И, наконец, последняя зарисовка. Я не могу передать, какой грустью веяло на меня от этого создания. Мне казалось, что я прохожу мимо бесконечного страдания. Ее слоновьи ноги и слоновья походка и все гигантское тело – все это вызывало у меня чувства противоположные какому-либо желанию. Я смущенно с ней здоровался, зная, что боюсь даже подойти и заговорить с ней, и когда я узнал, что это не толстая баба, а шри-ланкийский леди-бой, я оторопел. Мне стало его еще жальче. Я готов был пожертвовать ему все, что у меня есть. Мне стало невыносимо даже видеть его, а особенно с бодуна, а особенно с китайского бальзама.
Возлюбленная провожала меня на автобус. Мы шли по Лебух Чулиа и сворачивали на Лов-лэйн. И, завидев нас вдвоем, Слониха радостно помахала нам зонтиком. Молодцы, ребята, сказала она на своем слоновьем диалекте. Оказывается, в ней не было никакой зависти, от которой мы все эти дни сильно страдали.
Я понял, почему Слон — божество в Индии. Я ошибался в Слоне. Слон был совершенен. В мире страданий жила моя Возлюбленная, попав из своей касты — в более низшую.
Однажды она облила слезами всю мою руку и половину пластикового столика. Больше я о ней ничего не скажу.
Леди-бои маршировали по пенангскому Мадрасу, выламываясь всеми своими конечностями. Одна из них была на прозрачных пластиковых каблуках — самая центровая. Они картинно вышагивали по Малой Индии, но никто на них не реагировал. Матриархи любезничали с матриархами, выбирали товары у купцов-муслимов, любезничали с детьми, несли себя гордо, дверьми автомобилей не хлопали. Вся эта Индия была похожа на засахаренный пирог. Леди-бои ворвались в нее диким диссонансом — и никто не замечал леди-боев. Молодежь в магазинах не реагировала — но в душу их падала большая и сладкая ядовитая капля. Леди-бои смотрелись как карикатуры на французских проституток с Пляс Пигаль — но они были еще неотразимее в своей показной женственности. Они шевелили всеми своими абрикосами и готовы были прямо среди классического великолепия Индии отсосать у того мальчишки за прилавком из сладких СД мадрасской фабрики грез. Вся улица пахла благовониями и была похожа на искусственный рай с запахами всех полевых цветов. Музыка радости ее переполняла. Красота одежд была неотразима. Все было прекрасно и без леди-боев. Но леди-бои били по самой уязвимой чакре.
Мальчики-тамилы ничем не выдавали нетерпения и не суетились. Лепешки жарились с тем же постоянством. Бизнес прежде всего. Семья прежде всего. Индия продолжала оставаться хорошей и сладко улыбаться. Она не могла стать плохой.
Они дождутся вечера, и тогда заревут все их мопеды, они нахлобучат свои дурацкие шлемаки и на скорости ворвутся в мир своих фантазий. (далее…)
Наконец, я познакомился с тамильской красавицей. Она просила за себя 120 рингит — форменное разорение для бедного путешественника. Мы сидели в кафешке с Мишелем, вернувшись после долгой прогулки вокруг острова, и с устатку я уже был пьяный после малька. Я забыл, как ее звали; она говорила на безукоризненном инглише. И после ее цены я был словно расплющен.
— Ну зачем ты как говоришь? — невольно вырвалась у меня «фраза из Олди».
Потом я постарался перевести эту фразу, но она не переводилась, и я перешел на манеру другого нашего общего знакомого.
– Ну блядь, ну это полный пиздец, блядь, ну ты убиваешь, блядь, все хорошее, блядь, ну зачем ты так делаешь, блядь? Ну откуда такая беспредельная цена?
Ее лунные очи засверкали огнем понимания. Она не понимала, о чем я говорю, но почувствовала энергию, которая была во мне после поездки. Понимаешь, сказал я, как бы тебе все это рассказать понятнее? У нас тоже своя экономика выживания. И если я стоху тебе отдам — я завтра буду экономить даже на пирожках и тоже умру с голода… Короче, я не знал, как с ней сторговаться.
Она, конечно же, вышла замуж по родительскому договору, лет в 9 или в 6, муж был молодой, перестал справляться с экономикой, рассчитанной на 6 ее детей, и она бросила своего мужа, и пошла зарабатывать деньги в низшие касты. Ей нужно было примерно 300 долл. в месяц на жизнь. Она была ужасно черная, но изнутри пылала солнцем. Хорошая баба. Но так мы лодку никогда не построим.
