ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.

В распахнутую дубовую дверь таверны Варфаламея Жирного близ торгового пирса Кесарии слышались возбужденные голоса, звон и стук монет о дощатые столы: перекупщики подбивали барыш и рассчитывались с поденщиками. От гавани несло гнилым илом и тухлой рыбой, а из кухни пахло жареным мясом и кислым вином.

У дверей на старых канатах, драных тюках и просто на земле поденщики в рванье дожидались своих старшин. К Варфаламею набилось греков, сирийцев, иудеев и людей неизвестного племени и рода занятий, коих всегда достаточно в портовых городах внутреннего моря империи.

Сухощавый молодец с горбатым носом и в иудейской шапочке набекрень сосредоточенно пересчитывал стопки серебра. За соседними столами тоже считали. Каждый свое.

Двое, рассевшись по сторонам от горбоносого, следили за тем, как он сильными пальцами сложил в столбик иудейские сребреники, затем сгреб их в кожаный мешочек, туго затянул шнурком и спрятал деньги в кожаный пояс.

Греческие драхмы и статиры торговец ссыпал в другой мешочек.

От римских динариев он указательным пальцем со сломанным ногтем проворно, по одному, перекидал в горсть медные ассарии, кодранты и лепты. Высыпал медь горкой на стол, и пересчитал оставшееся серебро. Затем несколько римских динариев подвинул заросшему волосами кургузому крепышу в круглой греческой шапочке и в широких персидских шароварах.

– Это тебе и людям, Таргак, – сказал он на эллинском с сильным арамейским акцентом.

Крепыш, старшина грузчиков, по виду египтянин или беглый раб, смахнул деньги в бездонный карман и жадными глазами проводил в кожаный мешочек торговца римское серебро. Взгляд его споткнулся о золотую рукоять кинжала, торчавшего за поясом молодца, – невзирая на римский запрет носить оружие, в Кесарии почти каждый держал оружие при себе: надежное предупреждение бесчисленным ворам и грабителям. Крепыш с поддельным равнодушием отвернулся от денег. Он давно имел дело с торговцем. Тот слыл отчаянным, – внук заговорщика! – и был скор на расправу. Нож с золотой ручкой достался ему от деда. Вигилам, что иногда задерживали мужчину, торговец говорил, что это не оружие, а украшение, и откупался от них.

Торговец брил лицо гладко на латинский манер. Но носил халат правоверных.

– Это тебе, Иехуда. Передашь отцу, – отдал мужчина второму мешок с римским серебром.

Младший брат, поджарый, с аккуратной клиновидной бородкой и усиками, не пересчитывая, засунул деньги за пояс.

– Хозяин! Вина и еды! – крикнул горбоносый.

За соседними столами уже обмывали удачный день.

Иаакова Лепешку (прозвище пристало к нему с детства) невзирая на молодость, знали на побережье все торговцы скотом, вином и лесом, перекупщики, строительные подрядчики, контрабандисты, рыбаки, грузчики и вигилы. Иааков не брезговал никакой прибылью. Ныне он расторговался ливанским лесом для Рима и шерстью для …да Бог его знает для кого! Лишь Вседержителю известно место на границе Дакии у берега Эвксинского понта, куда поплывет товар. Поденщики только-только закончили погрузку пяти кораблей.

– Когда тебя ждать назад? – спросил Таргак.

– Через неделю. Мы с Иехудой идем слушать проповедника из Назарета, – ответил Иааков и устало отер широкой ладонью потное лицо.

– За пять лет все его видели, кроме нас, – сказал младший брат.

– Говорят, он творит чудеса. Лечит и воскрешает мертвых! – одобрительно кивнул Таргак.

– Вот и поглядим, что за чудесник объявился в Назарете, – криво ухмыльнулся Иааков. – Пока оттуда были лишь бараны с изъяном, да кислое вино.

