У меня в каюте, над головой находится квадратный световой люк, открытый почти всегда. И если ветер не с левого борта, вредный ссельстаксель не закрывает небо, когда я ложусь отдохнуть перед ночной вахтой. Едва стемнеет над головой, на небе загораются звезды.

Сначала две, робко, точно посреди люка, они как два любопытных глаза плавно качаются, не выходя за рамки, очерченные квадратом окна. Ближе к ночи (темнеет в тропиках быстро) звезд становится, как говорят, «немеренно», или «пальцем не куда ткнуть» — как только помещается столько в маленьком квадрате 50 на 50 над моей головой! Но я всегда быстро нахожу свои небесные «глазки», левый – голубоватый, правый – с выраженным зеленоватым оттенком. Как далеко эти две звездочки находятся от меня и друг от друга, я не знаю, они до нашего знакомства, наверное, тоже не знали о существовании друг друга. Через меня они познакомились и стали сестрами. Они мне благодарны за это…

Обычно, когда еще нет звездной толчеи на небе, я ложусь, приветствую их, они обрадовано подмигивают в ответ, проявляя явное любопытство заглянуть в гости, я и сам рад… показываю свою каюту, плакат большого парусника на стенке, но ниже приколот рисунок Жени Шаромовой… Где изображены домик, яблонька, травка. Мои звездочки до этого никогда не видели нашу землю так подробно, слишком она маленькая для них. Как это, как это? — спрашивают они. — Мы такие огромные, мы общаемся друг с другом температурными и световыми сигналами, а вы, люди, маленькие до невидимости, вы общаетесь звуками, цифрами, образами сотканными из нечего и температурными колебаниями тоже… О, как они любопытны-то, эти звезды!

Нашего высочайшего общения ужасно не любит генуэзский стаксель, он ведь не какой-то, а генуэзский… он считает среди парусов себя главным. Неумытый, мятый, он при каждой возможности старается загородить мне небо. С садистским удовольствием изредка оставляя сбоку маленький открытый уголок на сотни полторы звезд, но чаще закрывает их все. И только если чуть зевнет вахтенный на руле, уводя лодку с курса, стаксель уходит в сторону, открывая звездную карту, и, тут же опомнившись, со злым хлопком снова перекрывает мне небо.

Но и мы чай не лыком шиты! Если не видно звездного неба, у нас, людей, кроме глаз есть уши… Плывущий парусник рождает множество шумов, столько же, сколько звезд на небе. Я начинаю слушать эти шумы, зримо выделяя каждый из множества.

Если начать с тишины, то примерно так… Вот яхта взбежала на волну, застывая на МИГ В раздумье… Полная тишина. И тот час – легкое-легкое, чуть слышное бульканье… громче, громче, уже урчание, шлепок, еще шлепок, сильнее – это яхта пытается с гребня волны вильнуть по ветру. Слышим шлепок еще сильнее, как рассерженная мама дитя по попе. Лодка, наконец, понимается и медленно начинает скользить вниз по волне, заваливаясь на лево… Под днищем зажурчал ручеек, сильней, быстрей… закипела питьевая вода в цистернах, переливаясь. Сильнее, быстрее, громче. Бух, — разбилось сто бутылок шампанского, зашипела яростно пена – это лодка уперлась носом в идущую навстречу волну, стараясь раздвоить ее пополам. Тут же звонкий металлический щелчок, бакштаг шаркнул по мачте. Раздается топот ног по палубе, слышаться голоса: — Саша руби грот, давай, давай! Трави топенант, есть, забивай…

Скрип блоков, как кряхтенье. Шум ветра. Яхта в глупом раздумье приостанавливается, до нее, наконец, доходит, что она глубоко врезалась в идущую навстречу волну. Долю секунды она как бы думает, и медленно-медленно откатывается, выравнивая крен. Бух, бух, бух, — начинает колотить блочек, сквозь который протянут штаг, и его нервно дергает стаксель, а штаг теребит блочек, и тот непонятливо ритмично колотится железной своей головой о палубу: бух, бух, бух. Яхта вскарабкалась на очередную волну, полная тишина, и только торопливый еле слышный скрип где-то внутри, в корме рулевой быстро вращает штурвал, чтобы упредить ее упрямый рывок под ветер влево.

И снова медленно: шлеп, шлеп, шлеп, — рассерженная мамаша шлепает свое неразумное дитя. Все это повторяется с незначительными вариациями, раз за разом, если не изменится ветер или наш курс, что практически невозможно. Наш курс 220 градусов, точно на Ресифи. Нам позволяет это пассат, он взял над нами шефство, проводить до самой Америки и там передать потом своему приятелю, другому пассату, который доведет нас до Рио-де-Жанейро, где нужно оформить Аргентинские визы и договорится с другим ветром, вдоль побережья южной Америки до мыса Горн, в самое логово всех ветров.

Так вот примерно можно описать те несколько часов перед вахтой, что сдадут мне и Гере наши коллеги Валера и Саша. Их запись в судовом журнале много-много короче произошедшего, проще и понятнее для читающего.

20.00
Вахту принял /подпись/
Идем под парусами К. К. 210*
20.45
Убрали стаксель.
21.00
Сменили галс ИК 220* v!- 3,5 % 4узл.
22.00
Залетело 6 летучих рыбок.
23.00
Подняли стаксель.
24.00
Вахту сдал /подпись/.

Следующая, моя с капитаном вахта. Запись Геры оказалась также коротка и почти без изменений, всего две дополнительные фразы: «Была гроза, убрали стаксель, зарифили грот и бизань».

На самом деле была гроза, без грома и без молний, бесшумно, сухие яркие вспышки света взрывали черноту ночи непонятно откуда. Все стихло не надолго, витало только ощущение тревоги, бросились к парусам. И тут же разъяренный, бес, ветер ударил так, что паруса застонали от боли, судорожно забились в смертельном страхе… Яхту остановило, заваливая на воду, потащило назад. Миг, и испугаться как следует не успели!

И вот уж бешеный шквал унесся, слышно грохот падающей с неба воды, мгновенно ударил ливень, больно швырнув в спину и в лицо мокрый гравий дождя. Непромоканцы сразу же стали промоканцами, да что там уже, по пояс оба в воде… рвем жилы на руках, «рубя» паруса.

И всего-то за две короткие фразы в судовом журнале: «Была гроза, убрали грот и бизань». Обидно даже.

Днем снова налетел такой же шквал с тропическим ливнем. Мы заметили вредную тучку издалека, маленькая черная с гибким змеиным хвостом дождя… Спокойно и быстро убрали все паруса. Развернули яхту навстречу туче, Иван Иваныч врубил мотор, и 66 тонн стали, оперевшись о воду, вращающимся изо всех сил винтом, приняли натиск… Налетел он, родимый, пугая диким воем и свистом, соловей-разбойник такой, и промчался сквозь нас, не видя, а за ним с неба рухнула буквально стена дождя, тот час как утюгом приглаживая вспененную им воду.

И мы всей командой уже готовые, голые под проливной теплый дождь. С шампунями и мылом в руках, хохоча, но куда там намылиться – ливень хлестал такой, что была б одежда, и ту бы смыл. И я, наконец, получил работу: вовсю снимая эти веселые картинки подводным фотоаппаратом 12 ноября 98 года.

Читать дальше

Trackback URI | Comments RSS