Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

В свое время меня заинтересовал один фрагмент из фильма Кусто, посвященного острову Калимантан, что не так далеко от нас. Французская команда приходит к человеку, живущему уединенно в хижине и, согласно русскому переводу, «работающему там отшельником». Неужели, подумал я, у них есть такое рабочее место – отшельник, охраняющий местность, пустынножитель, чье пустынничество признано обществом, поддерживающим его пропитание?

Так оно и было: старица жила в пещере и раз в месяц поднималась по ржавой лестнице в деревню за продуктами, кофием, табачком, пресной водой. Под ней рокотало море. Сильного ветра сегодня не было, всего лишь легкий бриз, но порой скрещения волн и удары их о скалы доносили и до нас легкие брызги.

У бабушки были стол и стулья, у входа в пещеру стоял шкафчик с ее одеждой, рядом была постлана постель в одной из каменных ступеней, а кухня представляла из себя обычную индонезийскую кухню: кучу кастрюль и очаг. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

В конце концов, протух я в центре искусств имени Султана Номер Десять. И понял я, что пора драпать на природу. Взяв напрокат мопед в центре обмена валют и получив пространные рекомендации от женщины, советчицы всех туристов, вставил я ключик в замочек – и покатил по стране. До пляжа всего 30 км на юг…

Какую опять я ощутил силу: крестьяне катились на мопедах, везли возы с сеном и бамбуком, бабы шли с вилами и мотыгами, по всей дороге были разбросаны широкополые фанерные шляпы, каждая пядь земли была задействована подо что-то… К шести часам вечера по деревенской дороге стало не проехать, такое стояло столпотворение. Деревня возвращалась с работы. Наконец, я доехал до последней прибрежной деревни – и значит до южного моря… Народ поредел.

Выезжаю я на бережок и чую – моща прет! Темень тьмущая, но вдалеке где-то, за песчаными карьерами, которых не видно, творится мистерия океана: волна накатывает и с ревом рушится, а за ней еще и еще и еще. Песок черный и ноги уже черные. Я замер и охватила меня торжественность: встретился я с чем-то неизмеримо большим, чем персона сия, в шортах и в майке, привязанная к брошенному возле закусочной мопеду…

И рухнула грозная стихия на малого сего… И почуял он ничтожность своего сопротивления…

Рев и рокот океана звучал, как одно грозное чудовище, пока глаза, попривыкнув, не стали различать белопенные гребни… Индийский океан накатывал аж с далекой Австралии и разбивался возле кафешки. Однако допотопная и неводостойкая фанера выдерживала эту мощь, бамбук тоже не трещал, и любое другое жилище для человека затемнило бы ему картину величия природы. Все эти кафельные отели для туристов – как жалко здесь и как неудобно! За день бетон впитывает жару и кафель хранит ее всю ночь, чтобы ты ее чувствовал как что-то находящееся рядом с тобой. Нет кафеля, столь любимого тур-индустрией, – и чувствуешь себя как человек.

И зашел я в одну кафешку съесть чего-нибудь да порасспросить народ. И встретил я кой-какой народец. Расскажем издалека. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

И вот опять мне показалось, что я разгадал очередную грустную загадку этого мира, и вдруг мне опротивело все это искусство. Я продолжал шляться по лавкам древностей, зарываться в их пыль и разглядывать картины прошлого, находя шестидесятые годы, писанные маслом, и дивясь их похожести во всех странах мира – от Ямайки и Швеции до России и Индонезии: тот же неуловимо романтический стиль, ныне полностью вышедший из употребления, чуть укороченные юбки, солнечный пейзаж, как у раннего Глазунова, и, конечно, я так и не добрался до т.н. «истории искусств», но вот что я понял.

Европа начала терять свои ремесла в силу стремительной капитализации, и в первую очередь из-за того, что не стало свободного времени, не было больше возможности вот так вот праздно его проводить: вырезать ножичком виньетки и розочки из дерева, ради чистого искусства. Бесконечное терпение, требующееся чтобы создать такую резную арку 3 метра на 4, вряд ли где-то отыщется в нашем свете. 4 тысячи долларов – в обмен на многие месяцы работы нескольких десятков человек!

Но опять грусть объяла меня до самой глубины. Из этого круга нет выхода, когда ты один. Как и во всем большинстве нашего глобализированного мира, деньги или прибыль являлись тайной – высшей реальностью – или парадигмой, согласно которой приводилась в движение жизнь города, включая поведение людей, их маски и переодевания, их выдуманные имена и легенды. Аю была не Аю, а Йоханесс тоже не Йоханесс, а выдвинутый на передний край торговый агент галереи.

Конечно, все это было грустно, именно потому, что очередной раз мы позволяет убедиться во всесилии денег. Но все равно мне было не в падлу купить у него несколько работ, тем более что если реально посчитать стоимость его как гида и как рассказчика-просветителя, оно так и выйдет.

