Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Говорила она все-таки не очень заинтересованно, а вот я, надо заметить вам, вдруг увлекся, вспомнив свои ночные размышления об одностороннем мире. Я сказал:

— Ты знаешь, наверное это устроено так, Афродита — пространство, а Кронос — время. Они дети неба, но матери у них разные, у времени — земля, а у пространства — море. Причем, характерно, что именно время отделило небо от земли. Ведь мать времени именно не море, а земля с ее периодическим цветением. Ведь время можно мыслить только как периодический процесс, как вечное возвращение в себя… — так говорил я, а сам, кстати, думал: И Бог создал время (берейшит — «в начале» — указание на время) раньше всего — раньше неба и земли, которые ведь могут считаться небом и землей только после отделения друг от друга этим «началом»; — и на земле отпечатком серпа времени будет потенция к периодическому цветению, а на небе — цветение светил, — так думал я, продолжая говорить Саре следующее: И если, например, Кант считает, что время мы не можем выразить иначе, как пространственно, а Энштейн и вообще не отделяет пространство от времени, то этим они высказывают ту же мысль, что и ты, когда говоришь, что любовь (пространство) в своем зачаточном состоянии соединяла Урана и Гею и только после оскопления Урана высвободилась при содействии Кроноса. Ибо ведь выходит, что время (Крон) является условием порождения любви, а любовь — условие порождения времени. Значит, получается: они как бы однояйцевые близнецы, которые фактически содержат друг друга в себе. Но Афродита все–таки старше, первее, важнее, ибо без нее не было бы и Крона. А вот пространство без времени можно помыслить. Любовь больше или, как скажет Дант: «Любовь, которая движет Солнце и другие светила»…

— Ну, это уже в другом смысле, — сказала Сара, и я спустился с неба на землю.

— В другом?

— Впрочем, возможно… все здесь зыбко. Ведь вот ты, сам того не зная, говорил об Афродите и Кроне как об Изиде и Озирисе. И потом это яйцо…

— Яйцо?

— Ты сказал: «однояйцевые близнецы»…

— Ааа? Да–да.

— Другой миф: на землю упало яйцо, и из него родилась Афродита. Мировое яйцо.

— Яичко упало и разбилось. Плачет дед. Плачет баба. А курочка Ряба кудахчет.

— Вот–вот! Из скорлупы — небо и земля. Разбивание яйца — космогонический акт. Отделение неба от земли, создание вселенной.

Что это она все акт да акт — одни разговоры, которые хоть и полезны, поскольку отвлекают Сару от мрачных дум, однако мне никакой пользы не приносят. Никакого света не проливают эти разговоры о космогонических актах на мою судьбу, которая, чувствовал я, как–то должна быть связана с неким актом, происшедшим однажды на поэтическом вечере.

Время шло, поддерживаемое этой болтовней — о любви, в сущности, — я уже стал уставать от слишком ученых разговоров, касающихся только судьбы вселенной, но — не моей собственной. И я уже хотел уходить, уже посмотрел на часы, сделал движение подняться, когда Сара сказала:

— Но ведь есть и другие представления о космогоническом акте.

Это значит, читатель, что она не хочет меня отпускать, что ей нужен, бля, собеседник, что она боится остаться одна, что она все же хочет мне что–то сказать… Интересно! Однако, бог с ними, с этими другими представлениями, — ведь, если пустой разговор о них займет столько же времени, сколько о Зевсе с Дионой, мне придется здесь ночевать.

— Другие?

— Да, у тех же греков, но более поздние…

— Какие? — нехотя спросил я, глядя сверху в окно — вниз, туда, где ходили люди и бегали собаки.

Продолжение