Продолжение. Начало здесь. Предыдущее здесь.

Сумбур вместо музыки

Интересно, что в семье Медведевых у мамы и папы были как будто отдельные библиотеки. Выше я процитировал то, что президент сказал об отцовских книгах, а дальше он сообщает: «И у мамы было несколько собраний. Одно из них — академическое собрание сочинений Антона Чехова. Мама, по-моему, собиралась писать кандидатскую именно по этому писателю. И как-то так получилось, что я стал его читать». И представляете, какова добросовестность, ребенок (ему в это время «лет 12-13, наверное») читает том за томом подряд: «Все шло по нарастающей. Начиналось с рассказов Антоши Чехонте, а потом были вполне серьезные его произведения, и даже тяжелые. Закончилось все письмами». Обычному человеку трудно понять, как можно вот так читать книги. А если учесть, что в академических изданиях всегда есть обширные комментарии, то картинка получится просто устрашающая: маленькая читающая машина.

Я, впрочем, не знаю, читал Дима комментарии или нет. Но усматриваю в таком неуклонном чтении всего вплоть до писем Чехова приверженность ценностям мамы (проще говоря — проявление Эдипова комплекса). С другой стороны нельзя не увидеть в этом процессе нечто по сути механическое. Давайте в связи с этим посмотрим, что и как вообще читал Медведев. Он говорит: «Чехов поэтому для меня один из любимых писателей. С меньшим удовольствием, не буду скрывать, просто с трудом читал Льва Николаевича Толстого». Сванидзе спрашивает «Войну и мир» прочитали в школе?» Ответ: «Да. Это подвиг, конечно, но я ее прочитал. Как сейчас помню четыре тома зеленого цвета».

Запомним: человеку врезался в память даже цвет обложки. И опять же представим себе процесс: через не могу, через отвращение, ничего не понимая (что естественно в такой ситуации), гримасничая от боли, причиняемой русским классиком, Дмитрий Анатольевич отрабатывает страницу за страницей, главу за главой, том за томом… Да, это действительно подвиг. Пройти через такое и остаться чистым, нетронутым умом… Сванидзе сочувствует: «Это были не лучшие часы вашей жизни?» Да какой там «не лучшие», это был подлинный ад. «Это была обязательная программа. Как-то вот не пошло. Я думаю, это та самая опасность, которая содержалась в советской школе. Опасность отравления детей классикой».

Ну, это нытье про ужасы совка нам уже знакомо и даже надоело. Мы также уже знаем, что Медведев склонен переносить свои личные и семейные проблемы на других — на советскую власть, на Россию, на Сталина. На сей раз речь про советскую школу. Но может все-таки дело не столько в школе, сколько в ученике? Может, не надо уж так огульно: «Опасность отравления детей классикой. Когда после этого отвращение к классике сохраняется надолго». Может, просто у президента нет какого-то органа для чтения Толстого. Вот для Чехова есть (хотя трудно сказать, что человек, читающий с такой упертой серьезностью, может вообще в нем понять). И для Достоевского есть: «Достоевский мне и тогда и сейчас нравится гораздо больше Толстого». А для Льва Николаевича — нет. Кстати, не поэтому ли столетие со дня смерти Толстого в нашей стране практически проигнорировали? И не в этом ли причина того, что образование у нас при Медведеве пошло совсем вразнос? Ведь чиновники так чувствительны к ментальным причудам хозяев.

С гораздо большим удовольствием он говорит об иностранной литературе. «Первая книжка, которую я прочитал и получил от нее удовольствие — до этого родители уговаривали читать, но я был равнодушен к книгам, — «Дети капитана Гранта». Мне ее подарили. С книжками художественными тогда тоже было не очень». Здесь опять все тот же мотив: советская власть не давала людям читать. Мне, право, западло объяснять, что все, кому нужно, имели и читали книги. Любые самые запрещенные, надо было только не бояться и — платить деньги. Так что не стоит валить на советскую власть то, что конкретные родители не покупали ребенку книг. Это только семейная проблема людей, относящихся к культуре потребительски: вот папины научные книжки, вот расхожий набор собраний, купленных на макулатурные талоны (чтоб было, как у людей), вот достали академического Чехова на случай написания диссертации.

Сванидзе и сам видит, что говорить с Медведевым о русской литературе бессмысленно. Поэтому возвращается к «Детям капитана Гранта». В них «какой-то фокус есть. Я перечитывал раз десять». Дмитрий Анатольевич подхватывает: «Я не меньше. И вообще всего Жюля Верна. «20 тысяч лье под водой». Одну версию, потом, как ни странно, другую — «80 тысяч километров под водой». Я тогда в них находил много нюансов в описаниях, в переводе, меня это очень поразило. «80 тысяч километров» была издана где-то в 50-е годы, и перевод был более консервативен. Так получилось, что «Три мушкетера» Дюма я с удовольствием прочитал, «Двадцать лет спустя» — с меньшим, «Десять лет спустя» — так и не осилил».