Но объездив с ним множество лучших галерей, что были спрятаны в большом кратоне, я действительно положил глаз на его картину Вулкан Мерапи. Дважды уже этот вулкан буквально ошарашивал меня, возникая внезапно, как привидение. Первый раз это случилось возле шиваитского храма Прамбанан, куда мы пошли на экскурсию: храм представлял из себя гигантский индуистский комплекс, возможный только в Индонезии, где фантазия хинду, помноженная на трудолюбие местного народа, расцвела пышным цветом. Боробудур считается самым крупным буддийским храмом в мире, Прамбанан тоже один из самых могучих храмов, но – религии хинду. Обо всем этом можно прочесть, проблема заключалась лишь в том, что, попадая в храмовый комплекс и даже на подступах к нему, ты как турист немедленно становишься неким объектом для сотен глаз, и выбраться из этого сложно. В конце концов, тебя заставят купить что-то. Там было множество красивых вещей, но реально второй раз я бы туда не поехал. Я уже говорил про отличие тур-индустрии Индонезии от тур-индустрии, например, Таиланда: в Индонезии она слишком навязчива. Вот почему я всегда старался избегать этих мест.

И в тот раз единственное, что меня двинуло с места, был вулкан. Он возник, как привидение, справа от меня, когда я шел себе по направлению к Прамбанану. Я аж отшатнулся. Из утреннего тумана вырастала эта зеленая скала, и слышанное о ней наводило меня на тяжелые мысли: эта громадина пышет огнем! Сейчас она спала и представляла из себя образцово-туристскую картинку.

Йоханесс рисовал ее по памяти в своем дворике. И когда картина была выставлена, вулкан разбил его дом в Джокьякарте, а потом в аккурат дом его жены в деревне в 60 км от города.

Короче, я купил его картину, и вскоре повешу ее у себя дома. В ней определенно что-то есть.

Продолжение

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Засунув руки в карманы, Йоханесс водил нас по кратону. Он возник как часть кратона и сказал: я тут гид, могу вам все рассказать, султан пустил меня ночевать в кратон, я тут с его разрешения, поэтому как бы официальное лицо – хахахаха – просто у меня дом землетрясение разрушило – хахахаха – подчистую – хахаха – поэтому султан разрешил. Пройдемте, пройдемте во дворец…

Мы заплатили при входе, кажется, по 50 центов (в переводе) и сели в кафе, расположенном как преддверие дома принца Йокосумо, брата султана, и даже часть его кухни и семейной столовой. Мы съели по рогалику с кофе, Йоханесс поговорил со служителем, и мы прошли в дом. Аю тут же уселась на деревянное кресло самой изящной работы (дикая баба) и приобрела вид суровый и величественный. Я ее сфоткал. Йоханесс рассказывал о первых шагах султана: вот в этой просторной клетке, стоящей на полу, прошел первый год султана, здесь он учился строить свой идеальный мир в первый год жизни.

Клетка была полукруглая, метра полтора в ширину, и внутри нее находились игрушки султана – теперь принадлежащие младшему сыну принца Йокосумо и его жены Забыл Как Зовут с острова Калимантан. Много вытерпел принц, женившись на женщине из простой семьи, да еще из малоэлитного племени даяков, что ведут дикую жизнь на реке и спят в длинном доме всем колхозом и не имеют даже туалета (зачем, если под полом из толстых бамбучин течет река?), короче, повоевал принц со своими домашними из-за жинки своей, но согласились они в итоге – вот, кстати, и их портрет.

А у самого Султана нет детей, это большая проблема, поэтому мы не знаем, кто будет следующий султан, его должен назначить только сам султан номер десять, а вот, кстати, и кровать, где он был сделан, наш султан – Йоханесс чуть отодвинул занавеску – историческая кровать – хахахаха – вот тут его и заделали, султан Номер Девять и жена его – хахахаха – старались наверное – хахахаха – а вот и кухня их, чайник уже, конечно, электрический и даже микроволновка есть (убрать немедленно – посоветовал я, – в идеальном мире не должно быть микроволновок), принц сам любит иногда готовить, он вообще хороший парень, простой, жаль, что его нет, они с султаном в столицу поехали правительственные вопросы решать, султан же он, губернатор нашей провинции, называется она – Специальная Провинция Джокьякарта – потому что основное занятие провинции с тех пор, как династия Хаменгобойоно правит – это искусство, мы все тут художники, я тоже художник.

– Художник? (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Вот уже полчаса местный художник-авангардист по имени Йоханес, католик по религии, своим запойным (в смысле непрекращающемся) смехом рассказывает мне свою историю. Недавно у него разрушило дом в Джокьякарте, и это уже третий дом, который у него разрушило.

