Начало здесь. Предыдущее здесь.

Государство ильменских славян выдвигает новых правителей для Поднепровской Руси, помогая возродить династию, выбитую в войне с мадьярами

Появление в Киеве правителей, пришедших из славянского Приильменья, «Повесть временных лет» признает частной инициативой Аскольда и Дира (будто бы бояр Рюрика). Соответствующий сюжет Иоакимовской летописи дает несколько иную картину: «Славяне, живущие по Днепру, называемые поляне и горяне, утесняемы будучи от казар, которые град их Киев и прочие захватив, собирали дани тяжкие и работами изнуряющие, прислали к Рюрику старших мужей просить, чтобы послал к ним сына или иного князя княжить. Он же дал им Оскольда и воинов с ним отпустил».

Таким образом, известные нам летописи относят данный эпизод к временам Рюрика. Но согласиться с этим невозможно (54). По всей видимости, указанный исторический сюжет сохранился в устных преданиях без датировки и привязки к какому-то определенному княжению, а при записи в начальных летописных текстах его ошибочно включили в событийный ряд эпохи Рюрика. Иоакимовская летопись не содержит имени Дира. Видимо, этого деятеля в Северной Руси в конце X века уже не помнили, в отличие от Аскольда, успевшего прославиться военными победами. В сказаниях, бытовавших в Поднепровской Руси, сохранились имена обоих членов княжеского тандема, правившего в Киеве до Вещего Олега. Но в процессе формирования текста «Повести временных лет» их превратили в самозванцев, случайно овладевших княжеской властью.

На самом деле Дир и Аскольд должны были отправиться в Киев до 854 года, вероятно – где-то между 840 и 850 гг. (скорее всего, ближе к началу этого промежутка) (55). А упомянутое посольство полян и горян должно было явиться к ильменским славянам еще ранее, вскоре после трагических событий 838-839 гг. (может быть, через год или два).

Своих врагов киевские посланцы назвали хазарами, так как мадьяры, обосновавшиеся в степях Северного Причерноморья и терзавшие своих славянских соседей, по состоянию на тот момент признавали себя (по крайней мере, формально) вассалами Хазарского каганата. Захватив и ограбив поднепровские грады, добившись выплаты дани, мадьяры должны были возвратиться в степи, где только и могли вести свой привычный, кочевой образ жизни. Так же в позднейшие эпохи поступали печенеги и половцы. Таким образом, даже после тяжких поражений поднепровские славяне могли сохранять собственную государственную власть, в лице «старших мужей», которые были способны принять политическое решение о выборе нового правителя. Это решение принималось, надо полагать, с учетом ряда обстоятельств.

Киевские послы не претендовали на статус представителей всей Поднепровской Руси (в отличие от членов дипломатической миссии, направленной ранее в Константинополь и оказавшейся затем в Ингельгейме). По всей видимости, после мадьярского нашествия Киев не мог удерживать под контролем соседние племена и реально верховенствовал лишь над Полянской землей. Определение «поляне и горяне», характеризующее инициаторов посольства, соответствует классической формуле «populus et senatus». То есть, посольство явилось от имени сообщества полянских родов, а также от особой корпорации высшей знати, связанной с выморочным родом Киевичей и с княжеским «градом» на Старокиевской горе (эта древняя резиденция так и называлась – Гора). Воля двух указанных общностей должна была совпасть в процессе выбора нового правителя.

Если достойного лидера на тот момент не было среди горян, его, в принципе, мог бы выставить какой-либо знатный род Полянской земли, с Горой напрямую не связанный. Но, в таком случае, коренные обитатели Горы лишились бы своего высокого статуса и насиженного гнезда, где на правах хозяев обосновалась бы новая родовая корпорация. Также нежелательно было бы принять нового правителя из какого-либо соседнего племенного княжества (от древлян, северян и пр.). Подобное решение унизило бы всех полян, привыкших считать себя выше соседей.

Выступая, как два относительно самостоятельных, но взаимосвязанных субъекта политико-правовых отношений, поляне и горяне, по всей видимости, на тот момент сошлись во мнении, что для восстановления поднепровской государственности следует принять на княжение достойного деятеля из отдаленного, но дружественного племени.

Княжеские корпорации Поднепровья и Приильменья были естественными стратегическими партнерами, так как сообща контролировали торговый маршрут «из варяг в греки». Их союз, основанный на совпадении интересов и скрепленный кровью, совместно пролитой на полях битв, по обычаям той эпохи должен был дополнительно оформляться династическими браками. Естественным результатом таких браков было появление потомков, в чьих жилах смешивалась кровь двух легендарных прародителей: Кия и Владимира Древнего. Таким образом, решение киевской знати о приглашении правителя из северославянского княжеского дома было вполне логичным и обоснованным.

