Начало книги — здесь. Предыдущее — здесь

Не слишком ли много у нас совпадений, скептичный читатель? пожалуй что — слишком. Персонажи читаемой повести как сговорились собраться здесь и сейчас, и после явления язвы Фал Палыча, я бы наверное не удивился, если бы прибыли также и Сидоровы, Тома, Марлинский и даже умерший Смирнов (Щекотихина здесь, почему же не быть и Смирнову?). Но нет–нет, уже больше никто не появится.

— Вот ты где! Не ожидал, — сказал Бенедиктов с таким хитрым видом, будто ради меня одного сюда и зашел.

— Не ожидал?

— Нет! — хохотнул он.

На мгновение я заподозрил, что наша встреча подстроена — да только кем? Неужто читатели смогут поверить, что Лика — агент Бенедиктова? Нет, отпадает. Кто угодно, но только не Лика.

— А вы что же, знакомы? — спросила Марина Стефанна.

Фалуша смеялся: конечно!

— Удивительно! — вставила Лика.

Удивительно, читатель, и опять я поставлен в тупик. И уже опять не знаю, приведения передо мной или люди? В тот ли момент я грезил, когда утопил Щекотихину в зыбких волнах сладострастия, или же грежу теперь, находясь, так сказать, в самых недрах ее семейства? Кто ей Бенедиктов? Действительно ль я проболтался ему о небесном скитальце?.. Тьма вопросов и — как ответить на них? Выбросим это из головы, чтобы не множить недоумений.

— Но самое удивительное, — заметил Фал Палыч, — это то, что я его все утро ищу, а он оказывается здесь.

— Зачем я тебе нужен?

— Опять тот же вопрос?! Я уже объяснял… а сегодня хотел тебя пригласить на футбол. Сегодня воскресенье, билеты есть… Хорошо все–таки, что я тебя встретил, а то бы пришлось идти с одним только Женей. Это не то…

— Я не хожу на футбол.

— Вот и зря. Да не смотри ты этаким букой, я ведь могу подумать, что порчу тебе настроение.

— А кто играет? — спросила Лика.

— Спартак. Спартак играет, милая, но тебе я ходить не советую — там будет Сверчок и все такое… Да и билетов нет, — отрезал тотчас Бенедиктов и начал прощаться: — Пока, до свидания, мы уже идем. А–то можем опоздать. Это будет очень неприятно…

Таким вот образом он вытащил меня за собой. И, как овца за мясником, я потащился за ним на этот дурацкий футбол.

Бенедиктов вел себя так, как–будто ничего особенного между нами не произошло; как–будто не было между нами этого ужасного для меня разговора о Теофиле, будто и не заражал он небесного странника ложью проказы. Он выглядел болтливым и глуповатым поклонником футбола, когда вытаскивал меня на улицу. Но уже через пять минут объявил, что его вовсе не интересует футбол, а интересуют только болельщики.

— Ты что, не знаешь, что болельщики Спартака самые нужные нам люди? — спросил он. — Это же будущее пушечное мясо, их ведь для этого и готовят.

— Кто готовит?

— Время! Тебе разве не известно, что ударная сила нового в социуме всегда зарождается и растет в спортивных обществах? И главным образом — среди болельщиков: любителей хлеба и зрелищ. Мышца кует, ебть, сильную власть.

Продолжение

Начало книги — здесь. Предыдущее — здесь

В самом деле, читатель, вам наверно неоднократно приходилось сталкиваться с таким интересным феноменом: скажем, живет ваш приятель на Щелковской (это к примеру — я не имею ввиду ничего конкретного), — живет он себе поживает, и вы, быть может, у него даже часто бываете, как вдруг выясняется, что ваш сослуживец живет там же — в соседнем доме. Ну что ж, будучи в очередной раз у этого своего приятеля, вы по дороге заодно заходите и к сослуживцу… и вот — встречаете у него еще другого своего, стариннейшего, друга, с которым теперь по какой–то причине уже потеряли связь. «Здорово, ты как здесь?» «А я здесь живу»… И вот выясняется, что этот ваш сослуживец живет в одной квартире с вашим потерянным другом, о котором вы так часто, кстати говоря, последнее время думали (а может быть, и тосковали по нем). Да тут еще вдруг этот друг знакомит вас со своею супругой: «Познакомьтесь — вот Катя, а это вот мой старый друг»… «Оот–чень приятно!» Знакомит вас со своею женой, которая — гм! — как раз состоит в числе ваших любовниц, да только вы толком не знали, где живет она и — кто ее муж.