Трое беззвучно засмеялись, вспомнив первую сделку Иаакова: тогда его надули земляки, он успел перепродать товар такому же зеленому дурню, и вернул вложенное.

С тех пор Иааков объездил сушей и обошел водой почти все внутреннее море империи, плавал в Эвксинский понт. Бывал в Риме и добрался до Галлии. Повидал всякое, ничему не удивлялся и понял, что деньги – это власть, уважение, свобода. Для денег нет сословий, племени и веры: даже боги любят богатство. Стань счастливым, и все, кто рядом, получат толику от твоих щедрот. В пророков Иааков не верил. Но решил взглянуть на шарлатанов, что обманывают дурней за их деньги.

Люди Таргака дважды нетерпеливо заглядывали в таверну: они ждали оплаты, чтобы скорее промочить горло вином. Таргак допил и ушел, не прощаясь. Братья молча доели баранину, велели хозяину подсыпать овса лошадям и по закопченной лестнице отправились в свою конуру выспаться перед дорогой.

В таверне зажгли светильники. В вечернем сумраке по длинному коридору плавал кухонный чад.

…На второй день двое на конях приехали в Капернаум. По слухам, «проповедник» ходил в этих землях. Все придорожные ливаны заняли паломники – негде было приткнуться. Верблюды и ослы теснились у поилок. Люди сновали по двору, или, в пыли усевшись в кружок, толковали про «мессию».

Не найдя места, братья отправились в центр города в богатую таверну.

Здесь на втором этаже нашлась комната с кроватью на двоих. Расседлали лошадей. Иехуда кинул себе подстилку на пол и за Иааковом спустился вниз.

У выхода плешивый хозяин с двойным подбородком, в засаленной шапочке и переднике точил тесак о камень и поглядывал на улицу.

– Куда все бегут? – спросил Иааков.

– Слушать великого учителя. Вы разве не за тем приехали? – покосился хозяин на двоих. – В прошлый раз он вылечил сына городского старшины. Царедворца Антипы. А теперь, говорят, воскрешает из мертвых, – в голосе правоверного зазвучала ирония.

– А волосы на плешь он не наращивает? – съязвил Иехуда.

– Нет. Мозги наращивает!

Иааков хмыкнул и оба отправились за людьми.

Узкая улочка вывела на площадь перед синагогой. Толпа возбужденно гудела и колыхалась. Люди давились у входа в молитвенный дом и гроздьями висели на деревьях. Иаакова и Иехуду теснили со всех сторон. Вперед лезли увечные. Их провожали тычками.

Вокруг с радостной тревогой раздавалось: «Равви – «тут!» «Мессия!» Один, в красном головном платке, зацокал языком и, понизив голос, рассказывал, будто учитель якшается с мытарями и оборванцами, и живет с гулящей. Его пристыдили: она вдова.

– Равви учит, будто женившись на вдове, прелюбодействуешь! – возразил рассказчик.

– Он говорит о разведенных…

– Фарисеи и книжники ненавидят равви за правду и оговаривают его. Ты б, мил человек, шел отсюда, пока цел, чем повторять мерзкое перед Господом! – угрожающе проговорил бородатый здоровяк с разноцветными радужками глаз.

Человек в красном платке опасливо протиснулся в толпу.

– Кифа! – Иааков схватил здоровяка за рукав халата. Гигант настороженно посмотрел на Иаакова. – Я брат маленького равви! Помнишь в детстве, у ручья?

– А-а, – неуверенно протянул мужчина, и обежал глазами близстоящих. На двоих не обращали внимания, – храни тебя Господь…

На задних зашикали и толпа притихла. Передние передавали, что говорил учитель в синагоге. Слов было не разобрать, но люди тянули шеи и благоговейно внимали.

Солнце перевалило зенит. Выкрики от синагоги перекатывались эхом по площади. Иааков ощутил внутреннюю дрожь и огляделся. Люди напряженно слушали. От умиления у старичка рядом текли слезы. Старуха с трясущейся головой и бельмом, подставив сухую ладонь к уху, старалась разобрать хоть слово и не смела переспросить.

