Окончание. Начало здесь. Предыдущее здесь.

Клещи Гайдара

Линейное мышление нашего реформатора (“либо — либо” с предрешенным деструктивным выбором) особенно четко проявилось в ходе осеннего конфликта 93-го, подготовленного шоковыми реформами Гайдара и созданного политическими усилиями Ельцина. Вот гайдаровский анализ ситуации перед развязкой:

«У президента выбор невелик: либо капитулировать и тем самым обмануть доверие дважды проголосовавших за него россиян, либо приостановить работу съезда и своей властью назначить новые выборы». При таком «либо-либо» действительно ясно, что «в ситуации двоевластия исход борьбы будет решать сила», однако — почему нужно ставить проблему в такой плоскости? Ответ: потому что с точки зрения Ребенка ружье, повешенное на стенку в первом акте, в ходе пьесы должно выстрелить. Особенно, если пьеса называется “Гайдар и его команда: крушить!”

Ружье было повешено Ельциным, но пальнуть из него должен был именно Гайдар. «Как и перед началом реформ, мы оказались перед выбором из двух вариантов: первый — пассивное бездействие и заведомый проигрыш, второй — предельно рискованный, но с перспективой на успех». Когда за дело берется Е.Т., о настоящем успехе говорить не приходится (ибо «успех» для него — переживание мук «ответственности»), а вот «предельный риск» Е.Т. всегда готов обеспечить. Тем более что «вырисовывающееся силовое решение упирается в вопрос: как поведут себя силовые структуры, на чью сторону встанут? Ответа на него тогда никто не знал».

Но Ельцин-то знал, что в его борьбе с нардепами ему понадобится Гайдар — в качестве лома без страха и упрека. 16.09.93 президент поехал в дивизию им. Дзержинского, надел краповый берет и объявил о возвращении Гайдара в правительство. «Получилось весьма воинственно», — комментирует это Е.Т. и начинает рассказывать о том, как он пытался предотвратить прямое столкновение двух властей. Оправдывается. И объясняет пролившуюся кровь явлением длиннохвостых мышей. Конечно, эти оправдания противоречат тому, что он сам же говорит о необходимости применения верного товарища маузера: «Но и теперь, задним числом, когда трагические октябрьские события в Москве стали историей, пытаюсь понять: был ли в то время иной, кроме силового, выход — и не нахожу его».

Но допустим, Е.Т. даже пытался предотвратить кровь. Ведь надо быть полным уродом, чтобы сознательно вести дело к этому. А вот бессознательно он вел как раз к крови. Вместе с Ельциным. Гайдар настаивал на том, что надо готовиться к выборам, подстрекал (вместе с другими) к тому, чтоб тянуть время, давая возможность противнику консолидироваться и сконцентрировать силы. И Ельцин тянул. В сущности, эта игра напоминала то, что было проделано в конце 91-го, когда, объявив о начале реформ президент с Гайдаром тянули два месяца, форсируя кризис, устраивая шок поболезненней. И осенью 93-го вместо того, чтобы без театральных жестов и торжественных зачитываний указа №1400, внезапно и тихо взять Белый дом, все тянули и довели дело до взрыва. Таким образом напускной гуманизм (сопровождаемый провокационными отключениями воды и света, дразнящими осажденных) прикрывал стремление к крови.

И притом последствия изначально были ясны. Гайдар так и пишет: «Общие контуры ситуации на ближайшие часы легко предсказуемы. Верховный Совет отказывается разойтись, Конституционный Суд объявляет указ президента незаконным» и т.д. Так чего ж тогда было становиться в позу многострадального Иова, когда грянуло 3 октября? Нечего, ибо случилось то, чего ты так ждал и чему заранее так ужасался. Тем не менее, Гайдар садится на гноище конечности, берет черепок разбитой чашки, дабы счищать с себя коросту «ответственности», и начинает вещать: «Случилось то, чего так опасались. Оппозиции все же удалось перевести ситуацию противостояния в открытую борьбу, в форсированное, чисто силовое русло. Значит, время политических маневров кончилось. Теперь все решает собранность, организованность, воля к действию, натиск. Сполохи новой гражданской войны, казалось, уже лизали небо над столицей России». Именно: выбрав самый рискованный путь, привели на грань катастрофы. Ельцин теперь может показать, как он ловко умеет выходить из кризиса. А Гайдар — испытывать эмоции «ответственности».

Главный подвиг Гайдара в тот критический день по-дедовски некрофилетичен. Как дед перед смертью позвал за собой людей в могилу, так и внук, уверенный в том, что коммунисты миндальничать не будут, отправился на телевидение и призвал народ под пули: приходите, у противника гранатометы, крупнокалиберные пулеметы… По мнению нашего героя, когда уже все подготовлено к большому кровопролитию, «посылать мужиков, как малых детишек, в постели было по меньшей мере нелепо».