Библиотеки в советское время тоже были — советские. Опускаю брюзжание. Но библиотечную систему Медведев все-таки хвалит: «Там были какая-то иностранная литература и книги, которые были в дефиците. Так я стал читать самые разные произведения. Очень сильное впечатление на меня в детстве произвел Ремарк. Наверное, это как раз пришлось на определенную пору взросления, романтической влюбленности. Помню, что «Три товарища» были просто эстетическим шоком. Красиво было написано, начиная от несчастной любви и заканчивая романтическим употреблением алкогольных напитков».

Библиотечную систему Дмитрий Анатольевич не слишком ругает скорей всего потому, что в этот мир его ввела мама. И от нее же пошло его увлечение музыкой: «Я начинал свое музыкальное образование, наверное, тоже с Энгельберта Хампердинка, — говорит он, подхватывая одну из реплик Сванидзе. — Эту пластинку купила моя мама. Она слушала ее с подругами. Отец к этому равнодушен был. А мне Хампердинк тогда понравился, и я его долго слушал вместе с мамой. Потом уже у меня появился свой магнитофон и я стал слушать что хотел. Наверное, сначала была «АББА». А потом кто-то притащил «Deep Purple». И в этот момент произошло полное изменение моих музыкальных вкусов. Я просто влюбился в хард-рок. Первая пластинка, которую я услышал, если я правильно помню, «Who do you think we are?» Вторая была «Deep Purple in rock». «Machine Head» появилась позже».

Мама слушала музыку, отец был к ней равнодушен, а потом появился магнитофон. Запомним эту последовательность, в ней, как мы ниже увидим, проступает структура души президента. Но прежде чем говорить о структуре его души, посмотрим, что он еще говорит о музыке (продолжаю прерванную цитату): «По качеству они были чудовищного уровня. И вы знаете, когда я потом получил возможность слушать это на настоящих пластинках, я был даже разочарован. Потому что количество недосказанности и нюансов в этих ужасных записях было такое, что мне казалось, что музыка просто подавляет, уносит куда-то. А потом оказалось — все как положено: бас-гитара, соло, барабаны, клавишные и вокал. А сначала казалось, что это что-то особенное. Я, например, помню, когда я в первый раз на своем бобинном магнитофоне поставил жуткого качества «Into the fire», то казалось, это вообще что-то такое, с неба».

О чем это он? Какие нюансы? Что уносит? Куда? Из слов Медведева всякому ясно, что речи о музыке как таковой здесь вообще нет. Речь о шуме, к которому приклеен лейбл. Мальчик слушает этот шум и наслаждается, считая, что это и есть настоящая музыка. Этому мальчику, возможно даже, все равно музыка это или нет, поскольку он наслаждается этикеткой. В частности, «Into the fire». Положим, это прекрасная музыка, но Медведеву-то нравится не она, а вот именно шум. А мнение, что это «Into the fire», удостоверяет лейбл. Это именно он создает ощущение, что звучит «вообще что-то такое, с неба». Но, повторяю, это только так кажется. Когда Дима прослушал то же самое, но в ином качестве, он «был даже разочарован». Да и как не разочароваться, если уже привык к мысли, что вот это механическое скрежетание — самое оно. Все понимающие ребята балдеют, а тут вдруг оказывается, что все не так, что «все как положено: бас-гитара, соло, барабаны, клавишные и вокал. А сначала казалось»…

Характерная ошибка. Примерно такая же, как считать наукой инженерные терзания отца, а культурой экскурсоводство матери. Похоже, но — не то. Фокус, однако же, в том, что человек, который по неведению принимает шум за музыку, обычно не может отличить музыку от шума и на очень хорошей аппаратуре.

Давайте прочувствуем разницу: одно дело слушать музыку (хоть классику, хоть рок, хоть рэп) и совсем другое — слушать ее через какой-нибудь прибор. Речь совсем не о том, что обязательно надо только ходить в филармонию или на живые рок-концерты. Речь лишь о том, что надо отличать наслаждение музыкой от наслаждения прибором. Все обсуждения музыки в диалогах Сванидзе и Медведева рано или поздно неизбежно скатываются к обсуждению прибора (да, собственно, о музыке как таковой у них вообще не говорится). Вот, например, диалог (Н. С. — Сванидзе, Д. М. — Медведев):

«Н. С. Как называется эта вещь, которая сейчас звучит?
Д. М. «Lalena». «Deep Purple». Великолепная вещь, кстати.
Н. С. Как сейчас помню, летом 73-го года, после первого курса, археологическая экспедиция под Смоленском. Так вот на всю компанию был один магнитофон.
Д. М. Бобинный или кассетный?
Н. С. Кассетный.
Д. М. Это было круто!
Н. С. Еще бы! Его все время крутили, и были всего три запиленные записи, они до сих пор у меня в ушах. Это диск Энгельберта Хампердинка, опера «Иисус Христос — суперзвезда» в оригинальном исполнении и диск «Deep Purple».
Д. М. Какой диск, не помните?
Н. С. Ну как же: «Machine Head».».