Вопрос о судьбе киевского престолонаследия, в сложившейся на тот момент ситуации, не мог решаться без участия ильменского верховного вождя. Таковым, как представляется, был на тот момент Гостомысл. Однако, свидетельства о его причастности к данному делу, видимо, не сохранились даже на уровне устных сказаний. Иначе описание деяний выдающегося государя Приильменья, дошедшее до нас, пополнилось бы еще одним ярким эпизодом, который, наверняка, зафиксировали бы в своем повествовании авторы Иоакимовской летописи. Вероятно, «муж великой мудрости» предпочел остаться за кулисами происходившего, предоставив киевским посланцам возможность широкого выбора между потомками Владимира Древнего.

Полянам и горянам, надо полагать, было отнюдь не безразлично, кто к ним придет в качестве нового правителя (хотя, в принципе, они готовы были проявить в данном вопросе гибкость и принять любого подходящего кандидата). Послы обратились к какому-то конкретному члену ильменской княжеской корпорации, от которого желали бы «сына». Этот деятель должен был обладать значительным статусом и политическим весом в Приильменье. Видимо, он был близким родственником верховного правителя (например, единокровным братом). Кроме того, он, по всей видимости, имел специфические родственные связи с выморочной киевской (горянской) династией. Вероятнее всего, это был супруг какой-то дамы из рода Киевичей; отпрыски такой четы могли считаться ближайшими законными наследниками поднепровской династии, пресекшейся по мужской линии. Но подходящего «сына» не нашлось. И на вакантный киевский престол выдвинули другого родственника упомянутой киевской княжны – брата мужа. То есть деверя. Деверь, так деверь, пусть будет деверь, рассудили киевские посланцы. В понятиях того времени это был очень близкий родственник: почти родной брат для Киевны (так можно условно назвать вышеуказанную даму, ставшую связующим звеном двух княжеских домов).

В специфическом, южном произношении слово, определявшее степень родственной связи нового правителя с семейством исконных хозяев киевской Горы, могло звучать, как «дивърь», что со временем превратилось в бытовое имя-прозвище Дир (56). Под этим именем он и был зафиксирован русскими летописями, а также какими-то арабскими или персидскими текстами, с которыми в X веке ознакомился знаменитый историк и землеописатель Масуди в ходе своего визита в Закавказье (57). Если предположить, что Дир был не просто родственником, а единокровным братом Гостомысла (следовательно, сыном Боривоя), он также мог именоваться Борич. В таком случае, можно объяснить происхождение известного по летописям киевского топонима «Боричев взвоз». Так назывался подъем от днепровского берега к княжеской резиденции на Горе. Не исключено, что во времена княжения Дира Борича производились какие-то работы по созданию или улучшению данного объекта городской инфраструктуры, получившего затем название по одному из имен правителя. Об иной деятельности Дира на должности киевского государя сведения не сохранились.

Посланцев полян и горян, возвращавшихся в Киев со своим новым правителем, достойно снарядили в путь. О том должен был позаботиться «муж великой мудрости». Именно он, надо полагать, «дал им Оскольда и воинов с ним отпустил» (58). Таким образом, уже при Гостомысле возникла практика назначения варяжских воевод в помощь княжеским отпрыскам, направлявшимся на княжение в новые уделы. Эта традиция сохранялась вплоть до эпохи Владимира Мономаха, когда юный князь Юрий Владимирович (будущий Долгорукий) отправился в Ростов под надежной опекой обрусевшего варяга Георгия Симоновича, внучатого племянника норвежского короля Хакона.

Итогом дипломатической миссии полян и горян, с формально-правовой точки зрения, стало восстановление законной династии Киевичей путем пересадки на киевский стол отростка от родственного ильменского семейства. Именно поэтому в южнорусской летописной традиции могла сложиться версия о том, что Дир и Аскольд были последними представителями древнейшего княжеского рода Киевской Руси (следы этой версии фиксируются в трудах некоторых польских и украинских хронистов XV-XVI вв.).

Княжеский род Великого Славенска весьма тактично оказал военно-политическую поддержку бедствующему Киеву. Правители Приильменья не попытались подчинить поднепровских соплеменников напрямую. Но возникла своеобразная динстическая уния, в формате которой суверенные права ильменского княжеского дома, in corpore, распространялись на Поднепровскую Русь. И в том был главный политический выигрыш Гостомысла на данном направлении его политики собирания восточнославянских земель.

