Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Индия, Калькутта. Фото: Ольга Молодцова

Доктор выходил из своей конторки и вставал на самом перекрестке, всматриваясь вдаль. Он уже уходил на обеденный перерыв, но пока не мог оторваться от практики и все еще ждал пациентов и порой мог остановить прохожего и сказать ему что-нибудь типа: что-то у тебя не тот цвет лица. Зайди-ка после обеда.

В час дня он делал перерыв на обед на несколько часов, и в 3 уже принимал новых пациентов. Он обсуждал с ними все новости, особенно интересуясь матримониальными событиями, которые поднимали ему настроение. Он сразу же обращался к Джону Дэниэлу и спрашивал его: ну что, а ты когда женишься? Тогда Джон Дэниэл брался за мусорное ведерко и выносил его на улицу.

Наверное, несмотря на все свое мусульманство, доктор был той ипостасью Дурги, которая носит имя Сваха – как на санскрите, так и на русском.

Доктор заканчивал работу в 9 часов, иногда просиживая и до 10 и даже 11. За день к нему приходило в среднем полсотни пациентов. Однажды он почувствовал себя больным, сдвинул два стула, свернулся на них калачиком и заснул как большущее дитя. Джон Дэниэл и я сидели в приемной и были проинструктированы никого из пациентов не пускать. Заболел наш доктор, говорили мы входящим, заходите попозже, пусть он немного поспит.

Доктор проснулся, поцокал языком и покачал головой: плохо-плохо-плохо. Он взял с полки пузырек с лекарством и покапал себе на язык. Потом подозвал Джона Дэниэла и покапал тому на язык. Я предложил сходить за чаем. Ни-ни-ни, — ответил доктор, и Джон Дэниэл пошел кликнуть человека, который сходил и принес на подносе три маленькие чашечки чая с молоком калькуттского разлива. Ребята, сказал я, не тем вы лечитесь. Я скоро приду.

Я сходил на Саддер-стрит и взял три больших чашечки сока сахарного тростника. Это был сладчайший вкуснющий напиток, мигом восстанавливавший силы.

— Вот, — сказал я, — лучшая медицина в этом городе. Прямо с полей Бенгалии.

— Хорошая медицина, — сказал Джон Дэниэл. Доктор был болен. Завтра, говорит, буду работать. А сегодня не могу больше. Пойду-ка я к жене своей. Назавтра он пришел, как ни в чем не бывало. Он был отменный здоровяк.

— Калькутта – очень болезненный город, — сказал Джон Дэниэл, — и у нас очень много работы.

Больше всего в Калькутте было диабета. Скучно было муслимским и индуистским женам в домах, и от скуки покупали они множество пирожных. А бенгальские пирожные – самые сладкие в мире. И не могли оторваться жены от своих пирожных. Жены становились пухленькими и полненькими. К доктору они уже не могли идти на своих ногах и заказывали шикарного стройного рикшу. Но медицина ставила диагноз: диабет.

Доктор Рахман лечил диабет гомеопатией. Но утверждал, что его результаты много лучше результатов официальной медицины. А рак лечил? – спросил однажды я.

— Фуллюкю, — сказал доктор мне на самое ушко. И показал два пальца. Я ничего не понял.

– Фуллюкю, — еще раз сказал доктор, — два раза фуллюкю.

С 10 раза я понял. Он имел в виду ПОЛНОЕ ИЗЛЕЧЕНИЕ. FULLY CURED. ДВА РАЗА. Шепотом он говорил потому, что американская монополия запретила ему лечить рак. Это лечение было приоритетом вышестоящих медицинских органов, которые в худшем случае прописывали химиотерапию, а в лучшем – отправляли пациента умирать в специально оборудованный санаторий под эгидой какого-нибудь крупного святого.

Однажды я зашел к доктору под вечер, и он сказал: едем консультировать человека. Мы сели на рикшу и покатили в самую таинственную часть нашего микрорайона, в узкие кривые улочки древней Калькутты, дающей представление о средневековом индийском граде. Моя любимая Талтала лейн шла-выкруживала, муслимы в белых одеяниях взвешивали зеленый чай, печатные станки печатали местные стихи, критикующие деятельность компартии, воспевающие природу, грезящие о зеленой и чистой Калькутте (я прочел один такой, когда был еще в астрале), девы и жены в ярких одеждах быстро являлись из одной двери и так же быстро исчезали в другой… Вечер не казался вечером: он был расцвечен огнями и благовониями, ярко горел неон с бенгальской вязью…

Мы сошли с рикши и свернули во дворик. Ребята, такого я не мог и предположить: все было заставлено покрышками. Стопки покрышек всех размеров, от автомобильных и автобусных до «камазовских» и «белазовских» росли стройными рядами, поднимаясь аж до третьего этажа, словно некие особые городские растения. Я потерял доктора в этом мире покрышек, но услышал, как он кричит: сюда, сюда… Мы поднялись в дом афганского ветерана. Войдя в просторную комнату, мы сели на пол, и нам принесли крепкий зеленый чай. Вошел сам афганец, в свое время воевавший с русскими («а зачем вы воевали?» — спросил доктор Рахман, показывая пальцем то на него, то на меня). Доктор представил меня, и афганец пристально на меня посмотрел. «Такие дела», — сказал я. Он кивнул мне, а я ему. Вошел его сын, с носом кривым как турецкая сабля. С ним мы не здоровались. Я старался хранить полное спокойствие.

Проблема ветерана была в том, что с ним случилась импотенция. Это очень сложная проблема, связанная с головой и со всем личным опытом в сфере, о которой я не мог у него выспрашивать. Все, что я мог посоветовать – это одну клинику в Бомбее, занимающуюся лечением соком пшеничной травы, то есть — ударить по организму витамином в17 в сочетании с хлорофиллом. Глядишь и встанет? В своей брошюре они утверждали, что имеют хорошие результаты. В Калькутте я никаких подобных клиник не знал.

Продолжение


На Главную блог-книги "Список кораблей"

Ответить

Версия для печати