Иааков встретился взглядом с Кифой. Тот приставил палец к губам.

Тут, словно по воде пошли круги – толпа зашевелилась. Кто-то сказал, что равви вышел из синагоги. Люди тянули шеи и теснили передних. Послышалось: «Яви чудо!»

Затем толпа охнула и взвыла то ли от восторга, то ли от разочарования. «Что там?» – напирали задние, тщетно стараясь разглядеть. Одни говорили, будто прозрел слепой. Вторые – хромой бросил клюку. Третьи – поднялся расслабленный. Другие – ничего не произошло.

Толпа качнулась: десяток добровольцев освободили узкий проход. Но кто шел по проходу? – Иааков за головами не видел.

Он потерял Иехуду из вида и схватил Кифу за локоть.

– Кто он, что его так любят? – крикнул Иаков.

– Ты хочешь знать? Иди за мной, – сказал Кифа, и, не оборачиваясь, на полголовы возвышаясь над толпой, зашагал с площади. Иааков не отставал.

– Вы похожи, как в детстве. Ка б не горбатый нос и бритый рот, – гигант ухмыльнулся.

Иааков ничего не понял. Но догадался, что спрашивать не надо.

По сторонам мощеной дороги высились каменные зажиточные дома. Впереди шла толпа. Кифа остановился у трехэтажного особняка старшины города, на латинский манер с колонами и мраморными истуканами на тумбах. Улицу запрудил народ. Вход в особняк охраняли два стражника с копьями.

– Подожди, – бросил Кифа, протиснулся через людей и вошел в ворота.

За приоткрытой резной калиткой Иааков увидел человека со спины и услышал его раздраженное: «Кто брат мой? Вот братья мои! Ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот мне брат, и сестра, и матерь». Слова показались Иаакову заученными, словно их произносили не раз. Затем на улицу выглянул Кифа, нашел Иаакова глазами и приказал слугам:

– Пропустите его!

Через мощеный белым камнем двор с фонтаном гигант провел Иаакова в дом. В небольшом зале с атрием люди укладывались на лежаки вокруг стола. Слуги подносили еду на серебряных блюдах. Кто-то позвал Кифу обедать. Тот не ответил.

В соседней комнате Иааков увидел женщину лет сорока пяти в черном. С ней – другую, красавицу лет тридцати с матовой кожей, и тоже в черном. В ушах дивы серебрились кольца, на запястьях – браслеты. Иааков, было, прошел мимо, но стал и удивленно воскликнул:

– Тетя Мирьям!

Женщина, что старше, подслеповато сощурилась, поднялась к племяннику, и они обнялись. Заметив нетерпение Кифы, Мирьям молвила:

– Иди! Равви ждет.

Двое оказались в уютной комнате с резной мебелью и стенами, обитыми розовым шелком. У окна во внутренний дворик с садом стоял рослый мужчина в гиматии и льняных одеждах. Его темно-русые волнистые волосы ниспадали на плечи. Он обернулся на сквозняк, мягко открывшейся двери, и улыбнулся Иаакову. Кифа оставил их.

– Храни тебя Господь, брат, – проговорил незнакомец. – Ты должно слышал у ворот, как я гнал тебя. Прости. Теперь родня приходит. Просит денег или чтобы я заступился. Я их гоню. Настанет день, когда они отрекутся от меня, чтобы спасти свои жизни.

За аккуратно стриженой бородкой и усами мужчины Иааков не узнавал лица. Знакомыми ему показались лишь красивые черные глаза с длинными ресницами…

– Йоше? – изумленно воскликнул Иааков.

Братья ступили навстречу и крепко обнялись. Затем, взявшись за плечи, осмотрели друг дружку с ног до головы, и снова обнялись.

