Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.
Для начала скажу, что всякий человек, если только он не закусил удила, как в данном случае Сидорова, — всякий человек очень хорошо ориентируется в конъюнктуре общения (общеизвестный факт!), — ориентируется по интонации собеседника, если он говорит; по напряженности молчания, если он молчит; по выражению глаз; по случайным жестам — по всему. И это ориентирование, конечно же, осуществляется без участия нашего сознания — просто все мы, как хамелеоны, мгновенно меняем окрас своего поведения при изменившейся окраске среды. Тон обычно задает более сильный, а более слабый приспосабливается. Вы, читатель, просто невнимательный человек, если не согласны со мною.
И, конечно, закончив свою речь, несколько придя в себя, Сара адекватным образом отреагирует на мое скрытое недовольство. Именно так объясняется то, что в дальнейшем наш разговор примет более терпимый, более приемлемый для меня оборот, и, хоть он и будет все еще продолжать вертеться вокруг женской религии, все–таки больше не коснется изуверств Великой матери.
Итак, приведя себе на память все эти женственные ужасы, сообразив, в чем их сила, я почувствовал себя достаточно вооруженным против нимфатической реакции, особенно отчетливо выраженной в нашей духовной атмосфере оргиастическим культом секты тарелочников, основанной безносым майором Ковалевым. По–моему, должно быть ясно всякому: летающая тарелка у него — это что–то вроде модерновой Великой Матери.
Так вот: я сидел, чувствуя себя чуть ли не крестоносцем, идущим вызволять гроб Господень, — сидел и слушал, как Сара, вполне ощутившая мое недовольство, читала уже по книге, на которую, видимо, хотела опереться (чтобы то, что она мне собирается доказать, выглядело солиднее и внушительней). Ты помнишь, читатель? — я задал вопрос, серьезно ли она говорит? Вопрос был задан вообще, а она–то решила, что я отношу его к фразе: «Все боги — одно», — и вот вам ответ — цитата из «Золотого осла» Апулея: «Вот я перед тобою, Луций, твоими тронутая мольбами, мать природы, госпожа всех стихий, изначальное порождение времен, высшая из божеств, владычица душ усопших, первая среди небожителей, единый образ всех богов и богинь, мановению которой подвластны небес лазурный свод, моря целительные дуновения, преисподней плачевное безмолвие. Единую владычицу, чтит меня под многообразными видами, различными обрядами, под разными именами вся вселенная». Нет, ты только послушай! — воскликнула Сара: — «Там фригийцы первенцы человечества, зовут меня Песинунтской матерью богов, тут исконные обитатели Аттики — Минервой Кекропической, здесь кипряне, морем омываемые — Пофийской Венерой, критские стрелки — Дианой Диктинской, трехъязычные сицилийцы — Стигийской Прозерпиной, элевсинцы — Церерой, древней богиней, одни Юноной, другие Беллоной, те — Гекатой, эти — Рамнузией, а эфиопы, которых озаряют первые лучи восходящего солнца, арии и богатые древней ученостью египтяне почитают меня так, как должно, называя настоящим моим именем — царственной Изидой».
В конце Сара уже не читала эту муть, а произносила наизусть, закрыв глаза. Получалось полное впечатление, что она говорит о себе. Она даже вся раскраснелась, бедненькая…
— Ты это серьезно? — повторил я.
— Конечно, — отвечала она, но не так уж уверенно. — Все: Артемида, Афина, Афродита, Гера, Прозерпина, Геката — все! — все они только одна богиня.
— Изида?
— Причем тут Изида? — Великая Мать!
— Но выходит, что и богов мужского пола чтят как Великую Мать? Скажи — Гермес будет воплощением женщины?..
— Майи, в данном случае, которая его родила.
— Или все–таки Великой матери?
— Майи как матери — ипостаси Матери всех богов.
— Значит ипостаси…
— Ну–да — ипостаси. У всякой богини есть целая иерархия ипостасей, которая внизу оканчивается какой–нибудь земной женщиной: Елена — для линии Афродиты, Пенелопа — для Афины.
— А для мужчин? — спросил я, — Одиссей кто?
— Гермес, конечно, — Одиссей ведь потомок Гермеса, через Автолика. Потому такой хитрый.
— А Пенелопа, почему ипостась Афины?
— Ну как же, она ведь все время ткёт, и потом Афина — хранительница Одиссея… она везде его сопровождает и ткет его судьбу. Был, кстати, культ Афины Мории — мойры, судьбы.