Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Интересно, как ты поступаешь в таких ситуациях, милый читатель?! Я — когда как. Иногда я сама вежливость, сама предупредительность, но — очень формальная вежливость и очень сухая предупредительность. На многих это действует отрезвляюще: женское поползновение как–то само собой вдруг отмирает и отваливается от таковой моей вежливости. Я безмятежно улыбаюсь, но ко мне не подкопаться. Я сохраняю дистанцию: все очень мило, чинно, прилично… Но Софью, конечно же, этим не проймешь — я знал, что она одним махом преодолеет любой барьер и вот уже обвила мою шею своими горячечными руками.

Что ж, я избрал другую тактику: я такой, как всегда, между нами нет никаких расхождений, нет дистанции — все очень, опять–таки, мило, но… но, стоит ей протянуть ко мне руку, как рука пройдет сквозь меня, словно бы сквозь бесплотного призрака. «Ты просто фантом», — скажет она мне позднее, и правда: я вял; скучен; мне некогда; нет, ничего не случилось; все в порядке; не надо меня лечить; я сам не знаю, что происходит; меня ждут; я спешу; нет, не могу, и так далее.

Короче говоря, отчасти из жалости, а отчасти из тактических соображений я провел с ней несколько часов в этот день, и она мне все рассказывала, рассказывала, рассказывала — всю свою жизнь — а я, нахал, только делал вид, что прячу зевоту.

***

— Что ты со мной сделал? Ты меня всю высосал. От меня осталась одна оболочка…

— Ну, ты преувеличиваешь.

— Я так больше не могу — надо что–то сделать. Лучше бы меня тогда убили в Крыму.

— ? — Значит и это правда?!

— Лучше бы ты сам убил меня. Ну чем я плоха? почему ты не хочешь прийти ко мне? У тебя есть другая… я знаю, я знаю… Убей меня.

— Нет, не убью — ты слишком еще хороша для этого.

— Ты меня больше не любишь.

***

Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты…

Я вбирал в себя воздух, в котором мы только что вместе стояли, — я старался запомнить божественный запах его, я поднес зонт к лицу — он пах! — пах ее духами, и что–то таинственное чудилось мне в этом запахе: что–то от ладана или индийских курений, тяжелое что–то и что–то слишком похожее на серу…

Мимолетное виденье… когда б она знала, в какие безумства впадал я любя и что за жестокая пневмония для меня эта любовь! Любовь — сквозняк, знобящее дыхание потустороннего ветра, знойный суховей, поражающий прежде всего нашу грудь, а потом и голову нашу своим одуряющим жаром. Она тебя расщепляет, читатель, — надвое, и две половины твоего существа мечутся, ища соединения, — вот в чем смысл любовного безумия, в стремлении воссоединиться, как о том нам рассказывает и Аристофан в «Пире» Платона («во время чумы»). И ты не находишь себе места, читатель, — не находишь себе места, ибо местом твоего соединения являешься ты сам, и ты мечешься, безумец, пока наконец не соединишься на вершине своего безумия — в любимом существе. Здесь все кончается — ты выздоравливаешь.

Вот и Пушкин, кстати (мы все должны равняться на него), в письме к Соболевскому со свойственной ему точностью пишет: «Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о m-me Kern, которую с помощью божией я на днях – – – –».

Какое пушкинское слово зашифровано здесь четырьмя черточками в академическом собрании сочинений Пушкина? — я в точности не знаю. Можно только предположить, что последняя буква этого слова — энергическое «б», а не вялое «л», и тогда первая буква будет — указывающее на некое совершенство «в». Не «о», с которым слово все равно бы кончилось на «б», но имело бы смысл «отделаться, отвертеться», что по отношению к «гению чистой красоты» было бы, согласитесь, не совсем уместно. Конечно «в», конечно совершенный вид, конечно твердое проникновение: съесть, выломать, вынудить, выдрать, выпороть, выколоть, выгнуть, выжрать — и, конечно, натужное «ы» в этом слове позднее должно перейти на высокое «е», чье пение вдруг оборвется внезапно…

Продолжение