Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

У Колхозной Сверчок остановился. «Реквием» заканчивался утомленно и вкрадчиво — «Libera me»… Часы над метро, конечно же, показывали три.

Читатель видит, что после этой полуторачасовой поездки я так ровным счетом ничего и не добился — ни в каком смысле! — все только запуталось. Единственно, все–таки меня задела фраза Сверчка, насчет того, что Бенедиктов это какой–то Кощей Бессмертный, — то есть, что? — древний Кронос? О, это очень похоже на правду. Ведь и фамилия Бенедиктов, я думаю, не настоящая, а, скорее, какой–нибудь псевдоним — маска, скрывающая зверскую харю, шляпа на его трофической язве.

Выходя из машины, я заметил, что на счетчике набежало шесть рублей шестьдесят шесть копеек.

— Я тебе что–нибудь должен, Сверчок?

— Э, да брось…

— Ладно, прощайте.

Я хлопнул дверью, перешел дорогу и тут встретил того самого человека в белом плаще, любителя Кафки и кофе, которому я давал закурить на Самотеке, — он как раз докуривал мою сигарету, бросив окурок, взглянул на меня удивленно, кивнул (теперь–то уж он меня точно запомнит); я ответил улыбкой, и мы разошлись.

***

Подытожим немного. По какой–то причине я попал под власть Бенедиктова. Я постоянно пасовал перед его магическим хамством, был слаб и мучился этим, боролся и проигрывал… Позднее, я съездил ему по роже, и это освободило меня. Я стал вновь самим собой, но!…

Впрочем, я хоть чувствовал себя уже освободившимся от давления Фал Палыча, все–таки побаивался еще косвенных его влияний. Ведь право, читатель, оставляя в стороне Теофиля, способного прямо–таки проникнуть в наше сознание и мыслить нами, — оставляя его в стороне, рассмотрим еще одну возможность быть марионеткой.

Мы ведь все слишком часто находимся под чужим влиянием — и вы, и я, — я уж не говорю о таких людях, как наш придурковатый литератор Евгений Марлинский, который просто даже не знает, откуда у него в голове что и берется (я выше немало об этом писал), — не знает, болтается по воле всех ветров и течений, как кусок дерьма в проруби. Но ладно там Женя. А я? Разве всегда я могу знать основания моих поступков? Никак! А ведь иногда знать это бывает просто необходимо — когда приходится как–то поступать, когда приходится выбирать между чем–то и чем–то. Почему? а потому, что часто бывает очень нужно, чтобы это был именно твой выбор, а не чей–то еще. Потому что от этого часто зависит твое самочувствие. Твое уважение к себе, выбирающему. Твое чувство собственного достоинства, без которого, как ни крути, а человек жить не может.

Хорошо еще, если ты полный идиот, вроде Сверчка или Жени, — если тебе даже и в голову не приходит, что тобой могут незаметно руководить в твоем выборе, водить тебя за нос, выбирать за тебя, — хорошо тебе тогда, читатель, ибо ты думаешь, что поступаешь ты сам, и тебе хорошо.

Ну а если тебе незаметно внушат, что поступить нужно так, а не иначе? Если за тебя уже выбрали, и ты — только кукла, — тогда что? и ты, к тому же, подозреваешь, что ты только кукла. А поступать надо. Но ты подозреваешь, что тот выбор, к которому ты склоняешься, тебе внушен. Что это не ты выбираешь, и даже: пусть тебе правильно внушили — именно так ты и должен поступить и как раз так бы и поступил без всякого внушения со стороны — что тогда? Поступать, как внушили? а где же твое собственное человеческое достоинство? — твоя самость. Как ей быть? Поступать противоположным тому, как тебе внушили (ты думаешь), образом? — но он же правильный; и потом, ты тогда все равно под влиянием, хоть и косвенным. Так, может, не поступать совсем? — но поступать надо (не говоря уж о том, что твой непоступок может вдруг обернуться внушенным поступком). Ага! — осознать необходимость и выбрать, согласно ей, самому? Но мы же не всё знаем и вряд ли можем всё осознать…

Что уж там! — вы прекрасно ведь понимаете, что сейчас речь идет о внушениях и необходимостях такого вот рода, как у меня с Бенедиктовым, — «вопрос по типу быть или не быть на уровне засорившегося унитаза», как программно заметил Марли в своей биографии. Быть или не быть и кому?..

Но я поясню на примере: Бенедиктов, который делал на меня какую–то ставку, вдруг предлагает мне умереть. Что за чушь? — ни с того, ни с сего… И заметьте, я ведь у него полностью в руках, он может разделаться со мной в два счета. Так возникает вопрос: а не есть ли это его дурацкое предположение, просто ход в нашей игре? — он хочет повлиять на меня так, чтобы я, испугавшись, задергавшись, запутавшись, сделал незаметно для себя то, что как раз от меня ему, Бенедиктову, надо. Сделал то, чего он не сумел добиться другим путем, сделал то, к чему он меня всегда подстрекал, но от чего я отказывался, — не самоубийство, конечно, а что–то другое, чего я так до сих пор и не знаю. (Ведь он же чего–то хотел! Да и хочет)… Почему бы, читатель, и нет? — все возможно. И вот теперь я совершенно запутан. Покончить самоубийством — приказ Бенедиктова. Не покончить — опять же навеяно им… Что мне делать?

Нахожу один выход — не знаю, уж как он покажется вам? — этот выход такой: ведь все мы общаемся, и конечно же, все друг на друга влияем. И я повлиял на Фал Палыча (это мы с вами уже отмечали). Так вот же: не выходит ли, что влияние Бенедиктова на меня и постановка меня в это безвыходное положение — есть всего лишь мое собственное, но опосредованное Бенедиктовым, влияние на самого же себя? О, я вновь на коне, я вновь у кормила, я снова владею собой, и теперь, как бы я ни поступил — вопреки его (своей) воле или, напротив, по ней, — я поступлю самостоятельно, то есть достойно, то есть поступлю как раз я, а не кто–то другой за меня. Вот что такое общение! — управление собой, своей куклой, через других.

А чтобы все это как следует уточнить и выяснить, я решил собрать побольше всяческих сведений. В этом бы мне пригодился мой звездный поклонник, но он почему–то молчит, наверное боится. Кто мне поможет? — конечно, Марина Стефанна, ибо все же на ней завязано многое в этой истории. Ведь она весьма и весьма коротка с Фалушей… Так я подумал, такой вывод сделал и решил назавтра пойти к ней домой. Посмотрим, читатель, посмотрим…

Продолжение