www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
Начало – здесь. Предыдущее – здесь.
Я жил на перекрестке четырех узких дорог, заставленном леди-боями, куда по вечерам съезжались индусы на мопедах и малайцы на автомобилях. На этом пятачке все всегда притормаживали — и дальше разъехаться было очень трудно: никто не знал, чья дорога основная. Поэтому леди-бои и облюбовали пятачок. Они снимали у китайцев две комнаты на шестерых, или даже одну. Когда я был зол или игрив, в ответ на их призывы я вынимал вставную челюсть и показывал им три своих зуба.
Бог, которому поклонялись китайцы, были деньги. Вторым богом китайцев был секс. Это два их главных бога. За это их и ненавидел утонченный Мишель, обзывая всех их грязными крысами. Но у Мишеля были те же самые боги.
Хозяин утром жег благовония, и вечером подливал масла. Горела свечка. Китайский святой старец чуял деньги за тысячи верст. Религия называлась Дао — так мне сказал хозяин.
Он всегда улыбался, завидев меня, после того, как у меня украли велосипед, и я купил им новый, такой же подержанный, но немного получше. Он не мог скрыть своих чувств, видя какой я мудак. Он не мог не улыбаться, завидев меня.
Малайзия. Фото: Валерий Алексеев. Фото предоставлено проектом
Типичный храм Южной Индии, с маленьким куполом, на котором кишел весь индийский пантеон, стоял на берегу моря, прямо на цементной платформе на песке обложенной кафелем. Обувь нужно было снимать.
Индусы приносили в храм масла, еду, благовония, чаек и кофеек. Туда же приносили магнитофон с песнями. Храм стоял на песке на берегу моря на бетонном фундаменте, обложенном кафелем. Божества – деревянные, крашеные всеми цветами статуэтки – запирались на ночь в специальные клетки. Сам храм обносился такой же клеткой, похожей на дверь от лифта в старинных домах Петербурга. В храм нужно было заходить босиком. Он издавал благовония за версту. Субботами там собирались семьи, и все светилось улыбками и теплом. Женщина, исполняющая Кали, опоясанная змеей, разыгрывала ужасы и страсти, стеная и выкатывая глаза. Она вопила так, что нам не лез в горло наш портвейн. Мы бухали по соседству.
Не надо смеяться над религией, сказал индус-хинду малайцу-муслиму, люди верят в это. Не будем. Можем даже Боба Марлея потише сделать.
Мэри вошла в гостиницу, как к себе домой. Это была тамильская скала с белозубой улыбкой, обнажающей фиолетовые десны. Она пахла, как десять тульских пряников, как смесь парфюмерного и кондитерского отделов нашего сельпо. Ее не интересовали смешки китайцев и их грязные вопросы ко мне: за сколько типа взял? Она была крепкая и упругая, и очень черная. Ее портили только складки на животе – и как-то я предложил нам его съесть, поджарив с луком на нашей кухне. Раз в два дня она занюхивала героин (так мне сказала Возлюбленная). Таких девок называют айс-бэби.
– Ты тоже айс-бэби, — спрашивала меня Возлюбленная.
– Нет, — я говорил, — у нас Гринберг наркоман.
– Мэри сказала, что ты айс-бэби.
– Врет она, — сказал я, — тебе завидует и любви нашей. Все люди завидуют влюбленным и пытаются разрушить эти узы, наговаривая каждому по одиночке — сначала в левое ухо, а потом в правое.
Мэри была лишена какого-либо стыда. Она сломала мне раковину, взгромоздившись на нее — пописать. Индийская парфюмерия въелась в каждую пору ее кожи. П-да ее была, как натуральный пряник. С нее можно было соскребать эти сладкие масла.
Потом она уехала к себе в провинцию Ипох (по соседству). Приехамши, она сказала, что никого у нее не было уже пол месяца — и я попал на свежую отдохнувшую Мэри — как в хорошую баню после того, как мужики ее проветрят.
Потом я нашел Возлюбленную.
О ней я не напишу. Она не ходила в кафешку. Пусть она останется за кадром. Она, кстати сказать, и стала источником энергии этого текста. Кажется, я и ее бросил. Турист есть турист. Лист, взметаемый ветром визовых регуляций.
