ОБЛОЖКА – ЗДЕСЬ. НАЧАЛО – ЗДЕСЬ. ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА – ЗДЕСЬ.
Чтобы не загнать лошадей, братья часто отдыхали в придорожных ливанах. Поэтому к городу со стороны Эммауса подошли лишь на третий день. В канун праздника.
С холма Скопос Храм, облицованный мрамором, сиял белоснежной горой. Острые шпицы оберегали позолоченные купола от птиц. Тысячи погонщиков верблюдов, верховые на ослах и пешие, двигались к воротам Ершалаима, – издали казалось: они стоят на месте, – и прозрачный шлейф пыли клубился над дорогой: рыжая пыль осела на взмыленных лошадей и на одежду всадников.
Прикрыв лица до глаз головными платками, братья пустили лошадей рысью.
Весь путь от Кесарии Иааков угрюмо молчал либо отвечал отрывисто. Иехуда недоумевал, зачем они отправились не в Сепфорис, а в Ершалаим? Конечно, каждый правоверный обязан посетить Храм в Великий праздник, но они чуть не погибли, едва держались на ногах от усталости, их ждали дома…
«Чтобы возблагодарить Господа за спасение!» – сухо ответил Иааков.
В городе были далеко за полдень. Стали посреди небольшой людной площади, где сошлись пять улиц.
– Куда теперь? В Храм? – спросил Иехуда.
Иааков озирался, прислушиваясь к разговорам вокруг. Вдруг из седла он схватил правоверного за рукав халата и спросил:
– О чем говорят люди?
Прохожий сердито отдернул руку. Другой крикнул, что поймали соблазнителя народа и по приказу наместника отвели на Голгофу.
Иааков пришпорил коня, не обращая внимания на возмущенные крики и ругань тех, кого он теснил. Иехуда поспешал следом, снова дивясь, чем так обеспокоен брат?
Узкими улочками выехали на склон холма. Отсюда над глиняными домиками и плоскими крышами, огороженными перилами, над городской стеной завиднелась гора. На скалистой вершине под жарким солнцем вполоборота высились три свежетесанных креста. На крестах висели распятые, снизу казавшиеся полевыми чучелами.
Братья выехали за ворота. По тропинке вверх карабкались люди. Иные, пресытившись зрелищем, спускались вниз и негромко обсуждали казнь. Римский солдат в пыльных сандалиях и с расстегнутым на подбородке ремешком тусклого от пыли шлема копьем вяло преградил дорогу: дальше верхом ездили лишь высшие храмовники, знать и командиры, не ниже сотника. Иехуда хотел спешиться. Но не увидел привязи. Тогда Иааков бросил солдату серебряник и пятками послал коня. Служивый поймал монету и равнодушно отвернулся.
Иехуду удивила расточительность брата: лучше б за меньшую плату попросили солдата присмотреть за лошадьми!
Въехали на гору и стали у края толпы. Из седла распятые были хорошо видны. Двоим по краям к поперечной балке руки привязали. Среднему же, истерзанному и окровавленному, большими гвоздями прибили ладони. Под весом тела кости указательного и среднего пальцев неестественно вывернулись. Мухи и слепни, как сажа, налипли на запекшуюся кровь по всему телу.
Кто-то из толпы крикнул несчастному: «мессия», «царь иудейский». Передние, что стояли сразу за оцеплением солдат, зло засмеялись. Громче запричитали женщины.
Несчастный на среднем кресте поднял голову. Лицо, изуродованное побоями, опухло. Веки отекли и закрыли оба глаза.
Иехуда испуганно обернулся на брата: тот больно сжал его руку, задрожал, то ли от страха, то ли от внутреннего озноба, и сполз с жеребца, не сводя глаз с несчастного.
– Подержи коня, – пробормотал Иааков.
Когда он протиснулся через толпу к среднему распятью, Иехуда узнал Йехошуа, и вскрикнул, недоуменно озираясь: за что его брата казнили, как последнего вора? Зрители негромко переговаривались. Другие тянули шеи, чтобы лучше разглядеть смертников.
