Продолжение. Начало здесь.

А отец отвечает за сына?

На Тимуре Аркадьевиче, отце нашего реформатора, природа, что называется, отдыхала. Он родился в 26-м. Умер в конце 1999 года. Сознательно никому не вредил. Достиг адмиральского чина, упражняя свой наследственный литературный талант в советской партийной печати, и таким образом сумел символически сочетать в себе две отцовские страсти – к войне и к писательству. Меньшего трудно было и ожидать от отпрыска священной коровы детской партийной литературы.

Тимур был по сути несчастным ребенком, подавляемым славой отца. К тому же отец с матерью вскоре после его рождения развелись, а потом отчима и мать посадили. Егор Тимурович говорит, что узнает Тимура и Аркадия Гайдаров в «Военной тайне». Есть что-то такое… В юности Тимур написал в журнал «Большевик» письмо с просьбой «разъяснить причины расхождений между последними выступлениями Сталина и азбукой марксизма». А накануне свадьбы признался невесте, что «считает Сталина предателем дела Ленина и социализма, но убежден, что святое дело все равно победит». Читатель, надеюсь, оценит глубину сомнений наивного юноши и самоубийственную смелость его поступков.

Исследователя же гайдаровской наследственности в первую очередь интересует то, как журналист в военно-морской форме воспитывал сына Егора, рожденного марте 56-го.

Самое яркое воспоминание детства Егора – Куба. В 1962 году отец привез туда жену и шестилетнего мальчика в самый разгар революционного энтузиазма. Наш герой вспоминает: «Здание, в котором жили дипломаты и специалисты из Восточной Европы, периодически обстреливают. Наша батарея стреляет в ответ. Из окна виден лозунг в желтом неоне: «Родина – или смерть!» В общем, хорошая школа, где-то похожая даже на дедовскую. Пока Тимур Аркадьевич упражняется с Че Геварой в стрельбе по мишеням, Егорушка проводит время с нашими военными специалистами в казармах, лазает по танкам и бронетранспортерам.

В условиях продолжающегося революционного процесса отец проявляет чудеса беспечности. Например, садится в «ландровер» некоего английского левака Брайана Поллита вместе с женой и маленьким Егором и едет путешествовать в неспокойный район на севере Ориенте. Ну и натурально вездеход намертво застревает в болоте. Далее: «Отец и Брайан берут пистолет, идут искать подмогу. Второй пистолет оставляют мне, доверяя охранять женщин: маму и Пенни. Все строго в семейных традициях, убежден, и дед не смог бы отказаться от такой возможности воспитания в сыне храбрости». Насчет «традиций» и «деда» – это в самую точку. Хотя, конечно, рационально мыслящему человеку трудно понять, зачем этим мужикам надо было бросать жен с ребенком в болоте и вдвоем уходить за подмогой?

Единственное объяснение: чтобы дать в руки семилетнему мальчику пистолет, а уж что таким способом воспитывается, это немного другой вопрос. Е.Т. считает, что «храбрость». Сомнительно. Уж скорей – безответственность: отец на личном примере показывает, что можно бросить беззащитных женщин и ребенка в опасности. И еще таким методом воспитывается привычка полагаться не на поиски разумного выхода из тяжелого положения, а на оружие, на инструмент, легко разрешающий проблемы путем подавления жизни. Бах, и нету проблемы. Но нет и того, кто ее создавал.

Еще слава богу, что никто не нашел двух дамочек и мальца детсадовского возраста в этом болоте. А если б нашел?.. Е.Т. до сих пор не понимает того, какую глупость сделал тогда его отец. До сих пор гордится тем, что получил тогда в руки настоящий пистолет. До сих пор относится к тому случаю как к забавной игре, не понимает всей серьезности той ситуации. А уж тогда – и тем более. И из этого следует: отец воспитывал в сыне органическую неспособность понимания того, что такое опасность, формировал игровое, а не рациональное отношение к ней. Храбрость же – нечто другое, она предполагает понимание последствий того, что ты делаешь.