Я говорю это здесь потому, что подобные вещи уже в моей жизни случались. Да и этот конкретный случай — тоже из моей жизни. Я только не называю имен, чтобы кто–то чего не подумал.

***
Но читатель понимает, что раз уж я ему все это рассказал, то сейчас выяснится, что я либо знаком с матерью Лики, либо встречу у нее каких–нибудь неожиданных знакомых, либо еще что–нибудь в этом роде. Вы правы! Но держу пари (только не подглядывать!), — держу пари на бутылку Шампанского (надеюсь, у вас не хватит наглости прислать мне счет, по которому я ничего не выпил), — держу пари, вы не догадались, кто была Ликина мать.

Впрочем, пожалуй, вы легко можете ее высчитать, поэтому я снимаю свое пари и сообщаю вам, что в лифте Лика сказала:

— Ты знаешь, у моей мамы очень забавно — у нее есть настоящий говорящий попугай.

Не может того быть, умудренный опытом читатель, — не может быть, что в одном доме, на этом этаже живут две разные женщины примерно одних лет, у которых бы — какое совпадение! — были говорящие попугаи; и если, входя в лифт, я еще надеялся… то, когда Лика постучала в квартиру № 40, я попросту зажмурил глаза.

Когда я открыл их, дверь уже тоже была открыта, и на пороге стояла Марина Стефанна Щекотихина собственной персоной. За то время, пока я ее не видал, она слегка пополнела. Мне показалось, она была беременна. Я не ошибся. Забегая вперед, сообщаю, что она действительно была беременна и теперь уже благополучно разрешилась. Это был мой ребенок, читатели. К сожалению он оказался гермафродитом…

Но я просто безбожно забегаю вперед! Пока что я, раскрыв (широко раскрыв) глаза, стою перед нашей Афродитой и не знаю, что предпринять.

— Это моя мама — познакомьтесь, — сказала Лика, и я почувствовал боль в своем до сих пор еще не зажившем укушенном ею плече.

Ты, видимо, помнишь, читатель, что глав десять назад я оставил Марину Стефанну на дне Черного моря и тебя, может быть, не менее, чем меня, удивляет эта странная встреча. И ты требуешь объяснений! Но ведь пока что я тоже ничего не понимаю. Надо войти в дом и тогда уж — я верю! — все станет на свои места.

Но каково положение! Во–первых, я не знаю, надо ли мне обнаруживать перед дочерью свое знакомство с матерью?.. Это, впрочем, сразу выяснилось.

— Марина Стефанна, — сказала Щекотихина, когда я переступил порог, и подал руку.

— Очень, очень приятно.

— Сию минуточку! — прокричал попугай, слетая мне на плечо.

— Смотри, видишь? — настоящий говорящий попугай.

— Жели, милочка, пойди поставь чайник, — озабоченно проворковала Марина Стефанна, сгоняя с меня попугая.

— Сейчас, мама.

— Сию минуточку! — крикнул попугай, улетая за ней.

Богиня озабоченно переставляла какие–то флакончики на трюмо, а я размышлял: как же это так получилось, что, выбравшись на берег в тот роковой день, я ни разу даже не вспомнил об утонувшей (отнюдь не родившейся) в море богине? — ни разу! — ни в тот день, ни позже до этой вот самой минуты. Как по вашему — почему? Только не надо, пожалуйста, фрейдистских толкований.

— Так вы выплыли? — начал я тихо, когда Лика вышла. — Как же это случилось?..

— Я бы хотела, — сказала Марина, не замечая моих слов, — обратить ваше внимание на то, что Анжелика моя дочь. И я должна предостеречь вас…

— ?

— Да–да, зная вас, я должна попросить вас оставить ее в покое. Я мать…

— Марина Стефанна, клянусь вам…

— Я — другое дело, но, если вы… В общем, с вашими свободными взглядами на некоторые вопросы… вы можете мне ее только испортить. Мне уже и так много напортили в ее воспитании. Ее дядя… Ну что, милочка? — поспешно обратилась мать к вошедшей Лике, — что хорошего скажешь?

— Чайник поставила, — ответила милочка, кормя попугая тертой морковью. — потом еще сегодня Сержа Ковалева на Цветном бульваре видела.

— Майора–то? — он там все время торчит.

— Что вы сказали?..