Хозяйка ругалась с хозяином, который всегда тихо и грозно, как босс, сидел в пластиковом кресле. Через короткое время она развязно выходила на улицу навстречу клиенту, раскрашенная помадой во всей цыганщине нарядов. Шатаясь, она переходила дорогу, и, не найдя скорого клиента, быстро уставала ждать — она вся была кипение низменных страстей — и подсаживалась за столик к кому-нибудь из знакомых (а все были знакомыми на нашем пятачке) и начинала тараторить. Я от нее отшатывался. Старуха Кали пошла вразнос. Муж на нее не реагировал. Он медленно вставал и шел бухать в китайский алкогольный центр, что круглосуточно работал в темном закоулке и где всегда царило алкогольное напряжение — типа только без драк, товарищи — и где я произвел еще один легкий фурор тем, что взял за вечер пять китайских мальков. Всего-то 750 грамм. Но они меня запомнили. И когда я пришел туда снова, вручили тот же малек: вы, кажется, это предпочитаете?
Я уже писал, что китайский алкоголь — номер один, но слишком много в бальзаме ихнем трав, и если бальзамы смешать — наутро голова работать перестает, и самоуправление отказывает. Очень странный бодун. В принципе такой же, как с нашего русского бальзама, если выпить литр. Очень дурная энергия.
Но есть у них один дорогой бальзамчик в пузатой бутылке за 18 рингитов (120 р) 300 г — медицина! Его надо разбавлять горячей водой — и наутро ты полон энергии. Видимо, как раз тот бог, что за секс у них отвечает, выписал эту лицензию.
Именно кафешка была центром индийского попса. Три смазливейших тамила работали официантами и папами и всем, кем не лень. Они лихо отплясывали, когда расходились, и девчонки иногда тоже на короткое время выдавали лихого гопака. Но Хозяйка – типичная бандерша – была явно не в себе. Сталкиваясь с ней (она не знала английского) я испытывал легкий страх: от нее веяло беспределом – как от многорукого чудовища в женском обличье. Она била своего мужа – как настоящий представитель тамильского матриархата, а тамильский матриархат вы можете заценить, посмотрев фильмы производства Мадраса: это полубоевые женские танцы, исключительно массовые и, я бы сказал, громоподобные. (далее…)
Я жил на перекрестке четырех узких дорог, заставленном леди-боями, куда по вечерам съезжались индусы на мопедах и малайцы на автомобилях. На этом пятачке все всегда притормаживали — и дальше разъехаться было очень трудно: никто не знал, чья дорога основная. Поэтому леди-бои и облюбовали пятачок. Они снимали у китайцев две комнаты на шестерых, или даже одну. Когда я был зол или игрив, в ответ на их призывы я вынимал вставную челюсть и показывал им три своих зуба.
Бог, которому поклонялись китайцы, были деньги. Вторым богом китайцев был секс. Это два их главных бога. За это их и ненавидел утонченный Мишель, обзывая всех их грязными крысами. Но у Мишеля были те же самые боги.
Хозяин утром жег благовония, и вечером подливал масла. Горела свечка. Китайский святой старец чуял деньги за тысячи верст. Религия называлась Дао — так мне сказал хозяин.
Он всегда улыбался, завидев меня, после того, как у меня украли велосипед, и я купил им новый, такой же подержанный, но немного получше. Он не мог скрыть своих чувств, видя какой я мудак. Он не мог не улыбаться, завидев меня.
Малайзия. Фото: Валерий Алексеев. Фото предоставлено проектом
Типичный храм Южной Индии, с маленьким куполом, на котором кишел весь индийский пантеон, стоял на берегу моря, прямо на цементной платформе на песке обложенной кафелем. Обувь нужно было снимать.
Индусы приносили в храм масла, еду, благовония, чаек и кофеек. Туда же приносили магнитофон с песнями. Храм стоял на песке на берегу моря на бетонном фундаменте, обложенном кафелем. Божества – деревянные, крашеные всеми цветами статуэтки – запирались на ночь в специальные клетки. Сам храм обносился такой же клеткой, похожей на дверь от лифта в старинных домах Петербурга. В храм нужно было заходить босиком. Он издавал благовония за версту. Субботами там собирались семьи, и все светилось улыбками и теплом. Женщина, исполняющая Кали, опоясанная змеей, разыгрывала ужасы и страсти, стеная и выкатывая глаза. Она вопила так, что нам не лез в горло наш портвейн. Мы бухали по соседству.
