Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Второй раз я приехал в Калькутту, знакомую до слез и до припухлых желез, бодр и здрав. В поезде я отлично провел время с работавшей в Германии индийской стюардессой, испугавшейся компании суровых магометан, беспрестанно молившихся в нашем купе. Они были в белых одеждах, тюбетейках и с бородами. Двое тех, кто постарше, заставляли того, кто помладше, искать в Коране те или иные изречения, а тот все не мог их найти, перелистывая эту объемистую книгу. Они бросали на него косые взгляды, а паренек смущался. Мы лежали на самых верхних полках, и я косился то на них, но чаще на нее. Она вполне могла сойти за известную киноактрису. Магометане молились каждые полчаса, и ей было легко предположить, что они почитают ее за исчадье ада. Когда я вышел покурить в тамбур, она пошла ко мне и призналась, что боится этих людей. Да у них на уме одни толкования Корана, это же святые люди, – успокоил я ее.

– Но ты же знаешь, как они обращаются с женщинами?

– Ну правильно, – говорю, – а как еще с вами обращаться?

Короче, мы облюбовали себе место и принялись болтать. Она отлично жила себе поживала в Германии и ехала навестить бабушку с дедушкой в одну из глухих бенгальских деревенек как раз на полпути в Кришнагар. Работа ей очень нравилась, да и Германия не вызывала отвращения. Из нашей деревеньки, говорю, тоже пацан один в Германию уехал. Несколько лет ждал работы на заводе Опель. Составлял резюме, писал-подписывал всякие бумажки. И дали ему разрешение на работу. Завтра уже идти. И в этот же день к нему другой пацан приехал, из нашей деревеньки. И круто они забухали, потому что иначе было нельзя. Есть что-то поважнее, чем буржуазная действительность. И пошел он на работу с головной болью и алкогольным выхлопом, приходит – а на часах не 9 утра, а все 12. Да как же ты мог, говорят ему на этом Опеле, в первый же день опоздать, да еще на 3 часа? Да ведь друг приехал, пацан отвечает. У меня, говорит, так голова болит сегодня, можно я вас попрошу: отпустите меня сегодня, а завтра я приду-поработаю? Выгнали его, короче.

– А зачем они пили? – спросила она, – как раз тогда, когда он получил работу?

То ли я плохо рассказал, то ли она все равно не поняла. Индусам вообще хорошо живется на Западе. Многого они не понимают. Живут в своем кинофильме. Куда приезжают – с собой в голове кучу кинофильмов привозят. Такая в голове у них карусель идет. А мир идет своим чередом. А Кришна играет на дудочке – и девочки поют и пляшут.

Приехал я в вечернюю Калькутту, прорвался через мост и через центр – а это всегда шок и сдвиг башни, на каком бы транспорте ты бы ни ехал, это всегда прыжок через пропасть, в которой, например:

Идет человек со связкой труб длиною метров в 5 по самой оживленной артерии Калькутты. Пропустив автобус, который никогда никого не пропускает, он, повернувшись с трубами так, что трубы оказываются параллельно бешеному потоку движения, переходит дорогу, не создавая препятствий ни грохочущему потоку, ни идущим навстречу ему пешеходам, идет по направлению к выступу между двумя артериями – мостом и примыкающим шоссе. Вокруг стоит рев, чад, пыль, отравляющие газы, хаос движения. На паребрике сидит почти голый человек и забивает косяк. Осторожно положив трубы, человек присаживается рядом, и они начинают говорить и улыбаться. Человек поплотнее утрамбовывает свой чиллах (чилим, чалис).

Я приехал в свой район как к себе домой, было уже часов 9, и по улицам гуляли ароматные запахи медицины для мозгов, а именно – благовония, естественный свет уже менялся на искусственный.

Как мне обрадовались менеджеры. Я хоть и покрикивал на них, но платил всегда вовремя, урона их хозяйству не наносил (один только раз кирпич вынул из их викторианского фасада), был такой же хороший, как они, и совсем чуточку – плохой.

Пошел я в клинику доктора – а там все та же картина, Джон Дэниэл идет с подносом чая, а доктор кому-то говорит: буль-буль-буль, мю-мю-мю, сю-сю-сю, тя-тя-тя.

