ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

Они познакомились с Мирьям перед праздником Жатвы.

Йехошуа распластался в воде подбородком вверх, и течение тихо кружило его. Вода натекла в уши, щекотала ноздри, и мальчик слушал свое дыхание. Иааков на берегу учил ягненка прыгать через ногу несколько раз подряд. Ягненок не понимал, и оба не заметили, что брата унесло течение.

Стремнина вынесла Йехошуа к заводи. Тут перед мальчиком мелькнула чья-то мокрая волосатая морда. Йехошуа хлебнул и закашлялся. Он перевернулся на живот. Кто-то карабкался на берег, цепляясь за траву. Белел его тощий зад. Незнакомец вскрикнул, задергал руками, словно стряхивая что-то, и плюхнулся в воду. Но тут же вцепился в осоку. Руки искровенили острые края травы. Йехошуа подплыл по-лягушачьи и подтолкнул бедолагу. Незнакомец ойкнул, вывалился на берег, поджав колени, и принялся дуть на ладони. Алые капли сочились по пальцам.

Йехошуа броском выкатился следом, и, корчась от озноба, нарвал подорожника. Смачно плюнул на горсть земли и плюхнул жижу на листья.

– Дай! – он приклеил снадобье к ладоням незнакомца, пошептал, и остановил кровь.

– Я думала – утопленник! А ты ожил! – Они засмеялись. Тут только Йехошуа узнал девчонку, за которой подглядывал с братом. Те же высокие брови и миндалевидной округлости глаза с длинными ресницами. Только теперь на щеки налипли волосы.

– Ты же не умела плавать! – воскликнул и покраснел.

– Научилась. Это ты с белым ягненком. Мы вас с мамой видим, когда приходим стирать.

– Мирьям, ты с кем? – позвали на эллинском.

Из-за деревьев по пояс над травой вышла женщина в синей тунике. Всплеснула руками над ранами девочки и облегченно выпрямилась.

– Ты бы оделся! – Женщина улыбнулась. Тут только дети хватились наготы. Мирьям юркнула за мать. Йехошуа сиганул в воду. Он вынырнул, отфыркиваясь, и барахтался против течения. Мать и дочь рассмеялись.

– Где ты научился заговаривать? – спросила женщина на арамейском и показалась Йехошуа ожившей красавицей из сказок Иехойахима. Такие же высокие, как у девочки, брови, изумрудные глаза и длинные ресницы, лицо, словно вырезанное из белого туфа. Подол туники она заткнула на поясе, открыв белые икры. Каштановые волосы собрала на затылке в узел.

– Это не заговор. Дедушка научил меня пользоваться травами!

– Ну, храни тебя Господь! – Женщина направилась восвояси.

– Мы всегда тут стираем перед шабат, – крикнула девочка. – Приходи.

На следующей неделе она рассказала, что ее отец из Магдалы. Близ Назарета получил наследство: виноградник и пахотный участок. Мать Мирьям наполовину из эллинов.

Иаков конфузился. Розовая туника девочки, мокрые волосы перехвачены в хвост ремешком. Красивая, как кувшинка в ее руке.

– Йоше сказал, ты научил ягненка фокусам, – запросто сказала девочка.

Услышав свое имя, барашек повернул к детям голову.

Мирьям смеялась и изумленно всплескивала руками, пока ягненок ходил на задних копытцах за пучком травы и перепрыгивал через ногу Иаакова.

– Скажи, чтобы не приходила, – угрюмо пробубнил старший брат дорогой в город. – Отец узнает, заругает!

– Не заругает. У него много друзей среди эллинов.

Обычно Йехошуа и Мирьям болтали ногами в ручье. Мать Мирьям полоскала белье, не беспокоила детей: их заботы еще впереди. Иааков одиноко играл с ягненком.

Йехошуа рассказывал Мирьям о цветах в ее венке. И девочка представлялась ему волшебным цветком. И даже ее рассказ о том, как она с родителями была в Ершалаимском Храме, казался волшебством.

