Начало – здесь. Предыдущая часть – здесь.

36

Мы остановились недалеко от реки. Я вышел на свежий воздух. Стало легче. Потом разделся у всех на виду и надел мятые плавки.

Я закурил и стал осматриваться. Вокруг было много девушек. Все были в купальниках. Но лишь немногие вели себя естественно и стояли без напряжения, свободно держа руки и постреливая томным сексапильным взглядом. Их попки купались в лучах израильского солнца, и в мыслях я огромной ложкой поедал их задницы, предвкушая десерт. Остальные же – а их было, конечно, большинство – стушевавшись, стояли в сторонке, окропленные мраком тени от небольших пальм, и нервно поглядывали вокруг и друг на друга. Казалось, будто нагота – это бремя, которое для них невыносимо, будто это неудобная одежда, пошитая плохим мастером, будто они родились в пеленках.

За воротами нас встретил тренер, который показал, как одевать спасжилеты, как пользоваться веслами и куда садиться в каяках. В общем, еще раз повторил то, что все и так уже знали. Так, впрочем, происходит постоянно. На протяжении всей жизни нам приходится по тысяче раз выслушивать то, о чем нам говорили еще с рождения, повторяли, когда мы были подростками, и вновь стали напоминать, как только мы чуть-чуть повзрослели. Я уже писал о божеской бюрократии, о самолетах в небе, о негритятах с инжиром, но здесь событие иного порядка: пусть христиане наконец согласятся, что бог, выкурив экстракцию из полсотни каннабиноидов, записал кассету, которая могла проигрываться вечно, потому что сторон «А» и «В» у нее не было; он поставил ее в старую добрую «Комету» и просто нажал «плей». Из-за такой безответственности господа мы до сих пор слышим, как устами небес нам говорят, что надо быть разумнее, аккуратнее, добросовестнее, прилежнее, ответственнее, порядочнее, законопослушнее, пунктуальнее, добродушнее, вежливее, уступчивее и веселее. Это что – вишлист праведника? Я вас умоляю, будь у вас хоть все эти качества, это еще не значит, что вас причислят к лику святых. Святые, как правило, – лишь чертовы шарлатаны, ищущие пристанище в человеческих умах. Опомнитесь! Давайте водить гонзо-хороводы, давайте петь в микроволновые печи, целовать женские запястья, давайте пить из мыса Горн, давайте кушать лед, снег, облака, давайте ходить по потолкам и радоваться извержениям вулканов! Это был бы прекрасный мир, дивный мир, с тысячелистниками вместо пальм, с любовью вместо войн, с небом вместо земли. Мы бы построили новые храмы, придумали новые книги, изобрели новых людей. Мы бы стали ангелами во плоти. И никаких вам праведников, никаких святых, никакой менструальной волокиты.

Пока я придумывал новую систему мира, Джерри пялился на грудь одной из тех, что стояла в тени. Она была довольно полная, но Джерри это не смущало. Мне показалось, что сейчас он пустит слюну. Но вместо этого он неуверенной походкой подошел к девушке и что-то ей сказал. Словно в лучших традициях голливудского кино, она влепила ему хлесткую пощечину. Джерри подошел ко мне, потирая щеку, на которой уже четко проступали толстые пальцы барышни.

- Что ты ей сказал? – спросил я.

Джерри почесал затылок.

- Ну я не знал, что ей сказать. Сказал, что люблю девушек в теле.

Я покатился со смеху. Джерри, в очках, с горбатым носом – и ляпнуть такое! Девушка с ненавистью посмотрела в нашу сторону. Через какое-то время я успокоился, а Джерри, кажется, так и не понял, в чем был его донжуанский промах.

37

Однажды я уже сплавлялся. Река Дунаец была широкой, и с двух сторон ее окружали горы. Протекала она недалеко от польского городка Закопане, куда мы обычно ездили, чтобы с высоты двух километров спускаться на горных лыжах в самый низ – к подножью горы, где среди сверкающего снега и высоких елей, упиравшихся верхушками в бездонное синее небо, располагалась уютная хижинка с горячим глинтвейном, сдобренным кусочком лимона, с налистниками, из которых вытекал шоколад, фляками, все помещение охватывавшими своим ароматом, бигос и прочей чертовски аппетитной дрянью. После каждого спуска, с ледышками на усах, бровях и – чем черт не шутит – на ресницах, мы заходили в эту хижину отогреться, поболтать и чего-нибудь выпить или перекусить. Там всегда было много людей. Стоял мерный гул пустых разговоров. Официантки ходили туда-сюда и галантно виляли бедрами. На них были традиционные польские убранства, и такая странная сексуальность официанток в народном облачении заставляла трижды подумать, прежде чем снова взять свои лыжи, выйти на жуткий мороз с леденящим ветром и пойти к канатке, чтобы сделать еще один спуск, совершить еще один полет в безвременье снега. Ведь даже когда ты кубарем катился по склону, когда одна лыжа оставалась далеко вверху, а вторая безнадежно врывалась в снежную кашу, когда все твои штаны до отказа были набиты этим чертовым снегом и когда, встав, отряхнувшись и взглядом найдя первую лыжу, ты понимал, что твои два больших пальца сломаны, ты все равно неизменно шел в хижину, брал себе чашечку горячего вина, неумело бинтовал кисти рук и думал, что этот спуск и все предыдущие того стоили. Потому что горы – это молчание грандиозности и монументальности, это то, что приближает к небесам и дает дотронуться до первозданной природы, это нечто, что призывает нас быть выше. Горы – это молочные железы планеты. Мы любим их трогать и обхаживать.

Через полгода, когда мои пальцы благополучно зажили, мы вновь приехали сюда, в этот небольшой польский городок. Было уже лето, и дни стояли погожие, а солнце садилось поздно. Мы ходили по горам, кушали в кафешках, знакомились с людьми и оставляли чаевые.