Йоханес всегда стоит у входа во дворец султана. Он или лежит в тенечке, или сидит в какой-нибудь кафешке, и, покуривая дымную индонезийскую сигарету, ведет беседы. Или в своих мешковатых штанах на два размера больше с деловым видом бродит во дворе султанова кратона.

Он не похож на представителя желтой расы; скорее, на француза. Этот человек потряс меня сразу же своей лучезарной улыбкой этакого простака-хитрована и своим бесконечным смехом, подействовавшим на меня, как веселящий газ.

Он был одет, как парижский художник, только что восставший из канавы – типичный облик парижского клошара! Он сразу же сказал мне, что он и есть гид во дворце султана и может помочь нам его осмотреть.

Мы с Аю и еще с немецкими туристами пошли за ним осматривать дворец.

Дворец Султана Хаменгобойоно Десятого (или как они все там говорят – Султан Намбер Тен) или его Кратон – это главная достопримечательность и сердце города. Как и все подобные мне известные здания в стране, будь то дворцы градоначальников или президентов, он поражал не столько своим архитектурным величием, сколько обилием простора вокруг самого дворца, его подлинно демократическим характером и разбросанностью частей. Обилие пристроек, сцена для театральных представлений или же сцена для оркестра Гамелан, дом брата султана, потом какие-то столовые, еще куча всяких зданий, а особенно – бескрайнее поле перед самим фасадом, – все это было в индонезийском стиле шаляй-валяй. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

И вот уже мы сидим с Йоханесом в кафешке, скрывшись от Матахари.

– Она не с Бали, она отсюда, – говорит он.

Я пытаюсь защищаться:

– Но она Хинду! (индуистка по религии). Это точно. У нее глаз такой – потусторонний! Блестит как алмаз.

– Она из Джокджи! – хохочет этот крендель.

– Да нет же, – защищал ее я, – я сам провожал ее до автобуса на Бали, да и она мне точно показала на карте, куда я могу к ней приехать, но я не поеду, потому что нам не о чем разговаривать. У нас языка общего нет.

– Она артист, кон-артист, она выдает себя не за того, кто она есть, – говорил он с хитрецой. – Это Джокджа. Здесь все артисты. Они работают в паре.

И тогда я вспомнил таксиста Парди, к которому она подсела. Точно.

– Но она ничего у меня не просила. Ни рупии, никаких подарков.

– Она жила в номере твоем, ела за твой счет, она хорошо провела время. За нее не переживай. Ей достаточно. Потом она найдет другого. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Я чувствовал, что в Джокдже мне нужно что-то предпринимать. Мне надоело быть туристом. Мне хотелось наладить дружеские отношения с правительством. Конечно, я понимал, что только деревенское правительство может дать мне добро на проведение работ, и надо было сразу идти в деревню, искать там начальство и хотя бы начать с ними переговоры, застолбив местечко на будущее, однако все пошло по-другому: я поперся сразу к султану и опять был сбит с пути. Я приобрел два новых рассказа, но проект застопорился. Российская сторона захотела переговорить со мной по СКАЙПу, а этой штуки я не разумел.

Фабрика сахарного тростника, принадлежащая султану номер 10, требовала новых очистных сооружений. Султан был недоволен тем, что рыба в реке, куда спускаются очистные воды с фабрики, содержащие один процент алкоголя, начинает пьянеть и вытворяет странные вещи – то выбрасывается на берег, поодиночке и всей стаей, то плавает прямо на поверхности реки, служа легкой добычей рыбака. Гуси тоже ходят пьяные. Потом случается передозняк алкоголя и масел в воде, и речка протухает, воняет, и жизнь вокруг деревенская чахнет, и все ходят грустные. Султан тогда временно приостанавливает работу фабрики, на месяцок, но снова надо производить сахар, и фабрика включается в работу.

Мы поехали на фабрику с Йоханессом, познакомились с инженерами, меня провели к резервуару очистных вод – которые скоро хлынут в реку – они пахли немного пивом, немного мазутом. Я взял пробы с очистных вод, показал им наноуглерод, который бы им пригодился, будь он по более доступной цене, и на этом все и кончилось. Время прошло – и еще один проект отпал сам собой. Остался лишь один романтический рассказ про Дэву Мадэ Айю.

Дэва Мадэ Айю

Дэва Мадэ Айю уехала к себе на Бали, и мне не хватает ее вкусного мыла. Это просто такое начало.