Они подошли к городу со стороны Эммауса. С холма Скопос Храм, облицованный ослепительным мрамором, сиял белоснежной горой. «Гору» венчали золотые купола с острыми шпицами, чтобы, как объяснил отец, птицы не изгадили крышу. Огромные же восточные ворота в женское отделение, куда мать привела девочку, покрывало серебро, золото и, со слов матери, «бесценная коринфская медь». А на воротах золотые виноградные лозы и гроздья с человеческий рост. Мирьям разглядела занавесы вавилонской работы, отгораживавшие святилище, расшитые гиацинтом, виссоном, багрецом и пурпуром. Мирьям пояснила: багряница обозначает огонь, виссон – землю, гиацинт – воздух, а пурпур – море. Словом, все мироздание. Девочка видела первосвященника в гиацинтовой, до пят одежде, обшитой кистями, чередовавшими колокольчики и гранатовые яблоки. Как пояснил ей отец: символы грома и молнии. Но больше всего девочку поразили повязки священника, расшитые сардониксами, сердоликами, топазами, смарагдами, карбункулами, яшмой, сапфирами, агатами, аметистами, лигирионами, ониксами, бериллами и хрихилитами: по количеству израилевых колен. Мирьям то и дело через ручей переспрашивала мать названия украшений и камни, но даже сбивчивый рассказ завораживал. Еще у священника был золотой венец вокруг тиары из виссона и гиацинтовой ткани. Йехошуа потрясло величие картин, дорисованных его воображением. Не раз люди, бывавшие в Храме, описывали его размеры. Но так подробно, как Мирьям, рассказывал только дед. Даже Иааков подсел послушать.

– Ты хочешь стать священником? – спросила девочка у Йехошуа. – У тебя было такое лицо…

Младший брат покраснел. Мирьям обхватила колени и положила на них голову.

– Иаков считает зазорным разговаривать с полукровкой? – спросила она.

– Твой отец правоверный. А если ты с ним, то и с нами…

– Родственники матери его сторонятся.

– Посмотри на барашка. – Ягненок услышал свое имя и подошел к детям. Девочка обняла его. – Он одинаково ласков с тобой, хоть ты другой веры, и – со мной! А разве мы глупее барашка? – Йехошуа покосился на брата. Мирьям прыснула смехом.

В один из таких дней Иааков поглядывал на кущи кустарника за ручьем и хмурился. Барашек тревожно вскидывал голову и нервно прядал ушами. Наконец, Иааков сел под ивой и принялся меланхолично дергать травинки.

Как только женщины скрылись в роще, Иааков выбрал на отмели два голыша и загадочно произнес: – Вот вам подарок!

На тропинке из-за деревьев и кустарников их обступили мальчишки. Старшему, в холщевой эскамиде, со злыми глазами, было лет одиннадцать. Он приблизился к иудеям и проговорил:

– Что это вы, обрезанные, с нашей сестрой языки шелушите?

– Так это ты муравьев на брюхе гонял? – вызывающе ответил Иааков.

Ягненок трусовато прижался к Йехошуа.

– Что у тебя в руках, обрезанный? – опасливо спросил эллин.

– Подходи. Покажу!

Коренастые мальцы, привыкшие к тяжелой работе, загудели. Их мышцы под загорелой кожей были упруги и крепки, как хлыст пастуха.

Мальчишки еще попрепирались. Но, когда Иааков назвал эллина «жердью», братьев сбили с ног. Иааков свалил долговязого, отчаянно отлягивался. Йехошуа пытался пробиться на выручку, но его столкнули в ручей. И хотя он изловчился и увлек за собой двоих, драка была проиграна.

Сплевывая кровавые сгустки в пыль, братья брели в город. Барашек семенил рядом и тревожно блеял.

– Ну, что говорит Иешайиа? – прошепелявил Иааков. – Все народы соберутся в Ершалаиме ради Господа?

В ответ Йехошуа высморкался кровью.

Йосеф ухмыльнулся в бороду физиономии сына. Мать сказала Йоше:

– Занялся бы делом!

