Начало – здесь. Предыдущая часть – здесь.

IMG 5014edVin Часть 4. Знойные мысли

11

Первая встреча была в небольшой комнате, где много стульев образовывали один большой и не совсем ровный круг. К зданию, в котором на втором этаже находилась эта комната, я подошел неспеша, в руке уже вторую минуту дымилась безвкусная сигарета. Они часто бывают безвкусными, а ты куришь их, просто чтобы подышать дымом. Я не чувствовал вкуса табака и просто дышал дымом.

Перед зданием была маленькая парковка, но машин было гораздо больше, чем парковочных мест, поэтому многие из них останавливались прямо напротив окон. Между машинами образовывались совершенно маленькие проходы, в которых приходилось лавировать подобно космоплану, дабы ненароком не отхватить какое-нибудь зеркало бокового вида и не оставить на блестящей поверхности автомобиля небольшой царапинный привет. По крайней мере, я пытался быть осторожным, что помогло избавить меня от излишних угрызений совести, но отнюдь не помогло водителю той машины, которую полоснул мой, как оказалось, торчавший из сумки (я забыл его сложить) швейцарский перочинный ножик. Теперь Швейцария с ее крестами задолжала одному из славянских автомобилистов. Занятно, правда? Я огляделся вокруг, посмотрел, что царапина не смертельна, решил, что водитель заметит ее только через неделю, когда будет хвастаться другу ее блестящей новизной и мощным двигателем. Но я уже буду далеко. Да, я решил, что царапина не смертельна и что тальком ее не замажешь, и отошел от машины подальше.

В руке все еще тлела сигарета. Я забыл про сигарету. И сигарета обожгла мне указательный палец. Я дернулся, выбросил сигарету и чертыхнулся. Мало того, что безвкусная была, так еще и обожгла. Я подумал о женщинах. Поразительное сходство, решил я. Сначала ты смотришь на пачку, видишь красивые надписи, всяких там, допустим, верблюженков на желтых дюнах, заметающих горячим песком твое здоровье; берешь пачку в руку и чувствуешь, что внутри хорошие сигареты. И эта скользкая слюда на пачке… Ты открываешь пачку, закуриваешь, начинаешь идти и понимаешь, что… ничего особенного. Приходиться докурить, раз уж зажег сигарету. А под конец ты напрочь о ней забываешь, начиная думать, ну например, об автомобилях и швейцарских армейских ножах, а тлеющий табак незаметно подкрадывается к твоим пальцам и бесцеремонно обжигает их. Поразительное сходство, решил я. Да, по-моему, все сходится.

То лето выдалось очень жарким, и каждый день приходилось литрами пить воду и по три раза принимать душ. Синоптики делали неутешительные прогнозы, а деревья на улицах стали подсыхать. Я зашел под тенек, который откидывало одно-единственное дерево сбоку от парковки. Тут было немного прохладнее, а из заднего двора дул небольшой ветерок. Дерево приятно шелестело. Я расстегнул рубашку и сел на бордюр.

В такое время года только то и делаешь, что думаешь о прохладительных напитках. Но лень одолевает, и трудно заставить себя даже поднять свой зад, чтобы затащить его в ближайший магазин. Вот так и продолжаешь сидеть на всяких бордюрах, а за углом разливают квас. Да немного проку от того кваса: там очередь, наверно, до нулевого километра. Очереди, очереди… Надо, чтобы на одного покупателя приходилось как минимум по три продавца. Как писал Буковски, «пусть продавцы стоят в очередях!». Хотя я не думаю, что Буковски имел представление о том, что такое настоящая очередь. Когда на глазах у двадцати покупателей – детей, стариков, бездомных, женщин и просто людей – продавщицы без умолку болтают друг с другом и в промежутках по памяти пробивают цены товаров. Они зевают и продолжают говорить, а очередь, как нервный сгусток сиреневых эмоций, как змея, свернутая в немецкий рогалик, продолжает стоять и смотреть на это представление, продолжает молчать, а потом даже проникается рассказом одной из продавщиц, когда ее парень отстегал ее за то, что она опять спалила в духовке гуся, и все начинают внимательно слушать, забыв о своих покупках, о своих пристегнутых к уличным фонарям собаках, о своих годовалых детях. Буковски следовало родиться не в каком-то немецком селе, а в самом чреве коммунистического духа, чтобы в своих рассказах доподлинно описать всю прелесть интересовавших его феноменов.

Я все же встал и сходил за квасом. Я был приятно удивлен, когда кроме мальчишки-попрошайки не увидел никакой очереди. Я купил поллитровый стакан кваса и попросил продавщицу налить мальчишке столько же. Я расплатился. Малец оказался шустрым и, только взяв стакан в руки, уже смылся в какую-то подворотню, так и не сказав мне «спасибо». Я сказал продавщице «спасибо» и пошел назад в тенек.

