Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Но как вы тот случай с сигаретой–то объясняете? — спросил я. (Читатель, мне хотелось подтверждения сомнительной моей теории о Садовом кольце как кольце Мебиуса).

— Не знаю, — ответил он. — Правда, потом я даже ходил туда специально, прикидывал, можно ли объехать? — вот, как вы говорите… Но, как ни интересует меня это! — увы… такие вещи сами в руки не даются. Случилась и у меня, впрочем, тоже одна романтическая встреча, но это к делу не относится…

— Но это же самое интересное, — сказал я, доливая коньяк. Он улыбнулся:

— Ничего особенного — просто гулял по тем местам, вечером. И вот у Кукольного театра вдруг останавливается такси. В нем женщина — красивая! — странная такая: в широкополой шляпе… Выглянула и смотрит на меня в упор. Даже неудобно стало. Я отвернулся, посмотрел на часы (как раз часы играли), потом опять на нее — она все смотрит. А потом уехала… Наверное кого–то ждала, с кем–то спутала…

— Уж наверно!

Конечно, читатель, — ни с кем его не спутали, а просто Сверчок и неизвестная дама искали меня, что–то может быть даже хотели сообщить. Я спросил:

— А когда это было?

— Когда? — как раз когда мы с вами познакомились у Марины.

Значит накануне игры и катастрофы.

— А вот что скажите мне еще, — продолжал я (хотелось, чтоб Олег догадался, что речь идет обо мне), — этот ваш приятель (ваш тезка), он что говорит: был ли похож тот, у кого он стрелял сигарету на него самого?

— Вы проницательны — был. Он его потом еще раз видел и уже специально подошел, попросил закурить, но тот был отчего–то взволнован и не узнал его. Вы ведь ведете к тому, что это двойник?

— Я? — Нет, читатель!

— Самое простое предположение.

— Какой двойник?

— Ну, двойник — вы сами. У каждого человека есть двойник, с которым он должен встретиться посредине жизни, земную жизнь пройдя…

— В какую-то мистику вы ударились.

— В какую же мистику? Я имею в виду вот что — смотрите: я родился — пущены мои часы. С каждым мгновением время моей жизни увеличивается. Я прожил одну секунду — мне осталось на одну секунду меньше. Это значит, что время с точки зрения смерти идет в обратную сторону. Это значит, что, если есть некое целое жизни, вмещающее, скажем, шестьдесят лет, то, с точки зрения этого целого, каждая минута, прожитая нами, должна рассматриваться с отрицательным знаком. С нашей точки зрения это +1 минута, с той это –1 минута. Но точно так же, как мы не знаем со своей точки зрения, что произойдет в следующую минуту (она нам абсолютно неизвестна), так и с той точки зрения — всякая минута, прожитая здесь, как бы начисто забывается, исчезает за гранью нашего (положительного) времени. На той стороне знают только наше будущее, нашего прошлого там не знают. Улавливаете?

— Улавливаю — песочные часы.

— Правильно, — сказал Олег, и мы посмотрели друг на друга, как два авгура. — Там можно вспомнить, — продолжал он, — наше будущее, но нельзя — наше прошлое, ибо его нет — оно на нашей стороне. Однако же наши поступки предопределены как нашим будущим, так и нашим прошлым; как той стороной, так и этой. Получается так, что на той стороне изображение стирается, когда на этой возникает. Когда человек рождается, здесь рождается ничто, а там — все.

— Похоже на фазы Луны, — вставил я.

— Точно! Наш взгляд на свою жизнь подобен взгляду на Луну с Земли.

— Так вот почему Луна всегда обращена к нам одной стороной?

Олег пожал плечами, улыбнулся. Мне все казалось, что он морочит меня и даже не скрывает этого. Однако ведь в его словах есть какой–то смысл, несомненно есть… Но вот что он сказал дальше:

— Что значит прожить? — это знать кусок своей жизни, иметь его. Выходит: потусторонний вы прожили тот кусок жизни, который вам здесь остался. Но ведь мы должны как-то упорядочивать свою жизнь — например, всякого рода причинными связями, а поскольку ваш потусторонний двойник совсем не знает вашего прошлого, он вынужден пользоваться обратной причинностью. Для него причиной любви будет то, что вы будете…

— Что вы хотите сказать этим? — перебил я его наконец, ибо почувствовал, что он уже издевается надо мной, почти что как над Марлинским: с сухой усмешкой доводит до абсурда мои собственные мысли, состоящие в том, что он (этот двойник), как и мы, живет в настоящем.

Ведь, читатель, мы же не можем доказать, что у нас было прошлое, — у нас есть нечто, что мы называем воспоминанием, но это воспоминание есть, для нас, только в настоящем. И он (двойник) живет в том же настоящем, что и мы (буквально говоря: он — это я и ни что иное), но у него другие воспоминания. Он не помнит ничего из того, что помните вы, для него этого нет в настоящем, для него в настоящем есть только ваше будущее, которое уходит от вас, которого все меньше с каждым годом, — он забывает ваше прошлое, как только ваше будущее становится настоящим. Вы — это он, но вы отделены от него стеной настоящего, в которой вы вместе с ним обитаете. Но вы обитаете в настоящем, насыщенном прошлым, а он — в настоящем, насыщенном будущим, которое — есть будущее только для вас, а для него — самое настоящее прошлое. Его отрицательное время убивает вас так же неизбежно, как его — ваше положительное. Но он не может не влиять на вас вашим будущим — своим прошедшим, — и, надо сказать, иногда нам удается достичь с ним полного единения: мир вдруг становится односторонним, то есть единым. Это бывает, когда вы рождаетесь; это бывает, когда вы умираете; это бывает, подчас, в умиротворенном состоянии, — состоянии покоя. Но каждый раз вслед за тем вы неизбежно забываете свое будущее, а он — ваше прошедшее.

Продолжение