Не надо смеяться над религией, сказал индус-хинду малайцу-муслиму, люди верят в это. Не будем. Можем даже Боба Марлея потише сделать.
Мэри вошла в гостиницу, как к себе домой. Это была тамильская скала с белозубой улыбкой, обнажающей фиолетовые десны. Она пахла, как десять тульских пряников, как смесь парфюмерного и кондитерского отделов нашего сельпо. Ее не интересовали смешки китайцев и их грязные вопросы ко мне: за сколько типа взял? Она была крепкая и упругая, и очень черная. Ее портили только складки на животе – и как-то я предложил нам его съесть, поджарив с луком на нашей кухне. Раз в два дня она занюхивала героин (так мне сказала Возлюбленная). Таких девок называют айс-бэби.
– Ты тоже айс-бэби, — спрашивала меня Возлюбленная.
– Нет, — я говорил, — у нас Гринберг наркоман.
– Мэри сказала, что ты айс-бэби.
– Врет она, — сказал я, — тебе завидует и любви нашей. Все люди завидуют влюбленным и пытаются разрушить эти узы, наговаривая каждому по одиночке — сначала в левое ухо, а потом в правое.
Мэри была лишена какого-либо стыда. Она сломала мне раковину, взгромоздившись на нее — пописать. Индийская парфюмерия въелась в каждую пору ее кожи. П-да ее была, как натуральный пряник. С нее можно было соскребать эти сладкие масла.
Потом она уехала к себе в провинцию Ипох (по соседству). Приехамши, она сказала, что никого у нее не было уже пол месяца — и я попал на свежую отдохнувшую Мэри — как в хорошую баню после того, как мужики ее проветрят.
Потом я нашел Возлюбленную.
О ней я не напишу. Она не ходила в кафешку. Пусть она останется за кадром. Она, кстати сказать, и стала источником энергии этого текста. Кажется, я и ее бросил. Турист есть турист. Лист, взметаемый ветром визовых регуляций.
В моей дореволюционной гостинице с высокими потолками, обшарпанными стенами, каменным полом и скрипучими лестницами было хорошо и просторно. Возле алтаря, стоящего на кухне, пробегали крысы. Рядом с алтарем был туалет, а слева – ванная. На алтаре приносили в жертву особое масло и ставили дымные палочки. Там же я варил рис и зеленый горох, ища в них В17 (переводя книгу про рак, я сам стал им заболевать). Там же стоял мой велосипед, отданный мне хозяевами гостиницы – двумя китайцами, которые в основном спали, читали газеты и смотрели телик в прихожей. Они сдавали первый этаж таиландским леди-боям – а на втором я переводил Американский Раковый ГУЛАГ и мечтал выебать всех до одной индийских проституток – чтобы понять их душу. (далее…)
Ребята, старые проститутки умирают с голоду прямо на улице. Им некуда идти, им остается только следовать их дхарме до самого конца. Солнце и голод пригнетают их к земле и они, наконец, сдаются. Одной из них, китайке с большими мешками под глазами, я однажды отдал свой пакетик с рисом. “Я ем раз в день, — сказала она. — Старому человеку много есть не надо. Ему надо есть меньше и меньше”. Ее костлявые локти были остры. Это был отработанный товар, сохнущий на солнце, как мумия. Она не бунтовала. Она испарялась, оставляя свое ненужное больше никому тело и входя в орбиту сверхразума.
Признаться, и сам я в этом Пенанге сильно заболел. Я еще не отошел от тех антибиотиков, что накормил меня в Сингапуре Бхавиш Кумар, и новую дозу принял, испугавшись одного “незащищенного” секса. И я начал подыхать. Я не знал, что есть. Я чуть ли не падал под ноги всем этим несчастным бабам, потому что личных сил не было, чтобы дойти до дому. Я ел китайские макароны, супчики, все виды блинов, самосы, рис с кари, кари с рисом — ничто меня не вставляло. А если я добавлял эту малайкую паленку под вечер — а пить здесь вообще не рекомендуется, а этот крашеный спирт немногим лучше нашего, разве что эссенция повкусней, — то последствия были ужасные: наутро я умирал и не хотел жить. Вся еда словно проносилась мимо. Ничто не усваивалось. И тогда я начал читать книгу, которую переводил, и выискал там все продукты, содержащие в17, и пошел и купил проса и зеленого гороха (у нас его продают под названием “Маш”), и сварил я это просто, и жевал его полдня (пол кило), и проснулся наутро на полном свежаке и бодряке, а потом на рыбалку сходил с парнями, и мне всю мелкую рыбу отдали, что не продали туристам, и рыбка сверху легла, как родная, и заработал ум и соответственно другие части тела.
