Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь. Предыдущий эпизод этой части – здесь.

63

Так было два или три дня назад. А сейчас я мог наблюдать лишь весьма подозрительный взгляд девушки на ресепшене. Мы подошли ближе.

- Добрый день, – с австрийским акцентом сказала девушка. Она взяла карандаш, задумчиво на него посмотрела, пару раз аккуратно стукнула им о стол и спросила: – Это случайно не вы пару дней тому назад покрасили пса?

Жалкое подобие невинной сцены из какого-нибудь телесериала.

- Какого такого пса, простите? – ответил я, делая вид, что о семействе псовых слышу первый раз в жизни.

Девушка еще раз постучала карандашом по деревянному столу, словно учительница средней школы, недовольная учениками. Она сказала:

- У владельца нашего отеля есть пес. Владелец живет в соседнем коттедже, – последние слова она произносила с особым напряжением, так что я подумал, будто у нее проблемы с правильным интонированием. Бедняга. Девушка показала в сторону окна. В окне, прикрытом легкими гардинами, виднелось нечто вроде небольшой приморской виллы. Французские лождии, где можно напоказ трясти своим владельческим хером, зеленый газон, подстриженный настолько ровно, что лед для керлинга покажется ухабистой проселочной дорогой, небольшой японский садик, греческий фронтон. Барбекюшница. Внутри, сквозь тонкие шелковые шторы серебристого цвета виден интерьер – я называю это скупой элегантностью, когда все выверено до самых мелочей, когда пыль на прошлогодней фотографии твоей бабушки – это лишение уборщицы ее премии, когда незакрытая дверца – смертный грех в 10 баллов по шкале Рихтера. Педантичная выверенность. Слева – возле камина – плазменный телевизор на полстены, который никогда не включают. Скупая элегантность. Судя по всему, в такие комнаты даже не заходят. Такие комнаты просто есть, они должны быть, и они обставлены, и в них убирают. Но никто, кроме уборщицы, сюда не заходит. Зачем? Есть другие тридцать шесть комнат. – А своего Брунни он обычно оставляет на лужайке возле отеля, – девушка выжидательно посмотрела на меня.

- Я вас слушаю.

- Так вот. Брунни недавно потерялся, и на следующий день один из туристов привел пса назад. Животное было до смерти напугано и измазано краской.

- Shit happens, – задумчиво сказал я, глазея на ее глубокий вырез. Пожалуй, второй размер. Как я люблю. Скромно, достойно и без стеснения.

На самом деле, для некоторых собаки – это фетиш. Кто-то мастурбирует на второй размер, кто-то мастурбирует на собак, кто-то собакам подражает, а кто-то собаками рождается. Если бы у меня был выбор, я бы прямо на ресепшене разрядил себе в голову пистолет, чтобы возродиться священной собакой у ацтеков. Чтобы меня почитали. Чтобы меня хоронили вместе с хозяином.

- Владелец очень любит своего пса. Это его единственный пес. Это его любимый пес.

Чтобы грехи хозяина переходили в мое гниющее тело. Чтобы я был полезен и священен. Святые опарыши в моем святом теле. Чтобы смотреть, как Кетцалькоатлю приносят в жертву бабочек и колибри. Душа нараспашку. Такая фантазия вполне могла бы сойти за действительность, а может даже и стать ей. Почему бы и нет? В конце концов мы еще не мумии и можем что-то делать. Наш век начинается с каждым рассветом.

- Турист, который привел пса, – наш постоялец, каждый год гостит у нас в отеле, поэтому в нем мы сомневаться не можем. А вот вы с мистером Ричардсоном – на вас поступали жалобы от соседей сверху, которые говорили, что после вашего заселения у них в комнате постоянно пахнет… – девушка стала перебирать какие-то бумаги и остановилась на одной из записей, – …пахнет, как они сказали, «травкой». А один из соседей по этажу заявил, что был весьма разочарован в качестве наших услуг, когда… секундочку, – она достала еще одну бумагу и снова стала вести по ней пальцем, зачитывая написанное, – когда «парень роста около метра восьмидесяти, волосы рыжие, в состоянии алкогольного опьянения в три часа ночи стучался в номер и умолял поделиться с ним контрацептивами», – девушка отложила бумаги в сторону и посмотрела на нас.