– Рассказывали, ты утонул! Затем, говорили – Мирьям вернулась! А о тебе – ни слова!

Йехошуа скинул плащ. Иааков – халат. Братья улеглись на лежаки у стола из резного дерева.

– Мне говорили о тебе, – сказал Йехошуа. – Ты выбрал свой путь.

– Ты тоже. Что все это значит? – спросил Иааков, озираясь. – Ты живешь, как князь.

Йехошуа вяло отмахнулся.

– Николай отдал нам полдома за малую услугу. Я спас от смерти его сына. Чаще наша крыша – небо над головой.

– Так это ты …спаситель, о котором все говорят?

– Ты сказал! – Взгляд Йехошуа стал колючим, словно, его принудили произнести то, чего он не хочет. – У мальчишки всего-то была горячка. Любой лекарь справился бы с недугом. Но он единственный наследник и его отец испугался.

Слуги внесли кувшины для омовения рук. Подали мясо, зелень и вино. Йехошуа отпустил людей, и приступили к еде.

– С тетей Мирьям, кто эта женщина? – спросил Иааков.

– Мирьям. Сестра Кифы. Помнишь девочку из Магдалы? Теперь она пристала к нам.

– Ты …женат?

– Она мне как сестра, а матери, как дочь! – отрывисто проговорил Йехошуа.

– А в зале, кто эти люди? – перевел на другое Иааков.

– Бывшие рыбари и ремесленники, а ныне ловцы человеков. Андрей брат Кифы, что привел тебя. Братья Заведеевы, Филипп, Варфоломей, Матфей, Фома, Иаков Алфеев, Фадей и Симон Кананит. – Йехошуа отер руки и бороду убрусом. В его спокойных глазах притаилась недобрая ирония. – Одни отложились от Иоанна-ессея, нашего брата. Другие усердием заслужили называться мудрыми и провозгласили меня мессией. Еще один следит за мной. Но все любят ходить в Капернаум. Тут их привечают, как посланников веры. А пришли со мной без мешка, и без сумы, и без обуви. Теперь же спроси их, имеют ли они в чем недостаток? Знать, верно я учу: всякому имеющему дано будет, а у неимущего отнимется и то, что будет.

Иааков исподлобья глянул на брата.

– А ты за кого себя почитаешь? – спросил он.

– А за кого почитают меня люди?

Иааков потупился. Они молча жевали.

– Не знаю, что за дело ты затеял, – наконец сказал Иааков, – но это опасное дело!

– Ты был на площади?

Иааков кивнул.

– Слышал, чему я учу? Нет! Потому что живое слово надо не кричать, а вышептать! А даже расслышал бы, понял, что я сказал? Тоже нет! Так и они! За столом, – кивнул он на зал, – и на площади! Передают друг другу то, чего не понимают! А затем вопят: яви чудо! – Йехошуа встал и раздраженно прошел по комнате. – Яви чудо! Не слово Небесного Отца, но чудо! – Он сел на лежак и сказал с надрывом: – Не так все замышлялось, брат! Мы приходим в места, где уже были. Я учил их: Царствие Божие внутри вас есть! А посланники у меня допытываются, когда оно придет? Я учил их: возлюби ближнего, как самого себя. А посланники приходят после меня и толкуют людям из Михея: враги человеку – домашние его. Требуют возненавидеть своих отца, мать, жену, детей, братьев и сестер, чтобы быть учениками моими! Забыв, что тот, кто не против вас, тот с вами! И если один полюбит меня, он приведет ко мне отца, мать, жену, братьев и сестер! Из корысти так учат! – чтобы мой казначей туже набил сундук серебром! И из мести к людям! Потому, что пять лет назад видели, как родственники честили меня, будто проходимца! И сами же перед тем наплели тетям и дядьям про меня – мессия! А мессия подтирал сопли и бегал в догонялки с их детьми, твоими и моими братьями и сестрами!
Из года в год я выпутываюсь из паутины сказанного не мной. Оправдываюсь за то, что они хотят слышать! А слов все больше! И этому нет конца!

