь снова бросился в бой: «Стал конем топтать, да и копьем колоть, и он бьет-то силу, как траву косит; у Ильи сила меньше ведь не ставится…». Эта ситуация повторяется неоднократно. Проваливаясь в третий раз, витязь свергается с коня. Враги уже торжествуют победу, но Илья еще раз их перебарывает, снова вскакивает в седло. Именно в этот момент появляются на поле сражения и вступают в бой соратники Ильи. Враг бежит.

Затем боевой сюжет завершается неожиданным финалом: Калин предлагает Владимиру мирное соглашение, и это предложение принимается, хотя побежденный враг вполне заслуживает смертной кары за свои злодеяния.

Нарушая, в данном случае, логику собственного повествования, Сказитель не погрешил против исторической фактографии, отображенной содержанием древней былины.

Отразив нашествие Калина-царя, поднепровские славяне, по всей видимости, избавились от даннических обязательств перед хазарами. Но Хазарская держава после той войны существовала еще примерно полтора века, сохраняя власть над многими народами Восточной Европы, включая и некоторые славянские племена. В указанный период Русь и Хазария сосуществовали более или менее мирно, поддерживая взаимовыгодные торговые связи. Можно предположить, что такое сосуществование обеспечивалось неким договором о разделе сфер влияния в восточноевропейском регионе. Этот предполагаемый договор правители Руси и Хазарии вполне могли заключить по итогам большой войны, одним из эпизодов которой был неудачный завоевательный поход хазарского полководца Калина, завершившийся его поражением на подступах к Киеву (51). Продолжение

!!! Примечания к Главе 20 смотрите здесь.




На Главную блог-книги "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ и другие"

Ответить

Версия для печати