Но не успел я как следует это еще осознать, как щелкнул в прихожей замок, и с громким топом в квартиру вошел Бенедиктов.

— Фалуша, как скоро, — сказала Марина Стефанна.

Продолжение

Начало книги — здесь. Предыдущее — здесь

На следующее утро мы с Ликой шли по Кольцу вниз, к Самотеке, чтобы сесть на троллейбус. Мы направлялись в Марьину Рощу к Ликиной матери. Не спешили, утро было прекрасное, но что–то беспокоило меня. Я никак не мог понять что, но нечто неприятное. Я все машинально оглядывался по сторонам и вдруг увидал Софью, пытающуюся спрятаться за телефонную будку.

Вот так сюрприз!.. Значит она меня выслеживает?! — с каких это пор?.. Ждала у дома? Ищет соперниц?.. черт знает что!

Ну в самом деле, читатель, чего ей от меня надо? куда я попал? что, вообще, происходит? кто она мне? — жена? любовница? — нет! — так, что же тогда?

Ты уж не кори меня слишком за эту напускную патетику, добронравный читатель, — конечно, я все понимаю. Понимаю, чего Софье от меня надо, — но надо же выбирать средства… а так — ну согласись! — так все это впустую и только раздражает.

Я, конечно, не показал, что заметил слежку, но предложил беспечно щебечущей Лике взять такси — так будет быстрее. Мы были уже на Цветном бульваре, и я поднял руку. Когда машина затормозила перед нами, я открыл дверку и, пропуская перед собой Лику на заднее сиденье, зыркнул по сторонам глазами: успел заметить, как кол, стоящего посередине бульвара Сержа и бегущую к нам со всех ног Софью. Это уж слишком! — подумал я, ныряя в такси вслед за Ликой, и воскликнул:

— Поехал… вперед!

— Нельзя, — красный свет, — отозвался таксист.

Чтоб его черт побрал! Я взглянул на удивленную Лику, на Софью, которая уже открыла переднюю дверцу и повалилась на сиденье. Машина тронулась.

— Вам куда? — спросил водитель, сдвигая фуражку на затылок.

— В Марьину рощу, — ответила Лика.

— А вам?

— Туда же! — выдохнула Софья и испытующе долгим победным взглядом поглядела вначале на ничего не понимающую Лику, а потом и на меня. Ну что ж, и ту туда же — отлично! — подумал я, — только вот интересно, что ты дальше–то будешь делать?..

— Ну что, попался? — торжествуя, как такса в норе, приступила к истерике Софья… И, крепким взглядом сцепившись в несчастную Лику, расхохоталась: — Ха—ха—ха—ха! — за девочек взялся?!?

Боже, какая же дура! И что за вульгарные замашки! И как только я мог в такую влюбиться?

Но глупая сцена из водевиля затягивалась: Лика ерзала под упорным взглядом Софьи, а я пытался делать вид, что ни чего особенного не происходит.

— Что происходит? — наконец вскричала Лика. — Почему вы на меня так смотрите? — И к таксисту: — остановите машину!

— Здесь нельзя.

— Что вы так смотрите? — не выдержала Лика прицельного взгляда Софьи, в глазах которой и действительно что–то такое есть. (Есть–есть, читатель!)

— Как? — надрывно и с вызовом крикнула Софья.

— Послушай–ка, Софья, не валяй дурака, — не удержался уже и я.

— Не валяй дурака? — Она размахнулась и наотмашь хлестанула меня по щеке, потом размахнулась еще раз, но — слишком размашисто — так, что рука задела фуражку на курчавой голове таксиста, и эта фуражка сползла ему прямо на нос. Он резко тормознул от неожиданности, Софья, не удержавшись, повалилась ему на руки, руль вывернулся, и мы врезались в идущий рядом автобус.

Я вытолкнул Лику из машины на проезжую часть — чуть не под колеса какого–го грузовика, — выскочил следом, и мы, пробежав несколько шагов, ввинтились последними в отходящий от остановки троллейбус.

Конечно, мне повезло — все обошлось очень удачно, а как там Софья разбиралась с таксистом, бог весть — ведь это ее вина, так пусть сама и расхлебывает… Однако, что мне сказать перепуганной Лике? — что ни скажи, все получится глупость!