И чувствую я – стыдно мне. Люди работают, заняты, так сказать, ежедневным подвигом, а я в Тривантапураме проболел и в Общество Дружбы с Россией не зашел, в Кочине в шахматы с мальчонкой проиграл, который все время меня обыгрывал, в деревеньке керальской мостов не навел, онкологов местных, правда, проинформировал, но лекарствами так и не обеспечил, в Каннуре с голландцем гашиш прокурил, а все это время люди работали, не отлучались из клиники, лечили и бедных и богатых. Что мне-то остается? Только воспевать их повседневный подвиг. Доктор увидел меня и пальчиком этак осторожненько подзывает:

– Ком-ком-ком…

Сел я с ними за чашечкой чая и говорю:

– Я как дома себя чувствую. Как же красива Калькутта. Всю Индию прошел – а ничего красивее не нашел.

– Керала? – осведомился доктор.

– Керала – скучный штат, у коммунистов не хватает воображения. Вот Карнатака – веселый штат. Полный лигалайз!

Мы переместились к дядюшке. Калькуттский хаос с его сеновалами и горами картона воспринимался уже как часть родной коммунальной квартирки, в которой ты прожил всю жизнь.

Дядюшка начал расспрашивать, что я видел в Индии.

Был, говорю, у Саи Бабы в ашраме, много там русских ученых. Хорошие ученые.

– Саи Баба? – дядюшка скривил лицо и отвел рукой от себя наваждение Саи Бабы. – Саи Баба – фокусник, он не настоящий духовный человек.

– Саи Баба стоит за свое крестьянство, и я не скажу плохого слова про Саи Баба.

У него в ашраме отличная столовая. Лучшая столовая в Индии. А знаете почему?

Потому что еда там не перченая, НЕ ОСТРАЯ, еда не должна быть острой. Есть вашу еду – все равно что ножи глотать. Мой советский желудок не может ее переварить.

Дядюшка смеялся.

– Но надо же нам куда-то девать наши специи…

– Есть у меня для вас бизнес-план, доктор, – сказал я как можно более делово.

Мы сидели у него в клинике, доктор отдыхал от наплыва пациентов. Только что он поставил сердечные диагнозы двум святым вишнуитского толка, с которыми очень весело потрещал и поцокал и посюсюкал. Святые ушли в бодром здравии. Я очень хотел их приобнять, приобщившись их духа, но боялся, что они сочтут это фамильярностью.

– Конечно, я сразу же должен был это понять. Производить Амигдалин мы можем…

– Будем-будем-будем, – затараторил доктор, достал бумажку и все расписал. Лаборатория есть. Моя лаборатория. Нужно связаться с хорошим человеком – и он пустит в лабораторию. Ему надо только все рассказать. Деньги есть. Сколько надо? – спрашивал доктор. – Найти инвестиции в Индии – раз плюнуть. У меня есть много денег. Если не хватит – найдем добавочные инвестиции. Нужна упаковка.

– Нужно ехать в Мексику, получать там консультации, знакомиться с ними… Мы не сможем сами сделать качественный продукт. У нас получится залепуха. Нужен прямой контакт с мексиканским производителем, а они этим занимаются уже 30 лет. И все время совершенствуют свой продукт.

– Не сможем?

– Нет. Есть другой путь. Мы будем выпускать сок пшеничной травы. Это амигдалин вместе с хлорофиллом и еще массой полезных элементов и минералов. Мы получим консультации в Бомбее. Потом начнем агрессивную рекламную компанию. Этот сок – прекрасный оздоровительный напиток. Я пробовал. Индийские крестьяне пьют его по сей день. Мне человек в поезде говорил, у них в деревне пьют.

Доктор получил мою брошюру и принял это предложение. Мы снова договорились ехать в деревню.

Потом пришел другой врач, распространитель сока Нони. Сок Нони, говорит, сок Нони. Мы производим его в Мадрасе. Натурпродукт привозится с Андаманских островов. Там растет самое лучшее нони в Индии. Больше нигде не растет. Они уже расширяют свои плантации и будут расширять.

Человек отошел в сторону и заговорил с другим человеком. Доктор подозвал меня и сказал: сок нони – нинини. Мюй пациент – сок пил – мюй пюцьент дай (помер).

Да уж, сложная тема сок Нони. Хороший оздоровительный напиток, но слишком крутая экзотика.

Продолжение

На Главную блог-книги "Список кораблей"