Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Никогда нельзя с точностью знать, как поведет себя брошенная вами женщина. О эта надежда! — до чего только она не доводит женщину, до каких безумий и отчаянных шагов.

Но если вы думаете, что я опять буду говорить о наших встречах с Софьей, о ее слежке, о том, как я от нее отделывался, — вы ошибаетесь. Это, конечно, было! — много здесь было и смешных и грустных эпизодов, но речь пойдет не о них, ибо я повествую только о том, что прямо относится к делу: к тому странному сцеплению событий, которое привело меня к моему настоящему состоянию.

Сегодня я чувствовал себя из рук вон плохо, просто ужасно, читатель, и самое забавное, что так же плохо я чувствую себя и сейчас, когда пишу. Я с грехом пополам завершил предыдущую главу и просто не знаю, как быть дальше.

В чем же дело? — подумал я, — Теофиль, я не болен? Но Теофиль молчал. Нет, я не болен — когда я болею, я это всегда отлично чувствую — здесь дело в другом. В чем же?

В дверь позвонили.

Я лежал в постели на спине и не хотел вставать. Сердце мое билось так, что вздрагивала книга у меня на груди, — книга, которую я читал, над которой задумался, в которой было написано: «Само собой напрашивается сближение между контовой религией человечества, представляемого в великом существе женского рода, и средневековым культом Мадонны. Заметим еще любопытное совпадение. Как раз в то время, как в Париже Конт обнародовал изложение своей религии, с ее превознесением женственного, эффективного начала человеческой природы и нравственности, в Риме тысячелетний культ Мадонны познал свое теологическое завершение в догматическом определении Папы Пия IX о Непорочном Зачатии пресв. Девы (1854 г.). Когда мыслитель такого…»

На этом месте меня прервал звонок, но, вместо того чтобы открыть дверь, я, положив книгу на грудь, стал думать об этом сопоставлении, а потом как–то незаметно для себя перешел к тому, что «никогда нельзя в точности знать, как поведет себя брошенная вами женщина…» и т.д.

Когда позвонили второй раз, я уже окончательно решил не открывать и, чтобы отвлечься, стал вспоминать разных своих знакомых (в основном, конечно, женщин) — брал их парами и обменивал одеждой.

Что и говорить: одежда принимает на себя клеймо носителя, и если вы попробуете обменять людей одеждой (или сами полностью переоденетесь в чужое платье), до чего же подчас интересные вещи вдруг откроются. Представьте себе, например, Софью — в общем, очень кокетливую, и очень женственную и одновременно пугливую, и легкоранимую, и вместе с тем страстную, и идущую напролом, — Софью, которая носит обычно свободные светлые платья и высокий каблук, — представьте теперь ее в обычной одежде Лики: вельветовые штаны, какие–нибудь туфли без каблуков, облегающий свитерок или легкомысленная курточка — все коричневых тонов. Я вовсе не хочу сказать, что все это Софье не пойдет, — нет, в этом (я предствляю) будет даже особая прелесть, но — это будет уже не Софья.

В первую очередь должна будет появиться некая напряженность: взгляд на себя со стороны, который сразу изменит выражение глаз и отразится в улыбке; с волосами ей тоже придется что–то сделать, подобрать их, что ли, эти прекрасные черные волосы, которыми я так любил играть.

Я представил себе Софью в этой новой одежде: с подобранными вверх волосами сидела она у себя на кухне, за столом, над тазом с водой. Забавно, но при чем же тут таз? — подумал я, продолжая следить за ней. Из каких–то пакетиков, сверяясь с лежащей перед ней бумажкой, Софья засыпала в таз разноцветные порошки, тщательно перемешивала, засыпала новые… затем взяла этот таз и поставила на огонь кипятиться.

Продолжение