Начало здесь. Предыдущее здесь.

Отображение событий, происходивших при преемниках Рюрика, по версии Иоакимовской летописи, с учетом современных научных данных

События 882 г., когда новгородская княжеская династия перебралась в Киев, были, по всей видимости, достаточно подробно отображены в отдельном (целостном) устном предании, которое затем использовалось, как основа для Иоакимовской летописи и для других текстовых материалов, ставших основой «Повести временных лет». Общая схема древнего повествования вполне просматривается в дошедшем до нас тексте Иоакимовской летописи сквозь позднейшие наслоения.

Сильное государство с центром в Киеве, объединившее племена поднепровских славян, состоялось, по мнению ряда авторитетных исследователей, на рубеже VIII-IX вв. Правители Киева именовались каганами Руси, претендуя на титулатурное равенство с государями Хазарии и Дунайской Болгарии. Князья ильменских славян и каганы Руси были естественными союзниками, так как совместно контролировали большую часть знаменитого торгового маршрута «Из варяг в греки», активно эксплуатировавшегося в ту эпоху.

Однако, примерно в тридцатых-сороковых годах IX века южная окраина восточнославянского социума подверглись опустошительным нашествиям мадьяр, передвинувшихся в южнорусские степи из Заволжья под давлением печенегов.

С этим бедствием, постигшим Поднепровскую Русь, вполне соотносится сообщение Иоакимовской летописи: «Славяне, живущие по Днепру, называемые поляне и горяне, утесняемы будучи от казар, которые град их Киев и прочие захватив, собирали дани тяжкие и работами изнуряющие, прислали к Рюрику старших мужей просить, чтобы послал к ним сына или иного князя княжить».

Содержание данного летописного фрагмента требует некоторых уточнений. Врагами поднепровских славян здесь названы хазары, а не угры (мадьяры), вероятно, по той причине, что последние в ту пору формально считались вассалами Хазарского каганата. Да и вообще, все степные налетчики для славян могли быть, что называется, «на одно лицо». Кочевники мадьяры вряд ли стали бы оккупировать территорию Поднепровской Руси на постоянной основе. Вероятнее всего, результатами нашествия стали: разгром поднепровских городов, увод части населения в рабство («работами изнуряющее») и наложение тяжелой даннической повинности.

Появление указанных «старших мужей» на берегах Волхова летописцы отнесли к периоду княжения Рюрика, так как не совсем верно выстроили хронологический ряд описываемых событий. Видимо, по той причине, что в устном сказании, которое изложили на свой лад авторы Иоакимовской летописи, сюжет с киевским посольством был своего рода зачином повествования о том, как Вещий Олег объединил Новгород с Киевом. Этот сюжет логично вставал в промежутке между описаниями княжений Рюрика и Олега. На самом же деле киевское посольство должно было явиться к ильменским славянам значительно ранее, примерно в сороковые-пятидесятые годы IX века, и принимал послов не Рюрик, а кто-то из его предшественников, вероятнее всего – Гостомысл.

Изначальная содержательная ткань древнего сказания вполне проглядывает в формуле «поляне и горяне», воспроизведенной летописцами. Горяне в данном случае – не какое-то отдельное племя, а представители киевской знати с так называемой Горы (где со времен легендарного Кия располагалась княжеская резиденция). Посланцы «полян и горян» представляли, таким образом, племя полян и, отдельно, корпорацию высшей знати.

Из соответствующего понимания старинной церемониальной формулы следует несколько выводов, касательно политических последствий мадьярского нашествия. Посольство было направлено от «общественности», а не от кагана Руси (в отличие от того, как, например, титуловалось посольство, посетившее в 838-839 гг. Константинополь, а затем Восточно-Франкскую империю). Это означает, что династия древних правителей, потомков Кия, утратила к тому времени власть над Поднепровьем (а быть может, была попросту выбита в боях). Послы представляли лишь племенное объединение полян. Следовательно, одним из результатов вражеского нашествия, стал фактический распад союза поднепровских славян, составлявших государство Русь.

