Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Мокрая Гора

Два года назад в истории этого Сербендария появилась новая дата – 17 марта, самопровозглашение независимости Косова. Очень грустно. С другой стороны, в стране существует некая автономия, которая всем дарит радость, даже ее ненавистникам. Это республика Эмира Кустурицы на Мокрой Горе. Настало время признаться: только ради нее я в Сербию и поехал. Потому что она мне представлялось некоей квинтэссенцией всей страны.

Квинтэссенция оказалась, однако, практически неуловимой с понятийной точки зрения. Выяснилось, что Мокрая гора – не гора, а долина: поросшие соснами сопки уходят грядами в сторону Боснии. Гора же называется Мечавник. Будто бы от слова «мечево», что означает по-сербски (если Володя мне правильно перевел) «метель», «буран». Работающий здесь отель тоже называется «Мечавник». Во всяком случае, на униформах официантов написано именно это, и чуть ниже – гордые четыре звезды, трудно сказать, кем именно присвоенные. В то же самое время гостиница называется: а) этно-селом Дрвенград (Деревянный город), потому что состоит из множества традиционных деревянных домиков, в каких жили сербские крестьяне веками; б) деревней Кустендорф, штаб-квартирой и одновременно местом проведения одноименного кинофестиваля, принявшего первых гостей 14 января 2008 года. В довершение неразберихи следует добавить, что деревня эта еще и декорация, исходно построенная для фильма «Жизнь как чудо». А не так давно она послужила местом съемок рекламного клипа для кетчупа «Цагынский» производства компании «Балтимор». И впрямь, кто мог снять его лучше Кустурицы, набившего руку на изображении сербов под видом цыган!

Последние шесть лет режиссер живет у себя на съемочной площадке. Живет отшельником, анахоретом, как бы сбежав от цивилизации и навсегда расплевавшись с миром чистогана (при этом Мечавник-Дрвенград построен на деньги, заработанные опять-таки на съемках рекламы, только не для российского «Балтимора», а для сербского производителя соков Next). По другой версии, он живет тут вовсе не монахом, а вроде как царем горы. То есть к понятиям «отель», «этно-деревня», «деревянный город», «фестивальная площадка», «декорация» следует добавит еще несколько – «коммуна»,» «республика», «маленькая утопия», «государство в государстве». (more…)

Начало книги – здесь. Начало этой истории – здесь. Предыдущий фрагмент – здесь

Язык

С языком вообще отдельная тема. Один мой знакомый назвал его «пьяным русским»: слова вроде бы знакомые, а что все это значит – непонятно. Иногда и впрямь такое чувство, будто не вывеску и не плакат читаешь, а отрывок из электронного письма, написанного по-русски латиницей (кириллица, впрочем, тоже в ходу), и как будто бы точно, в нетрезвом виде. Потом, правда, на ум приходит нечто иное: шифр. Тайный язык офеней. Слова и впрямь те же, да значат не то. Едешь себе по трассе, вдруг бац – щит на обочине: «Печенье». После еще один, другой, третий. На четвертом выясняется, что печенье бывает телячье, ягнячье и даже «свинское». Ну, теперь понятно – мясо на гриле. Едешь дальше. «Ауто-отпад». Здесь выручает картинка: груда ржавых автомобилей в поле. Стало быть, свалка. Что еще? «Здрава храна», к примеру. Здравоохранение? Аптека? Пункт первой медицинской помощи? Да нет, просто «здоровая пища» – еще одна едальня. А следом за ней, вроде доказательства, выскакивает уже совсем понятная «брза храна» – фаст-фуд. «Шлеп-служба» – аварийная буксировка. «Паук» (ударение на первом слоге) – эвакуатор. Туннель, на знаке перед ним два, на первый взгляд, очень знакомых слова: «ПАЛИ СВЕТЛО». Означает – «Включи фары» (ударения и там и там опять-таки на первом слоге).

Впрочем, на дороге лучше по сторонам не зевать. Сербы ездят как бог на душу положит. Ремнями не пристегиваются. ПДД не соблюдают. Из классики – обгон в точности на знаке «Обгон запрещен», с выездом на полосу встречного движения при видимости дороги в направлении этого самого движения менее 100 метров! Иными словами, в горах, на серпантине или, как тут выражаются иногда, на «папином повороте». Мол, ехало семейство в Черногорию. Вдруг на одном из подъемов дети заорали, восторженно тыча пальцами в окно: «Папа, папа, смотри – море!» И папа, поддавшись общему ликованию, выжал газ до упора. Навстречу морской волне.

Таких историй здесь множество. Причем все они рассказываются как анекдоты. Так, будто папа, рухнув на дно пропасти, тут же встал, отряхнулся, расправил слегка помявшуюся машинку, собрал закатившихся под камни пассажиров и волшебным образом снова вспорхнул на трассу. Невыносимая легкость бытия. Жизни не жалко. Машин тем более. Большинство населения все еще катается на допотопных социалистических Yugo и Zastava (zastava – ударение по-прежнему на первом слоге – означает, в точном соответствии с нашей теорией шифра, не «заставу», а всего-навсего «флаг»). Наравне с этой парочкой на дорогах чаще всего возникают Citroen 2CV и Renault4, причем это тоже никакие не олдтаймеры, а просто старые машины. Пределом мечтаний для их владельцев обычно служит Volkswagen Passat. Любой модели. Самая угоняемая машина. Олицетворение роскоши. «Возило» (ударение на первом слоге) номер раз.

