3 ноября, в третий день зимы мы намертво «вмерзли» в штиль. Паруса обвисли, пришлось их убрать, чтобы не хлопали при ленивом колыхании яхты на зеркальной океанской зыби. Солнце лупило вовсю, доводя окружающую среду до уровня раскаленной сковородки. Спустили за борт трап и все гурьбой в воду – уж мы купались, купались, купались, купались. Океан, изумрудно-голубой бриллиант глубиной в четыре тысячи метров, весь пронизанный солнечными лучами, создавал фантастическую иллюзию открытого космоса. Видимость под водой была просто великолепна, друг друга в ярких ласта и масках, все «брюхо» нашей двадцатиметровой лодки. Винт, руль, обросшие водорослями, ракушками. Вокруг сновали маленькие, яркие, как аквариумные, рыбки, суетливо, с любопытством тыкаясь в стекло масок, касаясь рук, плеч. Несколько рыбок мы легко поймали сеткой из-под апельсинов, посадили в банку и, рассмотрев, выпустили, удивляясь, как она без всякой паники поплыли к своим собратьям, выскочившим из-под винта.

Все, конечно, фотографировались под водой – когда еще вот так запросто снимешься купающимся в середине океана, у экватора под водой? Женя из воды не вылезала вообще, ей даже поесть в океан спускали. Подплыв к ней, я спросил: «Джека, сколько ты хочешь, чтобы такая погода стояла?» — Месяц, — не задумываясь, выкрикнула она, выхлюпывая остатки воды из трубки. Ты только капитану о своем желании не говори, дружески посоветовал я ей. Мрачным из нашей кампании был только он, он даже не купался по-моему. Хмуро смотрел, оперевшись на релинги, то на горизонт то на небо, надолго уходя в свою каюту.

Штиль стоял ровно сутки. Днем стали подтягиваться тучки, серее и мрачнее чем наш кеп час назад. Зато теперь он сиял улыбкой, не сходящей с лица, перебегая от мачты к мачте, щупая руками шкоты и фалы.

На вахту встал Валера, ветер зашевелил поднятые паруса, тронулись. Тучи сзади начали подпирать, часам к десяти вечера задуло по-настоящему. Такой резвости от нашей «Урашки» я еще не видел. Гера встал за руль сам. Довольный, как сытый кот, периодически громко крича в рубку, стараясь перекричать шум ветра. «Иван Иваныч, ну сколько?..» Имелось в виду сколько узлов летим… «Десять одиннадцать, за двенадцать…» — Слышен ответный крик. Ну дорвались, моряки… Лодка буквально летела в пене.

Но счастье их было не долгим, как пелось в песне. Тучи за кормой и с боков поджимали не шуточные. Пришлось рифиться, сначала грот, а потом бизань. За штурвал водрузил свой мощный торс опять Валера, а я пошел поспать перед своей вахтой, с тайной надеждой, что весь дождь, который эти тучи несут, выльется не на меня.

Но фотографа обидеть может каждый. Так и случилось, даже дважды. Первый раз – когда меня разбудил Валера, передавая вахту. Мне снился сон, как всегда цветной, четкий, как наяву. Будто бы у меня роман, напротив сидит красивая девушка, но не жена. Чувствуется, она влюблена в меня. Я обожаю ее, все происходит в рамках приличия, она одета, я вроде тоже… Быстрыми уверенными штрихами рисую ее портрет, показываю, она довольна, смеется. Я горжусь, какая красивая у меня подруга… Еще подумал, только б не разбудил. Но моряки жестокие люди. Валера минуту не мог обождать, я бы у нее адрес взял, вдруг не шутит.

Трясет меня за плечо Валера: «Аркадий, вставай, на вахту». Чувствую, Валера сухой, распогодилось что ли, тупо одеваясь, подумал я. И тут меня обидели второй раз. Ничего, конечно, не распогодилось… Было еще не совсем темно, но свинцовые до черного тучи обволакивали лодку со всех сторон.

Я только встал за штурвал, прируливаясь, сухой и теплый. Вижу (скорее, почувствовал боковым зрением) — волна, большая. Ух, она! — Подумал мгновенно. И точно, хлоп в борт, взлетело вверх ведер шесть воды и на меня – уф! – на голову, за шиворот, и на новые штаны, первый раз одел.

Я ей беззлобно: «Вот сука такая…» Понимая, что и она меня так, шутя, упругая, теплая, играя вроде… Волна, ты баба, и шутки у тебя бабские, вылила шесть ведер воды на голову, фыркнула, смеясь, и пропала под корпусом яхты. Пошел переодеться, выбрав непромоканцы самые непромокаемые, немецкие, задраился на все застежки. Тучи уже охватывали лодку по всем правилам военной тактики, беря в подкову с боков и нависая черной горой с кормы. Минут через пятнадцать закапало, потом сильнее, еще сильнее и полило… Чувствую, как стало сыро под локтем. Ощущаю холодную струйку за ухом, к шее мокрая змейка поползла по спине, под мышки, еще пониже, бры, как противно! И вот уже вода везде – снаружи и под одеждой, а дождь, не переставая, все льет и льет и льет… Под конец вахты показалось, что поутихло. Но в довершение ударил бешеный совершенно шквал. Загудело, засвистело вокруг, стало страшно даже в каютах. Гера воевал с парусами, крича, чтобы я держал курс сто десять. И я держал, аж вспотев невероятно, весь в воде и еще вспотел… Гера потом сказал: «Я молился, только бы Аркашка удержал курс…» Я удержал.

Когда все кончилось, переваливаясь, как водолаз, побрел в каюту на ходу раздеваясь, выливая из карманов воду. Думая тупо: почему же непромоканцы называются непромоканцами, если они промокают? Ко всему, кошмар, я неплотно завинтил люк, уходя на вахту, и вся кровать была MOKрой! А, все равно! Я валюсь, пытаясь заснуть. Зная, что в эту ночь ко мне во сне она не придет, какая дура в сырую кровать полезет?

Читать дальше

Trackback URI | Comments RSS