Иааков встал за спиной солдата, мокрого от пота.
Многих из толпы Иааков видел в Галилее с братом. Иные понурились, исподлобья поглядывая на мучения казнимых. На полшага впереди всех две женщины в черном. Иааков едва узнал бескровное и распухшее от слез лицо тети Мирьям. Молодая женщина скользнула по Иаакову невидящим взглядом: слезы, обгоняя одна другую, текли по ее пепельно-бледным щекам.
На огороженную перед крестами площадку на ослах выехали первосвященник и несколько старцев. Один, потрясая посохом, стал ругать Йехошуа. «Они приговорили!» – негромко сказал кто-то. Ему вторили: «Порождения ехидны! У равви нет детей и брата, чтобы продолжить род!»
Иааков сжал кулаки, глаза его застил красный туман ярости…
Тут его плеча коснулись. Торговец обернулся. Мосластый детина в плаще повел головой, предупреждая – «нет». Другой, старше, бородатый и в поношенной тунике, подал храмовому стражнику глиняную чашу. В вине плавала зеленовато-черная жидкость.
– Что это? Разбавленное вино? – Стражник брезгливо поморщился: – Там желчь!
– Равви просит пить, – ответил детина.
Йехошуа негромко застонал и пошевелил губами.
Хмыкнув, стражник отнес питье римскому солдату у креста. Тот заглянул в чашу и, пробормотав ругательства жестоковыйному племени, макнул губку в вино, насадил ее на острие копья и поднял к губам несчастного.
Влага потекла по подбородку Йехошуа. Он несколько раз жадно глотнул, с отвращением отвернулся и выдохнул мольбу Небесному Отцу. Сосед на кресте зло засмеялся. Ему вторили несколько зрителей. Другой распятый крикнул: «Он молится за вас!» – и заплакал. Толпа в молчаливом недоумении взирала на умирающего пророка.
Иааков уткнулся подбородком в грудь и крепился, чтобы не взвыть. Он не знал, что брат сделал людям, за что, даже самые близкие, глумятся над ним перед его смертью? Он видел лишь, что Йехошуа, который никому не причинил зла, умирает.
Он не помнил, как оказался у дороги, где снова кто-то коснулся его плеча. Те же двое. Крупный детина, что подавал питье, и за ним невысокий крепыш в старой тунике.
– Мы были с равви, – сказал старший. Ноздри Иаакова гневно раздулись. – Я Пасхур. А это Реувен. Мой племянник.
– Послезавтра сбудется пророчество. Твой брат воскреснет. Не уходи из города. Найдешь нас в ливане Симона у восточных ворот, – сказал младший.
Иааков смотрел им вслед и не находил сил даже думать.
Затем он видел, как солдат ткнул Йехошуа копьем в бок, проверяя, умер он и пойдет ли кровь. Добил двух, о ком просили их близкие, чтобы поспеть до захода солнца.
Вдали сверкнула молния, и так громыхнуло, что дрогнула земля. Толпа, озираясь на почерневшее небо, заспешила прочь. Одни вполголоса говорили, что казнили праведника, и теперь жди беды. Другие просто торопились домой.
Лекарь вскарабкался по приставленным мосткам, пощупал, бьется ли сердце Йехошуа; тело сняли с креста, отдирая плоть от железа (отогнуть концы и вырвать гвозди из дерева было невозможно) – и опустили на плащ.
Двое, Реувен и Пасхур, смыли кровь с тела Йехошуа. Разрезали гематомы на его веках и все раны смазали настоем травы. Затем умастили тело миром и благовоньями.
Четыре римских солдата смотрели за приготовлениями.
Несколько посланных и люди, что остались, почтительно расступились перед стариком на осле в кожаной сбруе. Йосиф, – он входил в священный совет, – подал солдатам свиток, подписанный прокуратором, и велел слугам уложить тело на носилки и нести к скале в грот.
Постояли перед гротом. Ветер разогнал грозовые тучи. Солнечный луч коснулся умиротворенного, словно во сне, лица пророка, и тучи сомкнулись. Уткнувшись в плечо Мирьям, ее спутница вздрагивала всем телом. Кифа, растрепанный, в бурой тунике с рукавами и капюшоном, утирал слезы ладонями, как ребенок. Иехуда закрыл глаза и зажал нос, чтобы не всхлипывать громко.