Полагаю, перевода с «вОзилом» уже не требуется. И даже не потому, что и так ясно – «автомобиль». Просто однажды в мозгу сама собой запускается шифровальная машинка, и ты начинаешь понимать этот странный язык. Вернее, становятся понятны принципы его смещения относительно русского. Или наоборот. Сместился как раз наш язык. А сербский словно задержался в своем развитии, прямой потомок церковно-славянского. Это как с дымом. Подышав здешним смогом, догадываешься, почему в былые времена взимался налог с очага: чем больше в доме печей, тем выше поборы. И правильно – нечего портить воздух! Предки мыслили в высшей степени трезво. И когда облагали налогом печку, и когда называли актера «глумац», а театр – «позориште». «Глумац на позориште» (ударение всюду на первом слоге) – нельзя сказать, чтобы это звучало гордо. Но значит, негоже нам на «глумаца» молиться, все равно театральный или киношный, местного пошиба или голливудский идол. Лицедеев хоронили за оградой. Верно, было с чего.

С другой стороны, «лампочка» по-сербски будет «сиялица». И здесь уже налицо повышение в звании. Если сказать «сиялица Ильича», подумают, что это про Инессу Армант. Если сказать «мне до сиялицы», решат, что «до первой звезды нельзя». Или, например, что человек прокладывает себе путь через тернии к звездам. Тянется. Стремится. В общем, как ни крути, а только шифр оборачивается прямым высказыванием. Выявляющим тайную природу вещей. И в этом правда сербского языка. (more…)

Начало книги – здесь. Предыдущая история – здесь.

Дым

Это вообще самое-самое главное: Сербия – страна, занятая массовым производством дыма. Домой возвращаешься, как из похода, где тебя назначили костровым. Куртка пропахла. Свитер пропах. Волосы пропахли. Встречающие в один голос уверяют, что пассажиров белградского рейса несложно опознать по запаху. И это в насквозь прокуренном Шереметьеве!

Сербия газового отопления не знает. Кухонные плиты здесь чем-то похожи на наши годов так 70-х (белые ножки, по которым снизу прошлись половой эмалью, чугунные решетки с пойманными в прицел конфорками, ручки на шурупах). Только они (плиты) раза в три больше и топятся дровами. А ведь нужно не только еду готовить, нужен еще и обогрев. Для этого в дело также идут дрова. Иногда в котельных применяют уголь. Высотные здания прогреваются с помощью мазута. Все 17 или сколько там этажей насажены, как мясо на вертел, на трубу с корешками в подвале и выходным отверстием на крыше здания – черный пенек среди ветвистых телеантенн. В городе Ужице, абсолютном чемпионе по задымлению, на главной городской площади есть гостиница «Златибор», построенная в виде бетонного космического шаттла, который, как водится, встал на попа перед стартом. Так вот, в носу судна торчит труба и тихо курится по утрам, как будто где-то внутри жгут покрышки. Самое трогательное, что дымок вьется прямо поверх неоновой вывески Hotel, также расположенной в носовой части. Красные буковки с траурным плюмажем могли бы служить маяком для заблудившихся в сизом океане дыма туристов. Только туристов нет. Отель пустует. Обои там, по слухам, свисают со стен клоками, а по этажам серой поземкой скользят мыши. И только в вестибюле теплится жизнь: работает кафе. Тоже насквозь продымленные, как, впрочем, и все остальные местные кафе. Сербы курят почти поголовно, неуклонно наращивая производство дыма.

Поразительно, но, как и в случае с ужицким «Златибором», в сербском дыму лучше всего ориентироваться также по дыму, отличному от регулярной взвеси по цвету или запаху. Это понимаешь, еще подлетая к Белграду, и лучше, если в ясную погоду. Над городом лежит пелена, радостная, как блинный чад, проникающий к тебе из кухни в комнату – утро, суббота, солнышко светит, и можно еще поваляться немного, пока мама сама не позовет завтракать. Свежести это пробуждению не добавляет, но зато ощущение выходных обостряется неимоверно. И никакая инерция сознания не заставит тебя ошибиться – дескать, не пора ли не службу. И в календарь тоже не надо заглядывать. И потому что его нет, и потому что в любом случае ничего в этом чаду не видно, кроме темных силуэтов на подоконнике (цветы) и косых трапеций солнечного света на полу. Так и с Белградом. Из марева прорастают черные столбы промышленного дыма да смутно желтеют где-то внизу поля, нарезанные узкими, как в штрих-коде, полосками. И сразу все понятно: Сербия – страна, занятая массовым производством дыма.

Справедливости ради надо сказать, что в действительности речь идет не столько о производстве, сколько о каждении. Сербы не просто курят – они курят фимиам. И не просто топят – они топят небо. Иначе как объяснить однокамерные рамы в окнах и входные двери по толщине межкомнатных, да еще со стеклом? И, наконец, еще один важный момент: дыма без огня не бывает. А поскольку огонь в мартене тут явно отсутствует, то всего вероятнее его найти в совершенно другом месте – на жертвеннике. Где искать жертвенники? О, это не вопрос. Там, откуда мы, собственно, и начали: на кухне. (more…)