За неделю синяки почернели, ссадины покрылись корочкой. Но накануне следующего похода к ручью Иааков заявил брату:

– Я не пойду! Нам их не одолеть. А если пойдешь один, я скажу отцу!

Йехошуа молчал: нижняя губа была все еще вздута и мешала говорить. Иааков выругался и зашагал вверх по улице.

Он не появился ни утром, ни днем.

Йехошуа брел к ручью. Его подмывало вернуться, и он стыдился страха.

Мирьям было рассмеялась.

– Тебя со снопом перепутали? – И тут же догадалась. – Это мой брат! Они снова тебя подстерегут! Я останусь.

Девочка взяла Йехошуа за руку.

– Иди, – Йехошуа освободил ладонь, и Мирьям не посмела ослушаться.

Драчуны полукругом преградили иудею путь к бегству. Впереди всех крепыш с заячьей губой, укусивший Йехошуа за плечо в прошлый раз. И другой, без передних резцов, скатившийся с ним в воду. Ватага недоумевала: их противник даже не вооружился камнями.

– Твой приятель умнее! – ухмыльнулся главарь и развязно приступил к жертве. – Теперь молись своему богу, обрезанный.

– Я не хочу с тобой драться! – Йехошуа смотрел долговязому в глаза. Одна радужка у того была зеленой, как у Мирьям, а другая черной и холодной.

– Да ты трусоват, обрезанный! – гадливо покривился эллин.

– Если я начну отбиваться, то доставлю вам удовольствие. Но мы не обижали твою сестру.

– Ты еще и болтлив, обрезанный! – Долговязый растерялся. Но подумал, что его заподозрят в мягкосердии, и толкнул Йехошуа. Тот отшатнулся. Но не выказал страха.

– Дерись! – воскликнул эллин.

– Нет.

– Эй, жердь! – Орава обернулась на голос. – Ты спрашивал обо мне?

За Иааковом сгрудилась шайка Тода. А сын скорняка, в эскамиде и босой на пол головы выше предводителя эллинов, выступил из-за спины Иаакова. Ноздри Тода раздувались, в желтых, как у рыси глазах, плескался злой огонь. Тод опирался на увесистый сук.

Среди эллинов послышались возгласы: «Западня! Обрезанные надули!»

– С этими я и так справлюсь! – сказал Тод, отбросил сук и направился к долговязому. Шайка – за вожаком.

Йехошуа хватал Тода за руки, уговаривал. Его оттолкнули и сошлись. Иудеи мстили язычникам за подлость: все на одного! Эллины же убедились в вероломстве иудеев и в хитрости болтуна. О Мирьям давно забыли.

Дрались зло. Тяжелое дыхание и громкое сопение, шлепки и глухие удары, тела, склещенные на траве, окровавленные лица. Тод ловко ткнул долговязого в подбородок, эллин упал и сельские попрыгали в воду. Другие пятились к броду. Иудеи не преследовали. Пришлось бы карабкаться на откос, теряя преимущество. Победа оказалась не полной. Тем не менее, в город возвращались ликуя. Тод подтвердил славу первого драчуна.

Растянувшись вдоль тропинки, мальчишки хвастались ссадинами и ушибами. Их голоса звенели над лугом, а бабочки разлетались от отряда вдоль обочины. Тод приобнял Йехошуа за плечи. От сына скорняка шибало потом, изо рта воняло гнилыми зубами, разбитыми в драках.

– Если что, всегда зови нас. Отец у тебя смелый! В собрании все его хвалят.

– Зачем ты влез? – раздраженно сказал Йехошуа.

Сын скорняка снял руку с его плеча.

– Ах, да, Маленький Раввин читал язычникам проповедь! – съязвил Тод.

– Но не бил морды!

– Уймись ты, святоша! – крикнул Иааков. – Если б не Тод! Радуйся, что цел…

– Да, где ваши мозги? Теперь они будут подстерегать нас, мы – их! – Друзья Тода прислушались к спору. – И чего добились?

– Ты из-за язычницы свихнулся! – подосадовал Иааков.