Таким образом, мы видим, что разговоры о «наследственности» и «генах» в отношении трех поколений Гайдаров – вовсе не пустой звук. Что-то в этом действительно есть, нечто передается. А именно: нечто, связанное с непониманием опасности для жизни – своей и чужой (выписать жену и ребенка туда, где стреляют, потом повезти их туда, где уж совсем неспокойно, наконец бросить их среди болота, снабдив несмышленого мальчика орудием смерти). И в результате и сын растет, не отличая собственно храбрости (иди на опасность, но понимай ее и не подставляй под нее без крайней необходимости других) от преступной халатности. А возмужав, с гордостью демонстрирует эту неспособность. Причем хорошо, если — только в книгах. Но ведь он демонстрировал это, «храбро» реформируя страну.

О его реформах – чуть позже, а пока все же надо понять, что именно наследуется (уже очевидно, что за конкретными примерами стоит нечто общее). И – сам механизм наследования.

“Жизнь ни во что”

Исходя из предыдущего, в самом общем виде можно сказать, что наследуется некоторая глухота к реальной жизни, органическое отсутствие понимания того, к каким последствиям могут привести некоторые поступки. Патологическое неразличение игрового и реального.

У всякого нормального человека есть представление, что существуют вещи, непригодные для игры, что с ними опасно играться. А у храбрых Гайдаров такого понимания, кажется, нет. По крайней мере – его нет, когда они впадают в некоторые особые состояния духа. Как Е.Т. храбро делал свою реформу, не думая о том, к каким последствиям для страны в целом и каждого из ее граждан в отдельности это может привести, так и его отец слал самоубийственное письмо в журнал «Большевик» и давал в руки малолетки пистолет – не задумываясь о последствиях. Но ведь точно так же и дед стрелял в затылки заложников, не задумываясь о том, что жизнь этих людей и их близких (их любовь, их надежды, их радость и боль – то, что только они знают о своей жизни и чем только они могут распоряжаться) уже нельзя будет возвратить. Он именно играл (неважно во что – в индейцев, в войну за светлое будущее, в непримиримого к врагам начальника) и между прочим попутно необратимо разрушал живое.

Характерно, что наш Гайдар знает об этой особенности деда, но толкует ее как-то слишком благодушно: «Иногда кажется, что действительно взрослость, ответственность пришли к нему слишком рано. У него просто не хватило времени наиграться». Фокус, однако же, в том, что к нему пришла вовсе не “взрослость”, но лишь некоторые внешние атрибуты взрослости. А также – некий совсем не детский опыт. Но при этом он продолжал играться – ставить кровавые штампы на своих мандатах, расстреливать без суда… Похоже, что молодому человеку не удалось преодолеть тот порог в развитии личности, на котором дитя с интересом отрывает крылья мухам и бабочкам, расчленяет жуков и лягушек, причиняет, бывает, боль и себе.

Что послужило причиной этой задержки развития – падение с лошади, нравственные перенапряжения, неполадки в семье, гены или органические аномалии мозга? Мы теперь этого, видимо, уже никогда не узнаем. Да это и неважно. Важно то, что в психике Аркадия Голикова возникла некая структура, которая удержала его развитие на детской стадии. И в этом не было бы особенной трагедии, если бы при этом в руки ребенка не попали пистолет и шашка, и власть над людьми, и подходящая к случаю идеология. Так что вместо того, чтобы изжить в себе эту детскую варварскую стадию (которую проходит в своем развитии всякий человек), Гайдар волей-неволей упражнялся в жестокости и таким образом раздул ее в себе до болезненных размеров. И нетрудно представить, каким ударом было для него лишение возможности свободно реализовывать свои смертоносные задатки. «Я любил Красную Армию и думал остаться в ней на всю жизнь», – пишет он в «Автобиографии». Но его уволили в запас.

Что было делать? Другой бы пошел подстерегать с ножом ночью прохожих… Аркадий Голиков не стал Джеком Потрошителем, он стал Гайдаром. Он больше не убивал и не пытал людей, он давал волю своим страшным наклонностям лишь на символическом уровне, наполняя смертью книги. Самая первая из них «В дни поражений и побед» – автобиографическое описание зверств Гражданской войны. В следующем году выходит книга, зловещее название которой говорит само за себя — «Жизнь ни во что».

