Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь. Предыдущий эпизод этой части – здесь.

64

Я лежал на кровати, а входная дверь скрипела под натиском чьих-то увесистых ударов. Кому понадобилось выбивать эту чертову дверь?

Пару часов назад или больше, когда мы еще были на горе, там было прекрасно, и мы почти не пили. Мы дышали чистым воздухом и рассматривали долины. О да, там было поистине прекрасно. Но какой-то козел настойчиво бил в дверь, и это не давало мне сосредоточиться на мыслях о нашем горном трипе, о лучах солнца, о капающей на живот влаге.

Я подумал, что, возможно, кто-то стучит в дверь. Не то чтобы эта мысль была устрашающей, но на какое-то мгновение она заставила меня ощутить панические флюиды, исходившие из общего коридора. Казалось, что дверь вот-вот снесут с петель. Я застыл в ожидании, притаился, как зверь, чувствующий опасность. Удары отдавались резкой болью в каждой клетке моего истощенного организма. С каждым разом они становились все сильнее и сильнее. Я видел, как пузырями пошла дверь, как обои стали сворачиваться от громыхающих звуков.

Сквозь окна бил яркий солнечный свет. Судя по всему, я проспал до самого обеда. Где-то глубоко затаилось подозрение, что я помнил далеко не все и что именно то, чего я не помнил, и стало причиной этого недружелюбного стука в дверь нашего номера. Недружелюбного. Ха. Это мягко сказано.

Рэй тоже проснулся и с какой-то глубокой задумчивостью смотрел на дверную ручку, которая неистово дергалась в припадке эпилепсии, как тот пьяница из бара, когда весь пол был в его пенообразной блевотине.

Наши мозги превратились в точки на системе координат. Маленькие-маленькие точки, антиматерия. Словно бы ты выходил из комы в вегетативное состояние. Месяц, год, пятнадцать лет – ты лежишь, тебя переворачивают, чтобы не было пролежней, ты испражняешься в катетер и смотришь в потолок, в углы потолка, где висит паутина. По ночам в твою одиночную палату заходит сторож и пялит тебя несколько раз, а потом аккуратно укладывает в ту же позу, в которой ты встречал его перед совокуплением. Ты лежишь, а тебе вентилируют легкие. Жизнь, полная приключений.

Черный провал и – безмятежное созерцание.

Бог покинул эту страну. Теперь мы остались здесь наедине с этими монстрами.

В углах потолка висела густая паутина. Четыре угла – и четыре хитро сплетенные паутины. Сами пауки где-то тщательно прятались. Они выжидали и созерцали. Будущее – это тоже история, и учебники по нему можно писать хоть сейчас. Жертва найдет своего охотника.

Паутина в номерах – и это Австрия? Ответ: да, это Австрия и – да, это паутина. Причем ничего в этом особенного нет. Просто плохая горничная. Зато, вполне возможно, что у одной из тех, кто здесь убирается, второй размер. Как я люблю: скромно, достойно и без стеснения. Может, ее зовут Илаиза и она любит паутину. Может, она вегетарианка. И может, ее пялит отельный сторож. Чем черт не шутит.

Потом удары стихли, и послышались быстрые шаги в сторону лифта.

«Слава богу, – подумал я. – Недоноски сделали ноги. Им не в пору тягаться с нашими коммунистическими идеалами и прозападными идеями о переменах». Переставить мебель – нелогично, безжизненно, бесполезно. Глупо. По-идиотски глупо. Только конченый джанки может принять такое решение. Мы не ширялись и не нюхали клей. Не втирали порошки в наши слизистые. Не глотали таблетки и даже не пили сиропы от кашля. Мы убивали себя медленно и со вкусом. Травка и алкоголь – наша жизнь была сплошным хепенингом. Никаких жалоб на распутство и уныние.

«Недоноски свалили, – сказал я Рэю. – Дай затянуться».

Рэй пустыми глазами посмотрел на меня и лениво почесал свой пах.

- Ты о чем?

- О травке и о тех кретинах, что в дверь стучали и нас разбудили.

Горничная здесь была настолько безалаберна, что под одной из кроватей мы обнаружили недоеденный бутерброд, поросший черной плесенью. Полезное ископаемое.

Рэй в недоумении поднял брови:

- А кто-то стучал в дверь?

Чертов идиот. Укурок.

65

Как-то раз, помнится, у меня появилась мысль: бросаю пить. Честно вам говорю. Я действительно хотел справиться с этим. Совершенно искренне. Тогда я уже закончил университет и получил этот, как они его называют, «диплом». Бумажка из совкового сортира в твердом переплете с еле просматриваемой печатью Министерства образования. Пыль оседала на бумажке день за днем, слой за слоем, а я пил водку на чужих балконах.

