Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Слушай, Томочка, а откуда у тебя такие мысли?

— Я всегда так думала.

— Ну уж всегда. Ведь ты же знаешь, что мысли просто так, ни с того, ни с сего, не приходят, — начал читать я ей лекцию. — Чтобы мысль оформилась и укрепилась, надо найти ей какой–то упор, надо с кем–то поговорить, для того, чтобы самому понять ее как следует — вот так отчетливо, как ты понимаешь то, что сказала о Сидорове. Ты меня поняла? — надо услышать свою мысль от кого–то другого, чтобы осознать ее. Наверное, это твоя мысль — я не об этом говорю, — я говорю, что ее надо кому–то навязать: чтобы увидеть ее со стороны. Как тебе это объяснить!! Человек может неосознанно выполнять мысль, не зная ее, — он будет совершать разные поступки, но во всех — будет одна и та же подкладка, будет проглядывать одна и та же (вот эта) мысль. Но можно и осознать ее, выразить словами, как это сейчас сделала ты, и тогда человек освободится от нее, не будет ее повторять. Впрочем, может, и будет, но это не важно. Так вспомни, я прошу, с кем ты обсуждала это?

Я не сомневался в ответе.

— С Марлинским, — ответила Томочка.

— А с Ликой?

— Да и с Ликой тоже. Ой, ты знаешь — Лика–то…

***

Но прежде чем вы узнаете, что случилось с Ликой, — еще одно немаловажное осознание. Обратите внимание на то, что в тот период, который описан в этой книге, мне не пришлось иметь дела ни с одним человеком из моего прошлого, кроме Марлинского. Со всеми, кто действует здесь, я знакомлюсь по ходу дела, и лишь Марлинский — мой старый знакомый, да еще, пожалуй, случайно затесавшийся китаец.

В этом нет ничего удивительного, если вспомнить мой переход через горы около года назад, когда я так основательно порвал со своим прошлым, оставив себе из него лишь одного человека — Марлинского, помогавшего мне в этом переходе. Итак, я порвал со своим прошлым, и когда китаец говорил о возвращении на собственный путь, у меня мелькнула мысль, что мой переход и был этим возвращением, — но только мелькнула, заменившись другой: мой Коктебельский уход от себя — это уход со своего пути, и мне надо вернуться к своей прежней жизни.

Теперь, осознав, что Марли — мое олицетворенное прошлое, я думал: ну уж нет, назад нет пути, зачем мне мое несуществующее прошлое? — я другой, а прошлое мое все равно все здесь — в Марли, которого я создал по своему образу и подобию; вот в этой Томочке, которую Марли заразил моим прошлым; в Лике… Вот оно «воспитание малым», и вот что мне нужно преодолеть. А переход через горы и всякого рода переодевания — это внешнее, только антураж.

***

— Так что там с Ликой?

— Совсем очумела, просто дико говорить.

— Говори, говори, Томик, между нами не должно быть никаких тайн, — сказал я и добавил чуть тише: — мной и твоими подругами.

— Она больна, нервы себе истощила.

— Нервы истощила? — Так вот чем она больна, — подумал я, вспоминая наш телефонный разговор. Нервы, а мне показалось, что после аборта…

— Просто сумасшедшая: говорит, что влюблена в неземную цивилизацию.

— Что? — спросил я, — так–таки прямо во всю цивилизацию и влюблена?

— Я же говорю: сумасшедшая! У нее и раньше–то были такие заскоки, с астрологией… а после Марлинского — совсем не в себе. Бред! — ведь нет никакой цивилизации.

— Ты–то откуда знаешь?

— А ты что — тоже?

— Отчасти, Томик, отчасти — ты продолжай, объясни, как все-таки можно любить неземную цивилизацию?..

Я с трудом представляю, как можно любить Марлинского, а уж насчет цивилизации… Впрочем, легко догадаться, что речь идет не о контакте с самим Теофилем, а о том, что Лика стала жрицей в секте тарелочников. А когда она ею стала?! Пардон! — ведь она же могла подзалететь от тарелки, ведь они ж там садятся в нее… Но почему она сделала аборт, если она такая до сумасшествия ревностная поклонница неземных цивилизаций? Может, потому, что не знала от кого залетела — от Марли или от звездных пришельцев? Действительно, ведь это религия, здесь надо точно знать, что к чему; тут ведь вопрос свободы совести — а вдруг вместо неземного существа родится ублюдок Марлинского!?

Но зачем Лика говорила об этом с Томочкой? Вы же видите, как она (Томик) все понимает: влюбилась в цивилизацию и дело с концом — убогая девка. Однако и то, что я думаю, — тоже ведь только непроверенные предположения.

— Но ведь это же галлюцинации, — ответила Тома. — Я ей так прямо и сказала: «Ложись-ка ты в больницу, пока не поздно». Она не хочет. Правда, потом согласилась. Сходил бы ты к ней сам — что-нибудь посоветуешь…

— Непременно, — сказал я.

Обязательно надо сходить. Только, конечно, не затем, чтобы советовать ложиться в больницу, наоборот — отсоветовать. После прочтения инструкции, я стал противником больниц. Главное, мне хотелось как-то успокоить Лику и узнать, действительно ли она такая фанатичная сектантка? Или все же больна? Или, может, опять Теофиль внушает ей что–то? — пакостник, вот его бы положить в больницу, да довести до судорог инсулиновыми шоками. Зачем внушаешь любовь молоденьким девушкам, гадина тысячелетняя?

Продолжение