Понятно, что это разговор совсем не о музыке, но — о модных некогда именах и давно устаревшей теперь уже технике. Но от одного упоминания о кассетнике у президента вырывается: «Это было круто!» Очень живая эмоция. Это восклицание ясно указывает нам на то, что Медведева в те времена интересовало примерно то, что интересует и сейчас, айфончики: «Мне тогда очень хотелось купить хорошую аппаратуру. Но тогда просто не было денег. Потом, когда я эти деньги заработал, наверное, почти первое, что сделал, я купил себе хорошую советскую технику — колонки, вертушку». И опять, это не просто возможность слушать музыку, но — возможность слушать ее через качественное устройство.

В какой-то момент Медведев застыл в своем музыкальном развитии. Сванидзе спрашивает: «Вы за новинками сейчас следите, скажем, в хард-роке, или вы консерватор в этом плане? В смысле, вам что-то нравится, вы уже долгие годы любите это слушать, и вам больше ничего не нужно?» В ответ — некоторая пауза. И потом: «Я много работаю. У меня нет возможности отслеживать все новое, к сожалению. О чем я переживаю периодически». Он, конечно, собрал, тот классический хард, который слушал в юности. Но поскольку в 16 лет всякая музыка, «кроме харда», казалась ему «пустой попсой», и он «считал просто невозможным ее слушать», он и теперь не знает, что отвечать. И отвечает как-то неконкретно, без огонька: «Сейчас я стал интересоваться более разноплановой музыкой. Теперь, как человек с определенным опытом, слушаю те вещи, которые мне раньше казались неприемлемыми. И наши, и иностранные, в частности, качественную поп-музыку. И делаю это с удовольствием. Джаз стал слушать, чего раньше тоже не делал».

Да ладно там джаз. Медведев пошел даже дальше: «Я не засыпаю даже на опере, хотя не могу сказать, что так было с самого начала. Это сложное искусство, к которому нужно было привыкнуть. Родители меня к нему особо не приучали. И я где-то лет до двадцати пяти просто его не понимал. Но сейчас хорошую, красивую, профессионально поставленную оперу я с большим удовольствием послушаю». Круто! А поскольку президент не без гордости говорит, что не засыпает в опере, можно предположить, что слушанье опер считает делом совсем уж неслыханным, почти таким же подвигом, как чтение «Войны и мира». Но все-таки он помнит целых два названия: «Сельская честь» и «Паяцы», «в постановке Дзеффирелли — абсолютно красивая вещь, хорошие голоса». Ключевое слово тут «Дзеффирелли», бренд все же, как ни крути.

Что касается кино, то с ним дела обстоят примерно так же, как с литературой и музыкой. То есть нам придется различать технику для просмотра кино и сами фильмы. О технике поговорим в следующей главке, а здесь немного о фильмах, которые нравятся президенту. Вкусы типичные, но трогают объяснения, почему что нравится. Например, если он «не устал в интеллектуальном плане», то может смотреть что-нибудь вроде Кустурицы («Я имею в виду достаточно сложное европейское кино»). А если устал, может посмотреть триллер или боевик («Я этого не чураюсь»). Сванидзе вставляет: «Мне вестерны нравятся». Медведев подхватывает: «Мне тоже нравятся вестерны. Я считаю, что это довольно высокий жанр из развлекательного кино». Сванидзе: «Я бы сказал, воспитывающий». Медведев: «Воспитывающий, да. И конечно, я люблю мировую классику» («Крестного отца», «Однажды в Америке», «Пролетая над гнездом кукушки»).

Опускаю разговор о советском кино, перехожу сразу к современному: «Кино наше начало возрождаться в конце 90-х годов, когда появились новые изобразительные средства и пошли деньги в кинематограф». Не знаю, что президент подразумевает под «новыми изобразительными средствами», но вообще он думает, что «наш кинематограф находится на подъеме». Говорит: «Я считаю, что у нас в год появляются три-четыре фильма очень приличного уровня. Я не говорю о таких коммерчески благополучных проектах типа «Дозоров», которые тоже вполне на уровне мирового кино». Без комментариев. ЧИТАТЬ ДАЛЬШЕ