5 дней мы прожили с ней в одной комнатухе три-на-три. Мы жили в просторной гостинице с шикарной мебелью в холле, массивной живописью на стенах, зарубежными туристами из Германии и Голландии, улыбающейся прислугой (девочками) и бассейном, находящимся в соседней гостинице через дорогу, куда можно было ходить. Номер был крайне недорогим. Интернет был быстрым, и паренек, работавший в зале, всегда был готов тебе помочь. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Наваждение Джокьякарты преследует меня по сей день. Мне снова хочется очутиться в ее нереальном мире, бродить по ее запредельным не поддающимся описаниям вечерним переулкам, расположенным на самом краю света, дальше которых от нас только острова Фиджи и Вануату, Таити и Тонга… Джалан Правиротаман и джалан Малиборо – что это всё? откуда это на карте нашего мира? Чарующий дух этих тихих переулков снова манит бедного путешественника, как и резная мебель роскошных просторных отелей (крайне недорогих), тишина и пыль лавок древностей, где спрятаны никем из европейцев не оцененные шедевры местных художников, которых в городе многие тысячи… Но оценить эти работы можно только проникнув в символику индонезийского бытия, которое всегда было связано с землей и идеей рая на земле, куда не суются белые люди. Однако именно они сюда и сунулись…

И еще – через Джокджу протекают чистые реки, что невероятно для большого города в Индонезии… По их берегам можно бесконечно брести, постигая все многообразие этого мира: хижины, похожие на дворцы и дворцы, похожие на хижины.

Джокджа – это Специальная Провинция Явы, самая маленькая провинция этого острова, и, фактически, последний оставшийся в стране султанат, где султан является полноправным губернатором провинции. Для монархиста – к каковым я себя причисляю – это лучшее доказательство превосходства королевского правления над либерально-демократическим.

Хаменгобойоно Десятый – это самый правильный человек в правительстве. Мы расскажем почему.

С первого взгляда Джокьякарта казалась подарочным городом. Все здесь было так как задумал его величество Султан еще двести лет назад. Это был предельный расцвет искусств.

Беда для туриста в этом городе таится одна: Джокджа производит столько искусства, что его нужно куда-то девать. Поэтому на каждом шагу тебя подстерегают капканы, и агентов по продаже батика ровно столько же, сколько прохожих. Каждый горожанин таит в себе не просто торгового агента, но артиста, имеющего своего двойника…

Продолжение

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Тото был первым человеком из числа людей, кого я встретил в этом сонном ночном городке. Он набросился на меня, как вонючий индонезийский дракон.

Конечно, я простудился в этом автобусе с его долбаным кондиционером, и сошел с него весь в соплях и температуре. Кондиционеры в Индонезии – это особая история. В той ее части, что мнит прослыть цивилизованной, в банках и в приемных, в автобусах дальнего следования и в супермаркетах, а особенно в такси, кондишен настолько контрастирует с погодой, что ты рискуешь за полчаса подхватить простуду.

Короче, сошел я приболевший, а они набросились на меня, как стая голодных собак, – и каждый орал свое предложение. Я сошел в Чилачапе просто потому, что мне показалось, что тут развита индустрия маломерного флота, и я решил ее исследовать. Но вот тебе и Чилачап! Стою один в этом поле, как побитый воин, в соплях и простуде, а дорога уходит в темную даль в обоих направлениях, а вокруг – пятьдесят два таксиста.

Дело в том, что на Чилачап два года назад накатило цунами, и турист вообще перестал к ним ездить. А аппетиты местной индустрии остались теми же. Поэтому каждый путник-турист тут же превращается в объект пристального внимания – с перспективой ободрать его до нитки. На меня они все фигурально набросились. Они обступили меня и требовали, что они отвезут меня в отель и – если я хочу – отвезут к бабам – в любую сторону, но за 50 000 рупий, разумеется. Потом я все-таки сел на этот мотоцикл за 30, и меня повезли в специальный отель, предназначенный для туристов, где берут втридорога. Когда я понял, что они опять заламывают цену, я буквально выхватил свой паспорт у портье и в гневе поплелся по дороге, ругая городишко. Проклятый Чилачап! (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

В отличие от таких шикарных столиц, как Куала-Лумпур или Бангкок, Джакарта совсем не легкий город; идти по нему пешком – это адовы муки. Тротуары, как правило, отсутствуют. Магистральные улицы оснащены очень узкими тротуарами, и делать там нечего. Такси – единственное средство передвижения. Но куда ехать? Обделил бог эту столицу теми местами, где турист может почувствовать себя туристом и сфотографироваться на фоне воздушных шариков. Магистрали Джакарты не располагают к созерцательности; это мир жестокого капитализма, дегуманизированный и холодный, как кондиционеры на этом пекле. Сточные канавы зловещи. Монумент Нации – крайне непонятное сооружение вместе с прилегающим парком, где спят бездомные семьи. Что там делать туристу – неясно. Его, однако, поджидают сотни раскрашенных рикшей, выстроившихся вдоль всей дороги. Все они тебя хотят – поэтому и ты стараешься обойти их за версту.

Ее очарование таится где-то в глубине ее улиц; по крайней мере, оно не в общественных местах общего пользования, которых попросту нет. (далее…)