Солдаты сложили щиты и оружие и помогли привалить огромный камень к входу.
Затем подождали, пока разойдутся люди, и оставили у грота храмовую стражу.
Весь вечер Иааков просидел в таверне за пустым столом. Его не трогали.
Поодаль один, опасаясь наушников, опасливо озираясь, тихо рассказывал троим, как нынче с ударом молнии в Храме порвался занавес скинии и треснул пол под ковчегом. Храмовники до ночи меняли занавес и закидывали трещину раствором.
– Истинно говорю! Мой сват служит в Храме по столярному делу. Он помогал в работах!
– За кровь безвинную нам еще воздастся! – ответил кто-то.
На него зашикали.
– Сходи к восточным воротам, – глухим голосом сказал Иааков Иехуде: тот ждал рядом. – В ливане Симона найди Реувена или Пасхура. Скажешь им, что мы здесь до послезавтра.
– А домой когда?
– Делай, как велено.
Сказавшись больным, два дня Иааков лежал в комнате. Иехуда носил ему пить. Пробовал говорить о том, как празднуют люди, но брат отворачивался к стене.
Иехуда рассказал, как слышал, будто человека из Кариот, что заманил их брата в ловушку и написал донос, нашли в овраге, повешенным на осине. Говорят, его как злоязычного свидетеля прибили по приказу Абинадера, начальника охраны наместника. Чтобы свидетель не сказал, будто ловушка подстроена, а наместник, узнав то, противился казни равви, который говорил против кесаря. Тогда б наместника самого казнили за нарушение «Закона об оскорблении величества».
На третий день на рассвете в комнату постучали. Иааков дремал, не раздеваясь.
На пороге стояли Реувен и Пасхур. Торговец кивком показал младшему брату – собирайся. Тот, потягиваясь и зевая, пошел за всеми. Он перестал чему-либо удивляться.
По пути Иааков не смотрел направо. Там за стенами высилась зловещая гора.
Стража уже отперла ворота и, очевидно, дремала в каменной сторожке.
Поднялись по холму. Из-за поворота завиднелся грот. Реувен и Пасхур прибавили шагу. Иааков и Иехуда встали, словно их пригвоздили к земле: ноги налились тяжестью.
Перед отваленным камнем в прозрачном свете зари, облокотившись о колени и укрытый до плеч полотном белой ткани, сидел их брат Йехошуа. На полотне проступала кровь от ран. На лице засохли струпья. Мирьям и женщина с нею хлопотали возле равви. Кифа и его брат Андрей припали к стопам Йехошуа.
Иааков и Иехуда на подгибающихся ногах, не зная, бояться или ликовать, подошли к брату. Он вымученно улыбнулся им.
Из несвязного бормотания Кифы Иааков понял: когда они с братом и женщинами пришли к гроту, то нашли оружие стражи и расслышали слабый голос за камнем: очевидно солдаты тоже слышали и в ужасе бежали. Братья отвалили камень и едва не лишились чувств: слабый и больной к ним вышел Йехошуа.
– На все воля Небесного Отца! – расслышал Иааков глухой голос Пасхура.
Йехошуа не ответил.
– Пора уходить, – прервал всеобщий нараставший восторг Пасхур. – Скоро солдаты будут здесь, чтобы проверить слова стражи.
Реувен и Пасхур помогли Йехошуа подняться. Кифа и Андрей переплели руки в замок и усадили учителя. Пока город не проснулся и дороги были пустынны, призванные понесли равви к Гефсиманскому саду в обход городских стен. Реувен бережно поддерживал Йехошуа под спину.
В саду вошли во двор дома, где накануне расправы призванные ужинали с равви. Хозяин дома, простоволосый и босой, увидев Йехошуа, упал ниц.
– Опустите меня, – попросил Йехошуа.
Он пошатнулся, – несколько рук поддержали его, – и сделал несколько шагов.