– Погоди, Лепешка! Мы поучили неверных! Чего же тебе еще? – спросил Тод.

– Они не отстанут.

– Так что ты хочешь?

– Я поговорю с длинным. Захочет, буду драться. Остальные не при чем.

– Ты? Ты? – в голос воскликнули Иааков и Тод. – Он тебя одной рукой прибьет! – вскричал Иааков. – Пусть Тод дерется!

– Тод побьет длинного, их придет вдвое и все повторится!

– Как хочешь, всезнайка! – Тод усмехнулся. – Эта наука тебе не повредит.

…Накануне шабат эллинов действительно пришло вдвое. Но у назареев было преимущество победы. Тод поговорил с длинным. Эллины заспорили. Новые рвались мстить. Битые кричали: обрезанные хитрят! Наконец, решили: кто попросит пощады или не встанет с земли – проиграл. Если упадет эллин, Петр – тот презрительно покосился на соперника, – Йехошуа не тронут. Если, наоборот: обрезанный забудет их сестру.

Противники остались в эскамидах. Эллины презрительно засвистели тщедушному иудею, словно высушенному солнцем. Длинный был неуклюж, но широк в кости и тяжелее. Иудей ловко ускользал от эллина, но его удары были безвредны. Стало ясно: все решит точная оплеуха эллина.

Внезапно перед глазами Йехошуа вызвездило. Он упал. В ушах гудело. Пот заливал брови, кровь – рот. Йехошуа сел. По лужайке сновали женщины, бранились и размахивали руками. Мальчишки отскакивали, но не убегали. Из звенящей дыры на Йехошуа выплывали лица Тода, Иакова, Петра и Мирьям.

– Перед следующим шабат в это же время, – гудел чей-то голос, а затем брат сказал: – Болтливая язычница позвала своих. Они стирали на берегу!

У Йехошуа кружилась голова, его тошнило. Дома он мгновенно заснул.

Всю неделю дети говорили об отчаянном смельчаке Маленьком Равви.

Перед шабат иудеи и эллины вновь сошлись. Они рассаживались в круг, как давние знакомые в гладиаторском цирке. У Йехошуа ныло все тело. Передние резцы шатались. На неделе отец заставлял сына работать: это отвлекало от боли. Сейчас же мальчику хотелось прилечь под ивами и слушать плеск воды и шелест листвы.

Петр неохотно преследовал Йехошуа, натыкался на несильные и не точные удары. Азартные физиономии, выкрики, колючие, как шипы акации! И этот мозгляк. «Добрый и умный! – хныкала Мирьям накануне дома. – А ты имени своего не напишешь!»

Эллин оступился: одни радостно взвыли, другие неодобрительно заулюлюкали. Тут же вскочил и наотмашь ухнул в голову. Иудей рухнул снопом. Эллины, торжествуя, повскакивали с мест. Победитель уперся в колени и переводил дыхание.

Йехошуа встал на четвереньки. Эллины притихли, а иудеи завопили, подбадривая Маленького Раввина. Он выпрямился на дрожавших ногах. Пол лица от рассеченной брови залила кровь. Тод удержал Иаакова, шагнувшего было выручать брата.

Затем многие посчитали Петра глупцом. Ибо никто не заметил преимущества иудея. Длинный подошел добить обрезанного. Что-то спросил его, проговорил: «Тебя никто не тронет!» – и под недоуменный ропот отправился умываться. Его товарищи, пожимая плечами, потянулись с поляны.

Йехошуа ничком упал у воды. Подорожник с глиной и слюной лягушкой налип на брови.

– Ну, что ты сказал косоглазому Голиафу? – иронично проговорил Тод, присаживаясь рядом. Кое-кто в шайке засмеялся.

– Что приду завтра…

Иааков и Тод переглянулись.

– Отец говорит: ненависть, как вино – чем дольше хранится, тем крепче. А ты выпил все махом!

– Так решил ее брат.

Тод хмыкнул. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги "ПРЕДАТЕЛЬ"