Заочно полемизируя с Лужковым, который призвал в тот день москвичей к порядку и спокойствию, Е.Т. резонно замечает, что «к прядку и спокойствию можно было бы призывать, будучи уверенными, что верные президенту войска есть и выполнят приказ». Все верно, но только вопрос: а кто довел до такого положения? Ясно, что “мыши”, но — в каких «черных дырах» они проживают? Это можно понять из того, как Е.Т. рассказывает о своем историческом телеобращении: «Уже перед объективом телекамеры попросил не минутку оставить меня в студии одного. Как-то вдруг схлынула горячка и навалилась на душу тревога за тех, кого вот сейчас позову из тихих квартир на московские улицы. Нетрудно понять, какую страшную ответственность за их жизнь беру на себя. И все же выхода нет».

Предвкушает «ответственность», смакует в одиночестве то, что поставил людей в безвыходное положение «либо-либо» (назовем это клещи Гайдара). А когда возвращается из телецентра видит: «Вот они — здесь! Уже строят баррикады, разжигают костры. Знают, что происходит в городе, только что видели на экранах телевизоров бой у «Останкино». Костерят власть демократов, наверное — и меня, ругают за то, что не сумели, не подвергая людей опасности, не отрывая их от семьи и тепла, справиться с подонками. Справедливо ругают».

Впрочем, эта «справедливая ругань», видимо, не вызвала в душе нашего героя подлинно сладкой муки «ответственности». Прямых столкновений между людьми, которых Е.Т. пригласил умереть, и сторонниками Верховного Совета так и не произошло. Ельцин, блестяще подавив мятеж танками, вырвал из рук Гайдара полноту «ответственности» за жизнь позванных на убой горожан. Не дал стать вдохновителем и организатором бойни мирных граждан. Не позволил восставшим расправиться и с самим Е.Т., на что он крепко надеялся… Есть от чего расстроиться.

Жертва демократии

Однако вскоре выяснилось, что деструктивные усилия Гайдара отнюдь не пропали даром. Подводя итоги октябрьских событий (стрельба, убитые), он пишет: «И тут стразу выясняется, что главная жертва — демократия». Имеется в виду, что Ельцин становится авторитарным правителем. Но главное даже не это. Главное то, что пришло к закату то, что Е.Т. понимал под термином «демократические силы».

Еще в средине 1993 года демократы попытались объединиться. В июне был создан предвыборный блок реформистских сил «Выбор России». И Е.Т. стал председателем его исполкома. Из того, что мы знаем о Гайдаре, ясно, что ничего хорошего для демократов это не сулило. Но почитаем размышления нашего героя, готовящегося принять на себя “ответственность” за судьбы русской демократии: «Те люди, которые поддерживали нас в 1992 году, имеют моральное право потребовать от меня отдачи. Сейчас им нужно мое имя, которое может помочь их объединению. Довольно долго размышляю над всем этим и в конце концов не решаюсь отказать им. Возможно, совершаю серьезную ошибку, все-таки делать лидером российских демократов человека, с именем которого для многих людей связаны потери и трудности, наверное, опасно».

Да уж куда опаснее. Гайдар для многих, как красная тряпка для быка. Уже скоро настанет время, когда политики, желающие добиться успеха, станут прятаться от реформатора, понимая, что связь с ним может навредить их карьере. Например, дальновидный Сергей Шахрай во время предвыборной кампании 93-го отказывается принять первое место в списке «Выбора России» (блока, который поддерживается на выборах всеми активами государства). Е.Т. поясняет: «Может быть, потому, что в «Выборе России» немало людей, чье радикально-демократическое прошлое может ему повредить, на Гайдара ведь зуб имеют многие».

Но дело не только в “прошлом”. Дело в том, что вернувшийся в правительство Е.Т., не удосужившись отмыться от октябрьской крови, занялся своим любимым делом: “финансовой стабилизацией” (читай: удушением экономики). Причем очень спешил, опять готовясь скоро уйти: «Одно за другим принимали непопулярные решения. И естественно, что «Выбор России» вынужден нести ответственность за все эти шаги правительства». Е.Т. выражается и более личностно: «мало популярные решения по отмене хлебных субсидий, льготных кредитов и другие бьют по тебе, и бьют больно». В результате — явный недобор правительственного блока на выборах. Гайдар признает: «Ничего страшного вроде бы не произошло. И все же огромный разрыв между ожиданиями, порожденными апрельским референдумом, и реальностью воспринимается как поражение демократов».