Когда мы приехали на сплав, погода резко испортилась и пошел проливной дождь. Пришлось долго ждать, прежде чем ливень немного поубавился. Мы сели в лодку и поплыли вниз по течению. Широкая река, изморось на щеках, туманка над водой. Я одел плащ и прикрылся зонтом. Ветер задувал под одежду, было прохладно. Сзади слышались крики туристов. Похоже, их лодка перевернулась.

Сбоку от меня сидел одетый как хиппи незнакомец, промокший до нитки, с длинными седыми волосами, козлиной бородкой и широкими скулами. Он говорил на английском и еле заметно улыбался.

- И как вас сюда занесло, молодой человек? – спросил он меня.

Я улыбнулся.

- Так же, как и вас, э-эмм… – я замялся, затрудняясь хотя бы приблизительно оценить возраст незнакомца: на его лице виднелись небольшие морщины, но спокойное и легкое выражение лица делало его таким молодым, что я растерялся. – …как и вас…

- Френк Гудманн, – он протянул мне свою жилистую руку.

- Эрик Левковиц. Через «ц», а не «тц».

Мы обменялись рукопожатием.

- Не знаю, как ты, Эрик, а я люблю сплавляться по рекам. Плывешь себе, плывешь, ни о чем не думаешь. Река уносит тебя все дальше. Ты не сопротивляешься, потому что знаешь, что реку вспять не повернуть. Течение несет тебя к горизонту, а ты знай себе сидишь да в воду смотришь. Люблю я это дело, – у незнакомца было ярко выраженное американское произношение.

- Вы откуда, Френк? Случаем не из штатов?

- Именно. Сан-Фран, Калифорния.

- Золотые Ворота, все такое?

- Да-да, хиппи, канатные трамваи, движение геев и лесбиянок… – он прервался и внимательно посмотрел на меня. – Ты наверное там был, Эрик?

- Увы. С детства мечтаю съесть настоящий американский гамбургер в настоящей американской забегаловке, но все, что мне достается, – так это только вот такие сплавы, Парижи, Римы, Брюссели и все остальное. Ну вы меня понимаете…

- У нас славный городок, поверь. Я вырос на холмах Сан-Франциско, дышал Тихим океаном. Я почему-то считал себя битником, хоть теперь все и говорят, что я вылитый хиппи, всю Америку объездил и всегда мечтал попасть в Европу, но получилось только теперь, – Френк простер руки, показывая на реку и берега. – Вот о чем я: об этих удивительных местах.

- Вы были битником? Как забавно… Я люблю их литературу.

Френк засмеялся и из-за спины достал небольшой зеленый рюкзак, напоминавший скорее потрепанную котомку.

- Да, я даже знавал Керуака. Мы с ним были почти ровесники, поэтому когда в одном из баров я увидел знакомое лицо, я подошел к нему и мы вусмерть напились, прям как старые знакомые. С тех пор его томик всегда со мной.

- Слушайте, Френк, а вы случаем не из тех ковбоев, которые любят потрепать языком и потравить байки? Да и не выглядите вы на столько, чтобы быть ровесником Джека.

- Нет, Эрик, не та у меня жизнь, чтобы что-то выдумывать. Со мной столько всего было, что, начни я даже сочинять, я бы все равно не промахнулся, – он достал книгу Керуака и открыл первую страницу, на которой стояла подпись автора и чуть ниже было небрежно выведено: «Френки, ты чертов алкаш».

Я засмеялся.

- И у вас были проблемы с алкоголем.

- У всех были проблемы с алкоголем. Иначе как-то не получалось, – Френк пожал плечами. – Но теперь я немного отошел от этого. Черт возьми, я просто хочу увидеть Европу, а для этого надо время. Не хочу откинуть копыта в самый разгар трипа в какой-нибудь захудалой попутке с красивой молоденькой девушкой за рулем. Ее же инфаркт хватит, когда рядом с собой она увидит мертвого битника – или хиппи, как угодно – с книгой Керуака в рюкзаке, – Френк широко улыбнулся.

По-прежнему моросил дождь, и на меня село пару комаров. Я прихлопнул обоих, размазав кровь по руке.

- И сколько вы еще пробудете в Европе?

- Не думал об этом. Денег у меня немного, но пока я справляюсь. Наверное, еще месяца два. У вас старые города и замечательная природа.

- Да-а… – мечтательно протянул я. – Только не говорите, что в Америке хуже.

- Да нет, там просто по-другому. Ты обязательно должен там побывать, ты должен увидеть этого великолепного монстра, эти полосы, эти звезды…

Френк достал маленький блокнотик, вырвал из него пожелтевший от времени листик и накарябал на нем свой адрес.

- Вот, держи. Если будешь в Сан-Фране, заходи в любое время, с удовольствием пропущу с тобой по бокальчику. Покажу тебе бар, где я познакомился со стариной Джеком.

Я аккуратно сложил листик и положил его в свой бумажник, заранее зная, что адрес Френка мне никогда не понадобится, потому что это, в конце концов, другая сторона земли, а до туда все же далековато.

Когда мы подплывали к концу нашего пути, небо прояснилось и из-за облаков выглянуло солнце. На западе появилась большая радуга. Френк посмотрел на нее и, потерев руку об руку, прошептал:

- Мальчик мой, это наш с тобой знак. Мы должны двигаться на запад, – он посмотрел на меня. – Слышишь, на запад.

Странный незнакомец подмигнул мне, развернулся и, не сказав больше ни слова, ушел прочь, со своим запахом виски и зеленым рюкзаком на правом плече.

Продолжение

На Главную "Джаза на обочине"