— Она сумасшедшая, — вымолвил я, когда мы оказались в троллейбусе. Это прозвучало уж очень фальшиво, но не объяснять же девчонке мои перепутанные отношения с Софьей? — и я постарался обратить все в шутку… Получилось не худо — так, что, подходя к дому Ликиной матери, мы уже хохотали вовсю. Странно, — думал я между тем, — как густо иногда скапливаются в одной точке пространства знакомые нам люди…

Продолжение

Начало книги — здесь. Предыдущее — здесь

… Проснись, читатель! Пока ты спал и не следил за действием, кое–что произошло. Я затрудняюсь толком объяснить, что именно… это надо бы видеть. Но и оставить тебя в неведении тоже нельзя, ибо события… впрочем, это нельзя назвать и событиями… Как сказать? Понимаешь, это совсем не то, что ты думаешь.

Если ты думаешь, что я собираюсь погрузить во тьму твоего сна разгадку своей повести, ты ошибаешься. То есть, конечно, я не премину сделать это, но ведь во снах бывают и сновидения. Итак, предположим, ты тоже увидел сон:

«А хочешь, я превращу тебя в овечку вот этой волшебной палочкой?» — говорю я тебе, приближаясь в облике Сержа. Ты стоишь, прислонившись к стволу, и ждешь. Пусть это будет страшный сон: холодный пот прошибает тебя, и в горле пересохло. Ты смотришь затравлено; «Ты зачем сюда сунулся, мозги овечьи что ли?» — спрашиваю я. «Бее!» — отвечаешь ты, глядя в текст, как баран на новые ворота. И тут на моем месте оказывается Лика, которую ты так бессовестно укусил в ягодицу. «Откуда ты? — спрашивает она. Ты вопросительно смотришь… — Что ты тут делаешь?» Отвечай же, читатель, — тебе слово. «Бее». Да не бекай ты, говори по–русски. Не хочешь? Не можешь? Понимаю тебя…

***
Ах, до чего все не просто в изменчивом мире, любезный читатель, — и сейчас даже трудно мне ухватиться за сущность вещей. Если вам все ясно в этом мире (бывает ведь такое чувство), если вы способны все объяснить из законов природы, из своего внутреннего состояния, из Божественного провидения или руководства нами с летающих тарелок, — если так, как же вы заблуждаетесь, милые други! как по–швейцарски еще смотрите на жизнь и как это скучно, наконец… Сговорится можно с кем и с чем угодно — с Богом, с собой, с законами природы, но — есть нечто, с чем нельзя никак сговориться, с чем нельзя договориться, что нельзя обмануть, что не берется силой и не слушается молитв — что, однако, подчас, обращается к нам и тогда…

А что «тогда», читатель, как думаешь? Вообще, как ты думаешь, кто стоит сейчас перед тобой? Думаешь Лика? а по–моему — мадам Бовари. Впрочем, какая тебе сейчас разница? — никакой! Кто, по–твоему, такая Лика, и какую роль она играет в этой истории? Почему она оказалась перед тобой в этот критический момент? (Ведь для моей истории это действительно критический момент — оборвана нить повествования). Постарайся вспомнить все, что ты уже знаешь о нашей Лике. Будь другом, вспомни — ты уже вспоминаешь? — тогда тебе и действительно снится сон. Мне кажется, ты готов ухватить богиню за хвост… когда схватишь, проснешься читатель. Лови ее и, схватив, держи крепче — с кем она связана? как связана? что говорила? что делала? — подумай, помоги мне, не ленись, раз уж взялся читать.

А теперь расскажи мне, пожалуй, свой сон. Или уж лучше я расскажу его за тебя:

Если ты мужчина, то тебе могло бы присниться (в двух словах) следующее: мы с тобой соперники — мы оба любим Лику (хотя, возможно, наяву никакой особой любви нет), мы оба с тобой доходим до последних степеней страсти, а она подает надежду обоим, и вот, в конце концов, один из нас ее убивает садовым ножом.

Если ты женщина, тебе привиделось нечто иное. Вы обе с Ликой в меня влюблены (представь–ка такое себе на минуту — ведь это твой сон, а не мой), — безумно в меня влюблены. И я тоже в меру своих слабых сил вас обеих люблю, но в критический миг остаюсь со своей героиней, а ты, в безумии ломая руки, убегаешь прочь.

Останься, милая!..

Вот такой сон мог бы присниться читателю, и, продравши глаза, он, видимо, будет пытаться истолковать себе, что это значит? Не отвлекайся, читатель, — истолкуешь потом, на досуге — после того, как узнаешь, какое значение сон этот будет иметь для дальнейшего действия. Мы это вместе узнаем, своим чередом.

Продолжение