Начало здесь. Предыдущее здесь.

Правление Рюрика

В «Повести временных лет» права великокняжеской династии обосновывались утверждением, что Рюрик и его легендарные братья будто бы стали основателями Русского государства.

Авторы Иоакимовской летописи (созданной ранее ПВЛ) доказывали права Рюрика, исходя из того, что он был наследником древних князей Приильменья. Эта задача решалась в изначальном тексте и в его отредактированной версии XII века по-разному, согласно приоритетам правовой ментальности соответствующих эпох.

В первой половине XI века на Руси еще господствовали нормы патриархально-родового уклада. Согласно таким нормам любой член родовой княжеской корпорации имел, в принципе, право на верховную власть, если был способен такую власть захватить де-факто. Соответственно этому, один из юридически признанных «сынов» верховного правителя (а именно Рюрик), назначенный наместником Ладоги в 862 году, затем вполне законно (как сильнейший член княжеской корпорации) овладел верховной властью после смерти Гостомысла (по Никоновской летописи это произошло в 864 г.).

В XII веке родовой уклад на Руси уже клонился к упадку. На первый план выступали нормативы семейно-частного права. Замужние дочери, в известных пределах, могли уже быть наследницами своих родителей, наряду с сыновьями. И среди дочерей-наследниц, в подобных ситуациях, также устанавливался принцип превосходства старших, который, однако, мог нарушаться по воле завещателей. Автор второй редакции Иоакимовской летописи уделил особое внимание родственным связям Рюрика с его предшественником Гостомыслом, по воле которого княжение было передано по сознательно избранной линии женского правонаследия: «Гостомысл имел четыре сына и три дочери. Сыновья его или на войнах убиты, или в дому умерли, и не осталось ни единого его сына, а дочери выданы были соседним князьям в жены. И была Гостомыслу и людям о сем печаль тяжкая, пошел Гостомысл в Колмогард вопросить богов о наследии и, восшедши на высокое место, принес жертвы многие и вещунов одарил. Вещуны же отвечали ему, что боги обещают дать ему наследие от утробы женщины его. Но Гостомысл не поверил сему, ибо стар был и жены его не рождали, и потому послал в Зимеголы за вещунами вопросить, чтобы те решили, как следует наследовать от ему от его потомков. Он же, веры во все это не имея, пребывал в печали. Однако спящему ему пополудни привиделся сон, как из чрева средней дочери его Умилы произрастает дерево великое плодовитое и покрывает весь град Великий, от плодов же его насыщаются люди всей земли. Восстав же от сна, призвал вещунов, да изложил им сон сей. Они же решили: «От сынов ее следует наследовать ему, и земля обогатиться с княжением его. И все радовались тому, что не будет наследовать сын старшей дочери, ибо негож был…».

В стилистическом оформлении данного фрагмента явно ощущаются литературные вкусы той эпохи, когда могли создаваться шедевры, подобные «Слову о полку Игореве». Христианство в ту пору окончательно восторжествовало в сфере высокой идеологии, но языческая образность заново входила в моду, как средство художественного осмысления окружающего мира. При этом Колмогард (т.е. Хольмгард – древнескандинавское название Новгородской земли) и Зимеголы (латвийская Земгалия) упоминаются, как мифообразы языческих стран, вне связи с какой-либо политико-исторической конкретикой.

Ко второй редакции Иоакимовской летописи следует, без сомнения, отнести и содержание следующего отрывка: «Гостомысл же, предчувствуя конец жизни своей, созвал всех старейшин земли от славян, руси, чуди, веси, меров, кривичей и дряговичей, поведал им сновидение и послал избранных в варяги просить князя. И пришел после смерти Гостомысла Рюрик с двумя братья и их сородичами». Здесь автор XII века включил в свой текст ключевой сюжет варяжской легенды, снизив его значимость. Это уже не «начало начал» (как в «Повести временных лет»), а всего лишь рядовой эпизод новгородской истории.

Далее идут строки, воспроизводящие содержание древнего оригинала, с включением упоминания о мифологических братьях Рюрика (вставка, сделанная рукой автора второй редакции): «Рюрик (по смерти братьев) обладал всею землею, не имея ни с кем войны. В четвертое лето княжения его переселился от старого в Новый град великий ко Ильменю, прилежа о разбирательстве о земле и управлении, как то делал и дед его. И чтобы всюду разбирательство справедливое и суд не оскудел, посадив по всем градам князей от варяг и славян, сам же проименовался князь великий, что по-гречески архикратор или василевс, а оные князи подручными».

Последняя фраза весьма характерна для первоначальных авторов Иоакимовской летописи – выходцев с Балкан, которым греческая политическая терминология казалась более понятной, чем русская. Эти же авторы, среди прочего, представили свою версию появления названия Новгород. Однако, данная версия, при всей ее древности, не выглядит бесспорной.

Рюрик, по-видимому, имел серьезные причины для создания еще одного града (нового по отношению к старому). Но это был не Новгород, как таковой, а новая княжеской резиденции (видимо, на месте т.н. Рюрикова городища). Переселение князя в загородный замок, по всей видимости, было воспринято, как событие первостатейной важности, которое отобразилось в древних устных сказаниях с точной хронологической отметкой: «в четвертое лето княжения».

Для укрепления своей власти князь-архикратор произвел административную реформу. Малые территориально-племенные объединения, составлявшие Новгородскую землю, ранее управлялись князьками, выдвигавшимися местными родовыми кланами. При Рюрике власть на местах перешла к его назначенцам, сохранившим название князей-подручников, но уже полностью зависимых от воли верховного правителя. Среди этих назначенцев были и этнические скандинавы, с которыми Рюрик, надо полагать, тесно сошелся в годы пребывания на должности правителя Ладоги. Наемники-варяги использовались славянскими князьями с давних пор, но именно при Рюрике они, надо полагать, стали занимать многие ключевые посты в Новгородской державе.

Совершенно не случайно автор второй редакции Иоакимовской летописи добавил к описанию правления Рюрика (которого он вынужден был признать варягом, следуя версии ПВЛ и Новгородской первой летописи) уточнение: «По смерти же отца своего правил и варягами, имея дань от них». То есть, по его мнению, не варяги главенствовали над Новгородом, а новгородский князь над варягами.

Варяжская тема проступает и в повествовании о семейных делах Рюрика в поздние годы его правления: «Имел Рюрик несколько жен, но более всех любил Ефанду, дочерь князя урманского, и когда та родила сына Ингоря, ей обещанный при море град с Ижорою в вено дал». Здесь древнее сказание, вставшее в основу летописи, сообщает о причинах необычайного возвышения Вещего Олега.

Согласно мнению Татищева (подкрепленному весьма основательными аргументами), Олег был братом Ефанды и, следовательно, шурином Рюрика. В то же время, сообщение о многих женах Рюрика позволяет угадать, что сын Ефанды не был предназначен в престолонаследники. Имелись, видимо, и сыновья (старшие в сравнении с Игорем) от других жен. Полуваряг по крови, младший сын новгородского князя получил не только популярное скандинавское имя Ингвар, (звучавшее, как Игорь в славянской речи), но и особые гарантии своего будущего – статус удельного правителя Ладоги («при море град с Ижорою»).

Игорю Рюриковичу не суждено было стать удельным князем Ладоги «под рукой» одного из своих старших братьев. Его судьба сложилась совершенно по-иному.

Продолжение

На Главную "Первых Рюриковичей"