Вот какой силой обладает полкило проса за 1,5 рингита — 12 рублей. И как его не запретят к продаже раковые центры. Просо по-английски millet. В Библии про него говорит то ли Иов, то ли Иезекиль, когда дает свои лечебные советы. (далее…)
Я приехал на Улицу Любви глубокой ночью, в час или в два. Угловое кафе, откуда доносилась индийская музыка, зажатое между Интернет-центром и гостиницей рядом с буддистским центром от Римпочо, сразу же привлекло мое внимание: там притаилась Индия. Блестя золотой серьгой и золотой цепью, за столиком сидел серьезный тамил, напоминавший плохих персонажей индийских фильмов, и изучал догорающие остатки уличного движения. В кафе верховодила резкая и порывистая сухощавая дама в короткой маечке, его жена. Пухлая малайская проститутка, выделяясь своей коричневой кожей на черном тамильском фоне, сидела на стульчике нога на ногу, и с надеждой вглядывалась в даль. Само собой разумеется, я сразу понял, что это кафе станет объектом моего самого пристального изучения. (далее…)
В этом мире писатели не выживают — это уже доказано. Работа писателя — проклятие, она отнимает жизнь. Но писать все равно надо. Зачем же надобно?
Как я, ребята, хотел попасть куда-нибудь на государственную службу. Только она давала шанс на выживание. Но придется мне рассказывать о секс-индустрии. И после этого никто уже меня на нее не возьмет
Официальная одобренная полицией секс-индустрия Пенанга группируется возле дорогих отелей — как в центре Джорджтауна на Пенанг Роад, так и чуть вдали от центра, по дороге на Батту Феринги. Это структура оцифрована, среди занятых — в основном Таиланд. Поскольку это часть общей крупной монополии, то и деньги там ходят другие. Потому что покупатель очень богат, и у него мало времени. Но я лично не изучал этот рынок. Полагаю, что он мало отличается от других мест, где проституция монополизирована; где все решает мобильный контакт; где цены нечеловеческие, претензии обеих сторон тоже нечеловеческие, и все дегуманизировано до последнего миньета. Однако.
Есть еще на Пинанге мелкое свободное секс-предпринимательство. Если мы сравним его с такими странами, как Индия или та же Малайзия, нужно признать, что Пинанг кое в чем приятен.
Начнем с основного постулата: “свободно-предпринимательская” секс-индустрия Пенанга — это обман наивных тамильских девственников, воспитанных добрыми тамильскими мамами, коварными таиландскими леди-боями — основными свободными предпринимателями секс-индустрии Пенанга. Таким образом, мы охватим 90 процентов этого бизнеса. Брак для тамилов священен; но до брака нужно изучить вопрос. И после брака — не нарушая его священства — можно иногда позволить себе засунуть хер куда попало. Так что много кто из выходцев с Южной Индии захаживал в отель Ван Хой.
Они ковыляли по нашему коридору, неуклюже неся свой дурацкий мотоциклетный шлем, ведомые леди-боями на звонких каблучках, и дальше “минета в скафандре” (я имею в виду гондон) вряд ли кто-то из них продвинулся. Хотя один раз я услышал скрип кровати, поедая горох в нашей кухне. Ура! — подумал я. — Тамил попался крепкий и просунул-таки свой хер в упругое очко того пидора в блестящей юбочке. Ура!
Это книга, которая всегда пишется на одном из кораблей, а его часто болтает из стороны в сторону. В этом и сила и слабость книги. По идее, книга будет закончена, когда хотя бы один из кораблей пойдет ко дну. По-другому она не может быть закончена. Предмет ее не столько люди, страны и народы, и тем более не автор, сколько сущности, субстанции и технологии по улучшению жизни на земле. Подробнее об этой блог-книге - здесь. А об авторе - читайте здесь.
www.peremeny.ru-портал вечного возвращения