И что бы ему немножко не подождать со своими мерами. Выиграл бы выборы, и давай, души, стабилизируй всласть… Сам же говорит, что президент был готов в случае успеха демократов на выборах к «серьезному политическому прорыву». Не получилось. «Результаты декабрьских выборов стали для президента неприятнейшим сюрпризом. /…/ Настроение у него было подавленное, пожалуй такое же, как в ночь с 3 на 4 октября». То есть и здесь Гайдар сумел доставить необходимые президенту неприятности.

Но и сам насладился мукой “ответственности”, поскольку неудача на выборах была воспринята Ельциным «как сигнал к отступлению, политическому маневру, частичной смене ориентиров». Уже к концу декабря — началу января Гайдар пронял, что в правительстве «возобладали идеи поиска немонетарных методов борьбы с инфляцией и отказа от экономического романтизма». И подал в отставку. Потому что ему больше бы уже не позволили свободно экспериментировать с человеческими жизнями и судьбами, а ничего другого в экономике он не умел да и не хотел делать.

Оставалось одно: окончательно дискредитировать демократическое движение, поставить на нем жирный крест. Е.Т. занялся играми публичной политики в новой Думе. И начал с того, чего, как он сам понимает, делать ему было никак нельзя: стал лидером фракции. При этом еще критикует Бурбулиса, который хотел занять это место: нельзя, мол, ему быть «публичным лицом фракции». Сетует: «еще раз убедился, что, как это нередко бывает, трезвое видение ситуации отказывает даже тонким аналитикам, когда дело доходит до тебя лично, до твоей роли, твоих возможностей».

Тонкий аналитик Гайдар видимо думает, что возможности его лица в чем-то превосходили возможности лица Бурбулиса. Вряд ли. Возможности поставить крест на демократии в тот момент у них были приблизительно одинаковые. Ну, может быть, у Гайдара чуточку предпочтительней — ведь именно с его именем были связаны и октябрьские беспорядки в Москве, и последующие стабилизационные меры, которые повели к стабильной невыплате зарплат населению. Так или иначе, он как то неожиданно (чтобы избежать раскола “выбороссов” еще до начала реальной работы парламента) дал согласие руководить фракцией. Не иначе как опять мыши из черных дыр попутали. «Так, один раз согласившись летом 1993 года, тоже в порядке компромисса, принять на себя роль лидера демократов, вынужден был и дальше расхлебывать последствия этого шага, все теснее связывая публичное лицо демократии со своей весьма противоречивой в общественном сознании персоной».

Пожалуй, это был последний крупный поступок нашего макроэконома перед его политической смертью. Став публичным лицом русской демократии, он угробил ее. Ибо, имея общественно-политическое лицо Гайдара, демократия начинает ассоциироваться у избирателей с чем-то страшным, тяжелым и ненавистным. Демократия и Гайдар в их сознании становятся неразделимы, и они выступают против демократии, желая выступить против Гайдара. Разумеется, Е.Т. не имеет никакого отношения к настоящей демократии, но после его храбрых деяний стало невозможно отделить демократию от “резанья по живому” в нашем общественном сознании.

Апология Гайдара

Исследуя тонкие области человеческой психики, надо быть крайне осторожным. Нельзя говорить, что вот такой-то человек, дыша дьявольской злобой и ненавистью, разрушил страну, ограбил народ, не дал родиться миллионам младенцев, способствовал развязыванию Чеченской войны, задушил производство, поставил крест на возможностях развития демократии в Росси и так далее. Все это, конечно случилось, но лично Е.Т. в этом не виноват. Вина в случившемся лежит не на Гайдаре (который, судя по его текстам, толком даже не ведал, что творил), а на гайдарной структуре, переданной ему по наследству и скрывающейся в глубине его психики.

Исследованием этой структуры мы и занимались в настоящей статье. И теперь хорошо понимаем, что Егор Тимурович должен был постоянно давать волю этой структуре, своему наследственному дару, своей пламенной страсти к разрушению. А ему не позволяли предаваться этой чистой страсти, отстранили от руководства живодерней. И он стал угасать. Посмотрите на фотографии последних лет. Мало того, что на них виден ящер, вылезший из глубин подсознания (или ящерица из «Хозяйки медной горы»), на них видно тихое страдание человека, которому не позволяют заниматься любимым делом, видна своеобразная духовность вивисектора. Люди, вы звери, вы сволочи, вы не дали человеку свободно реализовать свой талант. И он умер (человек, не талант). Вы убили Гайдара, радуйтесь. И трепещите, ибо грядут новые Гайдары.