Отправляя послов на берега Волхова, киевляне рассчитывали не только на военную помощь, но и на поддержку в деле восстановления своей порушенной государственности. Принимавшая посольство верхушка Приильменья получила предложение, от которого невозможно было отказаться. В соответствии с правилами тогдашней политики надлежало отправить на берега Днепра одного из членов княжеской корпорации, чтобы занять вакантный престол каганов Руси. Вместе с этим отпрыском ильменского княжеского дома в путь отправилась надежная дружина, основу которой, вероятно, составили варяги-наемники, к которым, надо полагать, добавились «охочие люди» из славян, чуди и пр. Возглавил такое воинство варяжский военачальник Аскольд, о чем сообщает Иоакимовская летопись: «Он же дал им Оскольда и воинов с ним отпустил».

О выдвинутом правителями Приильменья кандидате на киевское княжение дошедший до нас текст Иоакимовской летописи умалчивает, но в других летописях указанный князь фигурирует под именем Дир. Скорее всего, это какое-то дошедшее до нас прозвище данного исторического персонажа, чье настоящее, княжеское имя не сохранилось в сказаниях.

Последующий летописный текст вкратце повествует о правлении Аскольда (который, по всей видимости, оттеснил на второй план своего номинального суверена, как в реальной политике, так и в памяти потомков): «Оскольд же, придя, стал править Киевом и, собрав войско, победил сначала казар, потом пошел в ладьях ко Цареграду, но буря разбили на море корабли его. И возвратясь, послал в Цареград ко царю». Таким образом, летопись сохранила память о военных победах Аскольда, восстановившего мощь Поднепровской Руси. Но поход Руси на Константинополь (совершенный в 860 году и, согласно мнению большинства исследователей, весьма успешный), авторы представили, как неудачный (следуя в данном отношении за мнениями тенденциозных византийских авторов).

Затем в тексте имеется разрыв, в котором Татищев угадывал сообщение о крещении Аскольда и о его попытке приобщить к христианству Поднепровскую Русь. Далее упоминается уже Вещий Олег, ставший к моменту создания Иоакимовской летописи культовой фигурой русской истории.

Захватив после смерти Рюрика верховную власть от имени своего малолетнего племянника, Олег, возможно, действовал и не совсем по воле усопшего. Но в полном соответствии с нормами старинного родового права, согласно которым наследником главы рода становился тот из его родственников по мужской линии, который мог силой доказать свое превосходство над остальными.

Летопись же изображает переход власти к Олегу в самых идиллических тонах: «Рюрик, отпустив Оскольда, был очень болен и начал изнемогать; видя же сына Ингоря весьма юным, доверил княжение и сына своего шурину своему Олегу, чистому варягу, князю урманскому». Очередное упоминание Аскольда в данном фрагменте дополнительно свидетельствует о том, что повествование об этом князе изначально составляло неотъемлемую часть большого сказания, главным героем которого был Вещий Олег. «Олег был муж мудрый и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Оскольда и позавидовав области его, взяв Ингоря, пошел с войсками к Киеву. Блаженный же Оскольд предан киевлянами и убит был и погребен на горе, там, где стояла церковь святого Николая, но Святослав разрушил ее, как говорят».

Таким образом, Аскольд, по мнению авторов летописи, был устранен, так как утратил поддержку своих подданных, несмотря на прежние военные заслуги. Причины этого не раскрываются, но легко угадываются. Populus et senatus Киева (поляне и горяне), призвавшие в свое время северных князей, не могли быть вполне довольны тем, что варяжский военачальник стал править самовластно. К тому же он принял христианство и пытался навязать эту религию жителям Поднепровской Руси, которые в большинстве своем сохраняли приверженность к языческим верованиям предков.

Конец повествования о деяниях Вещего Олега выдержан в панегирическом духе: «Олег обладал всей страной той, многие народы себе покорил, ходил воевать на греков морем и принудил тех мир купить, возвратился с честию великою и богатствами многими. Завоевал же казаров, болгаров и волотов до Дуная».

В Иоакимовской летописи нет даже и следов воспоминаний о «завоевании» древлян, северян и радимичей, будто бы совершенном Вещим Олегом (по версии «Повести временных лет»). Ничего не говорится и о том, что будто бы Олег избавил северян и радимичей от обязанности платить дань хазарам (сюжет, явно сочиненный летописцами позднейших времен). В то же время, явно преувеличиваются завоевательные успехи Олега на южном направлении.

Текст Иоакимовской летописи, повествующий о событиях X века (вплоть до крещения Руси) содержит ряд любопытных подробностей частного характера, отсутствующих в других летописных сводах.

