Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Но как же муж? — спросит читатель. А что муж? — муж плакал, но пойти против матери не поимел мужества: уходи Соня, уходи — все равно она нам жизни не даст… Неправдоподобно, не правда ли? — я ведь и сам сперва не поверил — грешным делом решил, что это придумано, чтоб оправдать нечто (что? — откуда мне знать, я ведь не выслушал противной стороны), — сперва не поверил, но потом некоторые обстоятельства убедили меня в том, что Софья не лжет.

Разврачук (это мужнина фамилия, я–то ее знал как Бурсапастори), оказывается «не имел права волноваться», у него, оказывается, было что–то с глазами (сетчатка, что ли, отслаивалась?), он, оказывается, мог ослепнуть — и вот отсюда все дела. Разврачук–мать безумно любила своего сына и сразу после свадьбы стала интересоваться: а за что же это Софья–то его любит? — человек невидный, никакими особыми успехами ни в чем никогда не отличался, вот–вот может ослепнуть — за что ты его любишь, Сонюшка? — Ой, ну разве на такие вопросы отвечают? — Она даже под дверью подслушивала в интимные минуты и все ничего не могла понять. Ребенок бы ее, может, и успокоил бы, но ребенка не хотела Софья (представляешь? — вырожу, а он слепой, — говорила она мне), и свекровь обозлилась — ведь она считала, что ее сына не за что любить, хотя сама любила его безумно.

Итак, читатель, перед нами самая обыденная жизненная ситуация: никто не виноват и виноваты все — конечно, Софья немного любила своего Сашу и немного хотела остаться в Москве; Саша хотел любить Софью, но не хотел волноваться; его мать желала счастья своему сыну, ждала внука и ужасно боялась, что Софья авантюристка, вышедшая замуж, чтоб залучить прописку и жилплощадь.

Верным будет предположение, что эта матрона ревновала своего сына к Софье и потому стала настраивать его в своем ключе, — ведь у старушки еще даже не наступил климакс, по заверениям Софьи… — все будет верно, но, в конце концов, важен результат: плачущий Саша Разврачук посадил ничего не понимающую Софью в такси и отправил ее в ночь, неизвестно куда. Повторяю, все, что здесь ни предположи, будет верно, и все же совсем не понятно дальнейшее поведение этого достойного любящего мужа (Софья утверждала, что он все еще любил ее), — совсем не понятно, ибо, вместе со своей матерью он не оставлял нашу Софью в покое, пока она, наконец, не бросила свои бесплодные попытки закрепиться в Москве. Саша лично ходил на работу (Софья устроилась в ЖЭК), в милицию… куда только не ходил, и повсюду обильно поливал ее грязью.

Впрочем, может быть, дальнейшее поведение Софьи убедило его в самом худшем, ибо она все–таки ни за что не хотела уезжать из Москвы («теперь уж из принципа»), и, даже когда ей уже не удалось остаться, когда она–таки уехала, сжегши все мосты, — нашелся человек, с которым она вступила в фиктивный брак… и какими–то правдами и неправдами она выцарапала себе эту квартиру на Трубной… Как это ей удалось, она не говорила, но она «хотела им всем доказать и показать». И показала, пожалуй, но счастливее от этого не сделалась.

И до меня у нее была такая же эфемерная и ненадежная любовь, как сейчас со мной, и так же точно она в тот раз, по ее словам, переживала и дергалась, и также все впустую. У человека всегда ведь все повторяется, читатель, — тебе это должно быть известно, — и если Софья снова полюбит, она полюбит столь же самозабвенно и глупо. Почему это, как думаешь? — наверно, проще всего предположить причиной ее неизбывное чувство вины перед Сашей Разврачуком, но возможно, это и не так, — возможно, это плохо изжитый эдипов комплекс или что–то еще другое… В общем, меня это мало волнует.

***

Софья подошла, поздоровалась, потом сказала:

— Простите, Анна Александровна, — нам надо поговорить.

— Говори, касатка, говори…

— Нет, с молодым человеком…

— Ну ты, Сонь, даешь, — пропела Анна Александровна, вставая.

— Хорошо, что я тебя встретила, — начала Софья, когда наша сваха удалилась.

— Как живешь? — спросил я, чувствуя, что краснею.

— Я хотела у тебя просить прощения за…

— Ну ладно тебе…

— Я так больше не могу.

Я промолчал.

— Пойми, я так больше не могу.

Я колупнул носком ботинка песок и опустил голову.

— Я хотела с тобой поговорить.

— О чем?

— Ты думаешь, не о чем?

Я пожал плечами.

Продолжение