– Так брось все и беги! На побережье по моему слову тебя увезут, куда скажешь!

– Забьюсь я в щель, как мышь. Да от себя не уйти! Что будет с теми, кто понял словно Небесного Отца и поверил?

– А что будет с тобой?

– Что делают с ложными пророками, то сделают и со мной! Не здесь! Здесь меня не тронут. Людей побоятся! – Взгляд Йехошуа снова стал колючим. Он заговорил, словно размышляя вслух. – Я велел Кифе купить мечи! Но латинянам смута не нужна – они не вмешаются, пока не получат повод. Ждать меня будут в Ершалаиме.

– Не ходи туда. Латинский всадник убивает по навету…

– Сколько не ходить? Год? Другой? Мне шепчут, коль нет дурного в твоих словах, почему ты не идешь в Храм и не говоришь с лучшими книжниками? Раз я выгнал из Храма торговцев. Они опять там! В собрании Кифа и посланные высматривают наушников Абинадера и подосланных фарисеями врагов, что думают погубить меня. Фарисеи клевещут в народе, что я асуфи. Но здесь им никто не верит: многие знали моего отца, а мать всегда со мной. А тот, что родом из Кириафа, считает подношения в казну и докладывает о каждом моем шаге ершалаимскому совету.

– Так гони его!

– Он щит мой. Из первых уст они знают, что нет злого в моих мыслях и делах! – Йехошуа помолчал и молвил: – Но все решено, брат! Все решено! – Испугано глядя перед собой, он зашептал: – Услышь меня, Отец! Встань! Защити меня! Спаси от капканов, расставленных на меня! Защити меня Отец! Я верю в тебя! К тебе я уповаю! Отец, ты можешь многое! Если это возможно, пусть эта ноша перейдет от меня! Но пусть свершиться Твоя воля, а не моя! – и крупные капли пота выступили на его лбу и висках.

– Опомнись, брат! – Иааков тронул Йехошуа за локоть.

– А?– тот провел рукой по лицу, будто снимая паутину, и устало сказал. – Д-да. Сколько передумано и пережито! Для чего? Для того чтобы горстка невежд из своей корысти назвала тебя спасителем, бражничала в посты в чертогах, и, в насмешку над учителями закона, утверждала, что веселится с Женихом.

А следом придут те, кто зальют невинной кровью дорогу в Царствие Небесное! Не объяснить им, что не нарушить закон я пришел, но исполнить! Только яви чудо… – Йехошуа подавленно замолчал.

Перед Иааковом, облокотившись о колени, сидел чужой, замкнутый, усталый человек. Но глаза его непримиримо горели. Он упрямо поджал рот, как когда-то в детстве.

– Ты так веришь в …Небесного Отца?

– Он во мне. Голос Его все громче. И я не могу молчать, когда Он говорит моими устами!

– Значит, ты не отступишь? – с тревогой спросил Иааков.

Йехошуа не ответил.

– Сегодня я видел, как твое слово собрало людей и властвовало над тысячами! – сказал Иааков. – Расскажи мне о нем…

Йехошуа поднял на брата усталый взгляд.

– Не сегодня. Если ты насытился, иди! Мне надо побыть одному.

– Завтра я уезжаю. Увидимся ли?

– Увидимся. Храни тебя Господь.

Иааков отодвинул недоеденное блюдо и отер руки и рот. Братья обнялись. Иааков вышел и постоял у двери. Заметив Кифу, он сказал:

– Выведи меня через задний двор.

Иааков переночевал в таверне. Он рассказал Иехуде, что «мессия» их брат. Младший выслушал недоверчиво. Наутро они отправились в Сепфорис. Дома братьев стояли рядом. Несколько дней побыли с семьями и после шабат уехали в Кесарию. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ

На Главную блог-книги "ПРЕДАТЕЛЬ"