Рука новгородского автора второй редакции вполне ощущается в текстовом отрывке, повествующем о княгине Ольге. Новгородский патриот придумал для знаменитой государыни знатную родословную, вычурное славянское имя (в духе литературных пристрастий XII века), предложил собственную версию ее брака и переименования: «Когда Игорь возмужал, оженил его Олег, выдал за него жену от Изборска, рода Гостомыслова, которая Прекраса звалась, а Олег переименовал ее и нарек во свое имя Ольга». На эту литературную выдумку вполне купился потом Карамзин, использовавший сюжет об Ольге-Прекрасе в своем классическом труде. При этом подлинность текста Иоакимовской летописи автор «Истории государства Российского» решительно отвергал.

Деяния знаменитого воителя Святослава обрисованы со сдержанной неприязнью. Авторы откровенно повествуют о преследовании Святославом христиан, о разрушении христианских храмов – сюжет, косвенно подтверждаемый данными современной археологии, но старательно замалчивавшийся в классических летописных сводах Руси. Гибель князя-язычника представлена, как событие, совершившееся по воле Всевышнего: «Но Бог ведал, как праведных спасти, а злых погубить, ибо князь всех воинов отпустил полем к Киеву, а сам с немногими пошел в ладьях, и на Днепре близ проторча (порогов) напали на них печенеги и со всеми, бывшими при нем, убили. Так вот и принял казнь от Бога».

В повествовании о Святославе упоминаются т.н. «длинные стены», у которых князь будто бы потерпел сокрушительное поражение. Это – хорошо известная в VI-X вв. линия укреплений между берегами Черного и Мраморного моря, сдерживавшая варварские нашествия на дальних подступах к Константинополю. В XI веке северные границы Византии вновь были перенесены к Дунаю. Указанная оборонительная линия тогда утратила стратегическое значение, после чего пришла в упадок и была постепенно забыта. Следовательно, здесь сохранен еще один подлинный осколок древнейшего текста летописи.

Авторы изначального текста весьма объективно оценивали эпоху правления Ярополка, одобряя веротерпимость этого князя. Они также сообщили любопытные подробности той военной кампании, в ходе которой Владимир овладел великокняжеским престолом. Его победа, согласно Иоакимовской летописи была, в основном, обеспечена политическими интригами знаменитого воеводы Добрыни, сумевшего переманить на свою сторону воевод Ярополка, которые предали своего суверена в момент решительного противостояния двух ратей под Смоленском.

Тенденциозность авторов Иоакимовской летописи в наибольшей степени проявляется в их версии крещения Руси при Владимире. В этом знаменательном событии русской истории они выделяют решающую роль христианской Болгарии, от которой Русь будто бы и приняла свет нового вероучения: «После этого пошел Владимир на болгаров и, победив их, мир заключил и принял крещение сам и сыновья его, и всю землю Русскую крестил. Царь же болгарский Симеон прислал иереев ученых и книги в достаточном количестве». Упоминание в данном контексте царя Симеона (правившего на рубеже IX-X вв.) – один из тех авторских огрехов, которые не позволили образованному киевскому обществу принять историческую концепцию Иоакимовской летописи даже в период острейшего конфликта Руси с Византией при Ярославе Мудром.

Константинопольской патриархии авторы отвели весьма скромную обязанность: признать и одобрить уже свершившийся факт крещения Руси. При этом было особо отмечено, что основателями русской церковной организации стали клирики из южных славян: «И послал Владимир во Цареград ко царю и патриарху просить митрополита. Они же весьма возрадовались и прислали митрополита Михаила, мужа весьма ученого и богобоязненого, который был болгарином, с ним 4 епископа и многиех иереев, диаконов и демественников (певчих) из славян. Митрополит же, по совету Владимира, посадил епископов по городам: в Ростове, Новгороде, Владимире и Белгороде».

Одним из самых реалистичных сюжетов Иоакимовской летописи является красочное описание крещения новгородцев, исполненное в стиле репортажа с места событий. По всей видимости, с этого эпизода и начиналось создание данного летописного текста, в ту пору, когда новгородцы еще помнили, как «Путята крестит мечем, а Добрыня огнем».

Продолжение

На Главную "Первых Рюриковичей"