- Эм… Ну что касается пса, так мы просто увидели, как он стоял перед дверью в гостиницу. Он скулил. Он, этот пес вашего владельца. Гунни или как там его…

- Брунни.

- Да. Брунни. И он… Он скулил и выглядел таким несчастным. Ну знаете, как это бывает: печальные глаза, хвостом виляет, когда людей видит, ну и все такое. Мы взяли его к себе. Ведь так, Рэй? – я ткнул «мистера Ричардсона» локтем в бок.

- Ах да, да-да, все именно так и было.

Когда мы спустились с горы и подошли к отелю, Рэй хорошенько курнул и теперь было трудно представить, что творится у него в голове.

- А ведь как показывает история, надо заботиться о ближних. Гитлер, собаки, отельный бизнес – это все настолько переплетено между собой, что мы не удержались. Однажды преподобный сказал мне, что нельзя быть просто очевидцем трагедии, надо быть кем-то большим, становится спасителем во имя Христа…

- Я ведь не говорила, что в надписи на псе упоминался Гитлер, мистер Левковиц.

Было прекрасно осознавать свою тупость. Словно у тебя озарение. Словно у тебя запор, и ты не можешь с этим ничего поделать. Пару ложек касторового масла может и спасут твою задницу, но всю оставшуюся жизнь ты будешь чувствовать себя ущербным, когда по ящику будут крутить рекламу слабительных средств: агиолакс, сенадексин, лиобил, свечи с глицерином…

Рэй, молчавший все это время, вдруг заговорил:

- Ведь все дело в том, что пес, голодный и злой, стоял у самого входа. Он мог укусить любого. За пенис. За что угодно. Господи, вы только представьте: он мог откусить чей-нибудь пенис! И мой, и вашего отца, и прапрадеда вашей мамы. Его преподобный, – Рэй показал на меня, – не вынес бы такого зрелища. Чтобы бы вы стали тогда делать? Искать того, кто бы замариновал чью-то елду до приезда скорой? Бежать в поисках нитки с иголкой? Искать того, кто измазал собачонку в краску? Вы бы стали на нас так смотреть и задавать такие глупые вопросы? Я думаю, что Конституция дана нам не спроста. Учитывая все обстоятельства я полагаю, что за такое отношение к животным вы и ваш любезный владелец-животновод сможете выбрать любой день недели и удобное для вас время, чтобы явиться в суд, как считаете?

Чертов идиот.

Девушка стояла неподвижно. Наверное, она тоже думала, что мы ее пристрелим.

На лице девушки было написано все: что она любит арахисовое печенье, что она ненавидит свою работу, что она ненавидит нас, но боготворит владельца, что у нее старенький Мерседес и что она кое-как сводит концы с концами. Что ей не в кайф слушать тирады ополоумевшего нациста. Да пожалуй, она бы лучше отсосала у бармена под барной стойкой, чем узнавать подробности про покраску пса.

У меня в глазах стало темнеть, я начал погружаться в бездонную пучину, где не было ни звезд ни пионеров, ни конституций ни границ. Ни нацистов, ни их собак. Где отсутствовала скупая элегантность и сатиновые обои. Где не было выверенности. Как могло такое получиться – чтобы где-то в австрийском отеле у подножия горы я, попытавшись оправдать окрашивание лабрадора, начал терять сознание на виду у беспомощной девушки с грудью второго размера? Как мы скатились до уровня пресмыкающихся, как мы стали дикими зверями, погаснувшими в лучах собственного безумия?

Продолжение

На Главную "Джаза на обочине"