Возглавив войско Поднепровской Руси, Аскольд одолел степных соседей. Об этом повествует один из отрывков Иоакимовской летописи (59). Победа над мадьярами могла быть достигнута лишь в ходе наступательных действий на вражеской территории, когда ударам подвергались становища и стада кочевников (такую стратегию и в позднейшие времена киевские князья использовали против печенегов, торков, половцев). Для глубоких рейдов вглубь степей необходимо было сформировать и содержать крупные контингенты профессиональных воинов, хорошо вооруженных, умеющих сражаться в пешем и конном строю. Все это требовало значительных материальных ресурсов, которые надо было отнимать у подданных, прибегая к самым жестким мерам силового давления. Не удивительно, что главный воевода сосредоточил в своих руках важнейшие управленческие функции. Его также стали именовать князем. Такой титул в тогдашнем восточнославянском социуме мог принадлежать не только суверенному государю, но и администратору меньшего ранга. Наследственный же государь Поднепровской Руси именовался тогда каганом, верховный правитель Приильменья – великим князем; эти титулы считались равнозначными.

Примерно к середине пятидесятых годов IX в. мощь Киевской державы была вполне восстановлена. И в 860 году Аскольд организовал свой знаменитый поход на Византию. Константинополь едва не был тогда взят на щит; имперское правительство вынуждено было откупаться данью от варваров, ограбивших окрестности знаменитого города и отправившихся домой с громадной добычей (60).

Авторитет Аскольда настолько возрос, что в его тени стала теряться фигура номинального кагана Руси. В шестидесятых годах IX в. собственные политические (династические) интересы Дира, по всей видимости, еще как-то учитывались. В данном контексте можно рассматривать наступательные действия Аскольда в северных землях. Можно предположить, что эти акции были направлены против Рюрика (он, вероятно, оттеснил от власти каких-то родичей Дира из числа прямых потомков Боривоя). Но вскоре фактический правитель Киева резко изменил курс проводимой им политики. Он отправил в Константинополь посольство, заявившее о желании Руси принять Веру Христову.

Первое массовое крещение русских людей, происходившее в 866-867 гг., стало следствием стечения ряда обстоятельств объективного и субъективного характера. Для каких-то группировок киевской знати очевидным стимулом в этом деле могло стать стремление к развитию торгового и культурного сотрудничества с Византией, с другими продвинутыми странами христианской Европы. Сходными соображениями руководствовалась и верхушка Дунайской Болгарии, примерно в это же время принявшей христианство по инициативе государя этой южнославянской страны Бориса (в крещении названного Михаилом).

Но у Аскольда вполне мог быть и собственный интерес. Заменяя древнюю религию новым, универсальным вероучением, фактический правитель Киева, помимо прочего, подбирал ключи к возможности обрести легитимный статус наследственного государя-суверена. Ведь был тогда в живой памяти у всей Европы пример Пипина Короткого, овладевшего королевским венцом вопреки законам франкского престолонаследия, но по благословению римского первосвященника.

Основатель королевско-императорской династии Каролингов опирался на политическое наследие отца и деда, управлявших державой франков от имени последних Меровингов в течение полувека. Аскольд же явно поторопился со своими амбициями. Тем более, что христианство плохо приживалось на неподготовленной почве, хотя и принесло полезные новации в культурной сфере, прежде всего – славянскую письменность, только что созданную Кириллом и Мефодием, а затем получившую широкое распространение благодаря просветительской деятельности правителей Дунайской Болгарии.

Болгарский государь Борис-Михаил, потомок тюркско-булгарского хана Аспаруха, сына Кубрата, добился полного торжества христианской веры в своей стране, одолевая ожесточенное сопротивление оппозиции. Вскоре после крещения Болгарии вспыхнул антихристианский мятеж, в ходе подавления которого были уничтожены 52 семейства старинной знати. Еще одна попытка реставрации язычества была предпринята в годы правления Владимира-Расате, после ухода Бориса в монастырь. Равноапостольному крестителю Болгарии пришлось временно вернуться к власти, чтобы низложить своего сына-наследника (который был ослеплен и отправлен в заключение) и передать престол его младшему брату Симеону. Так непросто утверждалось христианство в славянской стране, до этого в течение двух веков поддерживавшей самые тесные контакты с Византией и уже усвоившей многие элементы греческой культуры.

В еще более самобытной в ту пору, славяно-языческой Руси Аскольд не мог рассчитывать на полный успех своего христианско-апостолического дела. Крестившаяся часть киевской знати не охватывала своим влиянием основные страты местного общества, над которым духовно властвовали жрецы прежней, языческой веры. Между фактическим правителем Поднепровской Руси и его подданными вырастала стена взаимного непонимания и отчуждения.

!!! Комментарии и источники к Главе 11 смотрите здесь.

Продолжение

На Главную "Первых Рюриковичей"