К зданию подтягивались люди. Все были с чемоданами и сумками. Ветерок из дворика все еще приятно обдувал мне спину, и мне совсем не хотелось входить в здание. Я знал, что там будет душно.

Сбоку послышался рокот. Повернувшись на звук, я увидел своего брата, ехавшего на небольшом скутере в смешном мотоциклетном шлеме. Выглядел он до ужаса неуклюже: странной формы кремовая майка из Египта, синие спортивные штаны-шаровары и большой, если не сказать огромный шлем. Вальтер, прощемившись сквозь ряды машин, затормозил рядом со мной, заглушил двигатель и с натугой снял шлем.

На лице его все еще читалась усталость от трехдневного празднования своего тридцатилетия, а изо рта, как и прежде, пахло перегаром. Он рассказал мне какой-то анекдот, посмеялся, а я промолчал и выдавил кривую улыбку, потому что ничего не понял. Вальтер упрекнул меня в незрелости моего ума. Это я опровергать не стал и сказал, что мой ум, возможно, еще более ущербен, чем он думает. Мы поняли друг друга, и Вальтер закурил.

000040 Часть 4. Знойные мысли

От Вальтера я получил инструкцию к диктофону, который одолжил у него на время поездки: хотел испробовать новшества технологий, хотя, как мне казалось, гораздо проще было делать заметки на обыкновенной бумаге. Ну хотя бы в том самом маленьком потрепанном блокнотике с множеством белых исписанных и не исписанных всякой чушью листиков.

Мы постояли, Вальтер пару раз постучал по переднему колесу своего скутера, пожаловался на то, что уже второй раз за неделю спускает.

- Вон та брунетка ничего такая, – он кивнул в сторону одной из стоявших возле входа девушек. Вальтер всегда говорил «брунетка», а я постоянно твердил про «брюнеток», ведь мы были братьями.

- Ну что, уходишь в отрыв, я так понимаю? – Вальтер все еще внимательно изучал подходивших девушек.

Я не успел ответить, как Вальтер продолжил:

- Ох, чувствую, ну и запой у вас там будет. Столько баб… – он мечтательно выпустил колечко дыма.

- Ну как сказать… Я ведь еду туда за материалом для книги и за фотографиями. Не то чтобы это полностью исключает выпивку, но… Но надо, наверно, держать себя в руках, – я подумал и добавил: – Хотя, наверно, так не бывает. Обычно ты все дни напролет пьешь до потери памяти, иногда вспоминаешь, что тебе нужно что-то записать, что-то сфотографировать, но откладываешь это на потом и берешь в руки еще одну бутылку, откупориваешь ее и понимаешь, что этому не будет конца. И чертов конец наступает, как ни странно, в самом конце, когда под ногами одни бутылки, по телеку идет передача об алкоголизме, а у тебя не написано ни строчки, ну знаешь, как это бывает? Ни одной фотографии, ни одного гребаного слова, – Вальтер понимающе кивнул. – И тут наступает паника: тебя и без того тошнит, а материалы нужно сдать в редакцию уже на следующее утро. Ты толком ничего-то и не помнишь, пытаешься восстановить в памяти хоть какие-то важные моменты, но все тщетно. Тогда начинаешь понимать, что опять придется все выдумывать, главное – чтобы правдиво было. Бегаешь, бегаешь в туалет, тебя выворачивает, но чувство твоей долбанной ответственности заставляет тебя садиться и писать, писать, писать.

Тем временем все начали заходить внутрь.

- Ладно, пойду я, пора, – я попрощался с Вальтером и пошел вслед за всеми.

12

«Люди как люди. Ничего особенного. Вначале, правда, чувствуешь какой-то дискомфорт, когда понимаешь, что – хочешь не хочешь – а познакомиться со всеми придется. Нет, ну конечно, делать это вовсе не обязательно, можно и в уголке в гордом одиночестве предстоящие десять дней провести. Сродни просветленному уединению. Пить израильскую колу, смотреть на женские глаза, помирать со скуки. Просто мне не всегда легко дается идти на контакт. Эти все банальные «привет»-«привет», «как зовут»-«как дела» ну и т.д.»

- Здароф, – мои мысли прервал паренек немного выше моего, с короткой стрижкой и пухлыми губами.

- Куришь? – ответил я.

- Вряд ли, – ответил парень.

Я хмыкнул и достал себе сигарету. Эта тонкая скользкая слюда на пачке…

- Денис, – представился он.

Я назвал ему свое имя. Не зная, о чем завести разговор, мы простояли пять минут друг напротив друга, поглядывая по сторонам и хмыкая себе под нос. Я вспомнил, что на улице жарко и сказал это вслух.

- Пожалуй, – сказал Денис, и мы пошли на второй этаж.

Продолжение


На Главную "Джаза на обочине"

Ответить

Версия для печати