И вот однажды я встал с утра, чтобы помочиться. Похмелье, мое нормальное состояние. Я мимолетом взглянул на кривую струю, уносившуюся в пасть унитаза, и подумал: «Ну вот и допился». Моча была такой желтой, что Мэтт Гроунинг себе и представить бы не мог. У Рэя в свое время уже был гепатит, когда он положил свою печень на алтарь пьянства, и я порядком подсел на измену.

В поликлинике ко мне вышла симпатичная медсестра, с таким красивым белым чепчиком – ну вы знаете, – с красивой фигурой, когда так и хочется полапать. А мне было настолько не по себе, что я даже не посмотрел на ее бесподобные ножки и спросил:

- Сколько мне осталось?

Она лучезарно улыбнулась («Вероятно, радуясь моей скорой кончине», – подумал я):

- Мистер Левковиц, Вам осталось… занести Вашу больничную карточку в регистратуру и пойти домой хорошенько проспаться. Все у Вас в порядке. И подумайте: может, не стоит столько пить? А болезнь у Вас другая, – она по-прежнему широко улыбалась. Она по слогам произнесла: – И-по-хон-дри-я.

Дело в том, что это был шестой раз за месяц, когда я приходил к ним сдавать анализы. Не знаю, что они там проверяли, но ощущение у меня было такое, что вместо крови по моим венам циркулировал чистейший этанол.

Брали и кровь, и все что угодно, но чаще я мочился в эти холодные маленькие прозрачные стеклянные баночки. Потом закручивал зеленую крышечку и ставил на стол поверх своего направления от терапевта.

Я впервые видел эту молоденькую медсестру, а она уже успела поставить мне диагноз. Теперь, когда все было позади и сердце вновь стучало в привычном ритме, я посмотрел на ее ножки, оценил ее взглядом снизу вверх и спросил, как ее зовут. А она лишь фыркнула и ушла в свой кабинет – дальше перебирать баночки с мочой всяких мудаков и ипохондриков.

На этом точном диагнозе медсестры список моих болезней не заканчивался. У меня была еще одна болезнь: выходя из дома я по десять минут стоял перед закрытой дверью, вспоминая, везде ли я закрыл воду; потом я снова открывал дверь, перепроверял все краны, закрывал дом, и еще минут пять стоял вот так вот на пороге, боясь отпустить ручку двери и уйти неуверенным в том, что вода все-таки закрыта. И когда я все же решался это сделать, я убирал руку с дверной ручки, отходил метров на пять, а потом начинал сомневаться, закрыл ли я дверь. Приходилось подходить и перепроверять, снова и снова дергая за ручку и пытаясь открыть закрытую дверь, потому что я не верил, что все-таки ее закрыл.

Я боялся ослепнуть. Я боялся быть неуспешным. Я боялся быть непонятым. Я боялся клещей и запаха аммиака. Я боялся болезней, о которых ничего не знал. Я боялся однажды обнаружить на теле сыпь неизвестного происхождения.

Был случай, когда, проснувшись утром, я обнаружил, что моя голова в области лба распухла до размеров приличной гематомы. Разумеется, я сломя голову бросился в ближайшую больницу и по дороге успел приготовиться к предсмертной исповеди. Тогда я еще не знал, что это был всего лишь фурункул и что мне скальпелем разрежут пол-лба.

Просто на заметку: я не параноик, но иногда мне кажется, что меня пристрелят в темном переулке.

Когда пару дней подряд у меня были жуткие головные боли, я приготовился к менингитной предсмертной исповеди.

Мне нужен был священник на все случаи жизни.

Мне нужны были суры на любую оказию судьбы. Сура на закрытую воду. Сура на закрытую дверь. Сура на излечение от фурункулеза. Сура на излечение всех фобий. Сура на избавление от дебилизма.

В какой-то момент я даже начал бояться подхватить еще какую-нибудь фобию. Фобиофобия. Чертовы страхи. Но уже на третьем курсе, рассматривая выдававшиеся на узких рубашечках соски молодых преподавательниц, я перестал бояться чего бы то ни было. Остался только один небольшой страшок: страх, что в один день у меня не встанет. Хотя с такой концентрацией девушек в университете это должно было быть последним, чего бы стоило бояться.

Да, я совершенно определенно решил бросить пить и именно тогда я устроился на работу. Я совершенно искренен с вами, вы не подумайте. В тот самый офис в подвале белого трехэтажного дома с широкой и длинной парадной лестницей. Интересно, боялся ли здесь кто-нибудь ступенек? Входя в офис, я еще не знал, что попытка бросить выпивку провалится, как рыбак-неудачник сквозь миллиметровый лед. Я еще не знал, что продолжу увеселительную поездку на дно общества. Я даже и не догадывался, что буду потерян для социума.

Я зашел в душный подвал и поздоровался с первым, кого увидел.

- Эндрю, – так он представился. Он пожал мне руку и добавил: – Раз уж мы теперь с тобой знакомы, наш обед я предлагаю начать с пивка…

Продолжение

На Главную "Джаза на обочине"