Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Тут в дверь позвонили и, открыв, я увидел Марлинского. Ага, мой друг, — значит до сих пор все еще ничего не случилось, значит ты все еще продолжаешь думать, что можешь безнаказанно являться в мой дом, улыбаться своей идиотской, отработанно–застенчивой улыбкой: «Вот, бля, и я», — значит ты не предавал меня Бенедиктову, не злорадствовал рядом с ним по поводу моего щегленка, не соблазнял Лику за моею спиной.

— Ну входи, раз пришел.

Марлинский, пройдя в комнату, сел на мое место за столом. Отвратная рожа — ведь он, сукин сын, попытался перенять у меня даже походку. Он всегда жаждал встать на мое место, жаждал стать мною — получилась злая карикатура. Ты только вспомни, читатель, его пьяные слезы после неудачного чтения романа: как он изголялся («ты счастливый человек, и я завидую тебе», «на твоем месте я имел одну даму») — тьфу! Теперь–то я отлично понимал, что марлинское «ничего не случилось» — есть просто желание, чтобы ничего не случилось с ним самим, — прожить за счет другого, вселиться в другого (того, кто посильней), встать на чужое место — трусость жить. Он и около меня–то всю жизнь крутился только для того, чтобы на него падала моя тень. В этой тени он надеялся отсидеться, он хотел, чтобы моя удачливость бросила и на него свой отблеск, и за мою же спину он надеялся спрятаться в случае неудачи. Он вечно норовил напялить какую-нибудь мою тряпку, утащить мой карандаш или ручку. Ублюдок, ты думаешь, если ты пишешь моей ручкой, так ты уже присвоил часть моей силы? Всю силу? — заблуждаешься! — ты только копаешься в моих испражнениях. Ты мое прошлое, но только потому, что сам захотел им стать. Вовсе никогда я не был таким как ты, хотя мог бы стать таким, если бы, пусть на миг, задержался в своем беге, если бы застыл в своем прошлом, как ты в моем.

— Марлинский, — представил я его Олегу.

— Марлинский? Что–то такое слышал. Писатель?

— Писатель, да другой, — объявил тот писатель.

— Да–да, — спохватился Олег, — тот давно умер. И что же вы для нас написали?

— Да все струйкою по забору, а вы потом читаете, — отвечал Марли и повел головой гиперборейски–выразительно: что, мол, съел?

— Ну, за это наказывать надо, — заметил Олег и удивленно взглянул на меня.

— Не надо, — сказал я, — они, эти писатели, несчастные люди, они ведь пишут и сами не понимают что. Принцип писательства! Иначе ведь хорошо не получится: иначе будет надуманно, сухо, рассудочно. Они, как дети: не ведают, что творят.

— Ага, ну тогда извините, — обратился Олег к Марлинскому. — Тогда все правильно: струйкою по забору! — но от этакой писанины все равно лечиться надо.

— Нет–нет, он не хочет лечиться, — встрял я.

— Ну напрасно, совершенно напрасно, — продолжил Олег, глядя, как врач, — вы только поймите: я от чистого сердца говорю. Вам можно помочь, избавить вас от излишних страданий.

— Я не хочу избавляться от лишних страданий, — гордо ответил Марли. Он так и сказал: «избавляться». Видно было, что он своими выходками подогревает себя, но одновременно — раздражает Олега. Мне же все это было на руку, и я решил не мешать им, хотя приготовился в нужный момент подлить масла в огонь.

— Не хотите избавляться? Это почему же?

— Потому, что это мои страдания.

— Вот это и есть болезнь — то, что вы за них держитесь. Бросьте это. Если бы вы были достаточно откровенны, даже я, не будучи специалистом, мог бы помочь вам.

— Не надо!

— Но почему же, Марли? — сказал я, — человек тебе искренне говорит…

— И правда — искренне. Сами себе помочь вы, очевидно, не можете, вот и будете все время «творить», сами не зная что.

— Но вы же не читали! — силился защищаться наш борзописец… Он уже бесился — даже прыщи на его физиономии повылезали из своих кратеров.

— А зачем же читать? Ведь все и так видно. По цвету вашего лица. Простите, я кажется оговорился…

— Вот видите, — вскинулся Марли, — вы уже волноваться стали, уже оговариваетесь.

— С чего вы взяли, что я оговариваюсь. Я что вижу, то и говорю. Вижу, что вам помочь надо, что вы один не выберетесь. Нельзя ведь поднять себя за волосы, нужна точка опоры. Вот я вам и предлагаю себя.

— А я вам не верю! — оставьте меня в покое. Вы, бля, не Христос, вы самозванец.

— Это в вас говорит болезнь, — констатировал Олег, — вы и себе–то, как видно, не верите.

— Марли, да что ты мечешься, вправду? Ведь тебе пока ничего особенного не говорят. Тебе говорят только, что твой антикультурный, антисоциальный настрой, твой индивидуализм до добра не доведет. Ведь ты действительно болен! Я вот достал инструкцию, в которой говорится, что правильно тебя в «Кащенку»-то увезли. А сейчас я воочию убеждаюсь, что у тебя неправильное поведение вследствие остропсихотического состояния. Ты что на людей–то бросаешься, как собака? Тебе хотят помочь, а ты взбрыкиваешь — это же бред, патологическая импульсивность, синдром психического автоматизма, сопровождаемый внешне правильным поведением. Зря все-таки ты из больницы-то убежал.

Олег посмотрел удивленно…

Продолжение