– Все здесь? – спросил он Кифу.
В проем слышались негромкие голоса. Кто-то убеждал остальных расходиться: община под Александрией разгромлена, Хизкия умер, Йехошуа убит…
Кифа толкнул двери, пропуская учителя. Человек девять в широкой комнате с простой мебелью пугливо вскочили из-за стола. Лавки и сам стол обрушились.
При полной тишине Йехошуа, морщась от боли, наклонился, поднял лавку и сел.
Он улыбнулся и спросил:
– Теперь, за кого вы почитаете меня?
Только после этого все разом зашумели, кинулись к нему, но Кифа, Андрей, Иааков и Иехуда удержали их, чтобы они объятиями не причинили боль раненому. Тогда призванные припали к ногам учителя.
Все расселись по лавкам. Хозяин дома и призванные не сводили глаз с равви. Они ждали его слова. Иные, рассмотрев раны на теле Йехошуа, смущенно опускали глаза. Вдруг Иехуда упал на колени, поцеловал руку брата и заплакал.
– Прости, за то, что я не верил…
Иааков за плечи осторожно поднял и усадил Иехуду. Йехошуа помолчал, пережидая слабость. Он разомкнул веки и произнес твердым голосом:
– Что важнее для вас: то, что видят глаза ваши и не верят, или то, чему я научил вас?
Все молчали.
– Если ты явишь себя людям, они быстрее уверуют, – осторожно за всех сказал Фома, худощавый, с всклокоченной бородой.
– Нет, – ответил Пасхур. – Первосвященники объявят учителя чародеем и снова схватят.
Йехошуа остановил его движением руки.
– Если вы видите и не верите глазам вашим, как же поверят те, которые будут после вас и не увидят? – спросил он.
Все молчали.
– Но если вы верите в слова Небесного Отца, тогда идите и научите все народы. Расскажите, что видели. Расскажите, как я умер и снова сидел перед вами. И в том нет неправды! Кто же поверит в слово Отца Небесного, тот спасет свою душу.
Йехошуа побледнел и прикрыл веки. Призванные кинулись к нему и уложили на постель. Через одежду Йехошуа проступала кровь.
– Надо уходить, – сказал Кифа. – Будут искать в домах, где был учитель.
К вечеру Иааков купил лошадей и верблюдов. Женщины смазали раны Йехошуа настоем. Дождавшись ночи, тронулись к Цору, словно караван паломников возвращался с праздника. Йехошуа провожали все призванные, оба брата, Пасхур, Реувен и женщины. Кифа велел мужчинам спрятать мечи в складках одежды.
В пути Иааков расспросил Пасхура, как Йехошуа оказался в Ершалаиме и что стряслось. Тот рассказал.
– Почему ты знал, что он воскреснет? – спросил Иааков.
– Потому что тот, чьими устами говорит Небесный Отец – сын его возлюбленный и будет жить вечно! Так же, как будет жить вечно его слово!
Больше Пасхур ничего не сказал.
Через три дня, обойдя Кесарию, отряд солдат из легиона Августа с сотником Юлием по приказу наместника прибыл в Цор. Опросили всех начальников кораблей и корабельщиков, бывших на пристани, о нанимателях галер. С солдатами приехал храмовник из священного совета.
Начальник корабля, некто Аристарх, чья галера неделю стояла в ремонте, и его люди видели, как накануне дюжина мужчин внесли на корабль гексафору со знатным вельможей. Затем мужчины разъехались, а корабль отплыл в Галльскую Ниццу. С вельможей были мать и жена.
Священник настаивал снарядить погоню. Сотник отправил гонца спросить приказ наместника. Через неделю гонец вернулся и велел возвращаться в Кесарию.
Храмовник требовал от Аристарха и его людей подтвердить, что на корабле уплыл Йехошуа бен Йосеф. Корабельщики не знали такого человека. Но слышали о том, о чем говорили на побережье все, о чудесном воскресении Мессии из Галилеи, откуда, как записано в пророчестве, ему должно прийти.
Храмовник ругался и называл россказни корабельщиков святотатством. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