Разбитая чашка

С годами болезнь как бы смягчается. Появляются произведения, где уже никто никого не убивает. Смерть только подразумевается. Таков рассказ «Голубая чашка», который (наряду со «Школой») Егор Гайдар в первые месяцы его практического реформаторства назвал в интервью «Литературной газете» своим самым любимым произведением из всех, написанных дедом.

Этот рассказ интересен прежде всего тем, что написан как бы от лица забитого мальчика. Маруся, жена рассказчика (в ней Е.Т. узнает «очень энергичный, но нелегкий характер бабушки»), уединяется с неким «полярным летчиком», потом идет его провожать. А сам рассказчик вместе с дочкой Светой, очевидно стараясь хоть в чем-то быть похожим на летчика, мастерит из бумаги вертушку (игрушечный суррогат самолета) и пытается приладить ее на крыше. Вернувшаяся жена ругается, не позволяет закончить установку вертушки, а наутро вдруг обвиняет мужа и дочь в том, что они разбили ее любимую голубую чашку.

Рассказчик мечтал покататься с женой и дочкой на лодке, но Маруся, то ли обидевшись, то ли, чтоб встретиться с летчиком, уезжает в город. Рассказчик расстроен и отправляется с дочерью путешествовать. Гуляя по окрестностям (кстати, заблуждаются и попадают в болото с опасностью для девочки), они все разговаривают о неизвестно кем разбитой чашке и в конце концов решают, что ее разбили мыши с длинными хвостами, вылезшие из черных дыр. Первое, что видят отец и дочь, когда возвращаются, – вертушка, которую мать сама прибила на крыше (летчик улетел). В семье наступает примирение. Конец.

В этом символическом описании семейной размолвки из-за женских увлечений неким летуном самое интересное вовсе не то, что такое могло быть в реальности. Да, бывают неверные жены, и — что?.. Гораздо интереснее рассмотреть этот рассказ как сон, в котором прежде всего отражается структура души автора и лишь постольку – жизненные реалии. Основа этой структуры – треугольник: Летчик – Маруся – Рассказчик. Рассмотрим эти элементы и их взаимодействия.

Полярный Летчик по довоенным меркам – почти супермен-небожитель. Он так неотмирно высок, что Рассказчику о нем даже нечего сказать, кроме того, что он товарищ Маруси. С ним нельзя по-мужски конкурировать, остается только уйти, оставив жену наедине с этим безликим овеянным полярным холодом товарищем. Остается только по-детски ему подражать, хотя это и раздражает суровую жену. А потом еще оказывается разбита голубая чашка.

В конечном счете виновником этого является именно Летчик. Не только потому, что по фрейдистским раскладам полет – точнее совокупление самолета (символ мужской) с чашкой (голубая, но – все-таки женственность) – может привести ко всяким неприятностям для обладательниц чашек. Но еще и потому, что не появись этот Летчик, не пришлось бы Рассказчику идти в чулан за мукой (чтобы, значит, заварить ее кипятком и сделать клей для вертушки) и нельзя было бы его обвинить в том, что он мог в этом чулане разбить пресловутую чашку.

Подытожим: несчастный мальчик (герой-рассказчик, впавший в детство) наблюдает естественные взаимоотношения мужчины и женщины. Он обижен: «Мы не разбивали голубой чашки. Это, может быть, сама Маруся что-нибудь разбила. Но мы ее простили”. Он явно ревнует: “Мало ли кто на кого понапрасну плохое думает? /…/ Да я и сам на Марусю плохое подумал тоже». И он по-ребячески пытается подражать мужскому (как он это понимает) поведению Летчика. Именно из-за этого и получает от женщины нагоняй. Но продолжает мечтать об эротических отношениях с ней (правда в самой невинно-вытесненной форме катания на лодке, где он на веслах, она на руле, а дочка – пассажирка: символ семьи, где заправляет жена).

Продолжение