Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Душевнобольной всегда вызывает во мне чувства безотчетной брезгливости. Это главный критерий ненормальности, читатель, — других нет и быть не может (зря я так приставал к Сидорову). Если, скажем, кто–то на ваших глазах совершает какой–нибудь непонятный поступок, и вам противно (вы чувствуете, что вас вырвет, как только вы прикоснетесь к нему), думать нечего — он ненормален. Все тесты, все физиологические показания ничего не значат, ибо, быть может, вам просто неизвестны основания того или иного поступка и состояния человека — неизвестно, почему поступающий взволнован и ведет себя неадекватно. Но вот если вам тошно, ошибки сделать невозможно — он крези. Если у вас найдется, что возразить на это, отвечу: диагностика и вообще вещь субъективная, но у настоящего диагноста его субъективность непогрешима.

***

Я снова вспоминаю свои чувства по поводу Марлинского, когда он весь взъерошенный прибежал ко мне после «кащенки». Брезгливость к чему–то нечистому — вот что я помню. Ну, а его болезненный демонизм, нервическая суетливость, отчаянная решимость на что–то? — конечно же, это было болезнью. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Она сказала «Марлинский», читатель? — разве же это возможно? Я подумал, что надо мной проводят какие–то эксперименты. «Ну и ни фига себе!» — подумал во мне Теофиль, и одновременно Томочка Лядская снова подумала: «Что с ним такое?» — подумала, глядя на мое покрасневшее, как лакмус в кислой среде, лицо (и снова симптомы скисания видел я Томиным взглядом). Так, значит, действительно эксперимент — эй, Теофиль, что такое? — но екнуло сердце, поклонник бежал, и лишь Лядская Тома все еще удивленно глядит на меня.

— Да, Марлинский, а что тут такого? — говорит она с некоторой даже обидой. — Чем он так плох? Ты же сам говорил, что он демон.

«Печальный демон дух изгнанья», — подумал я и вдруг понял, что никто другой, а вот именно я познакомил и свел Марлинского с Ликой. Вы ведь помните, что я ехал на дачу к Марли, когда сам познакомился с Ликой… Ехать–то ехал, но так до него и не добрался: за приятными разговорами и прогулками прошел целый день. Да еще же в тот день передо мной впервые предстал Теофиль в лице зеленоликого тарелочника, и я поскорей заспешил на поиски, как теперь оказалось, матери Лики — Марины Стефанны, богини скитальца. А вещи (те, что привез для Марли), я оставил Смирнову, чтоб он их вручил бедолаге… Так вот эти вещи Марлинскому передала Лика. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Ну–ну, Томик, выкладывай — я же вижу, что не так.

— Нет, не могу — это не моя тайна.

Подумать только, читатель, — не ее тайна! — естественно, какие же могут у Томочки Лядской быть тайны, кроме чужих? — у прозрачной, как вода в аквариуме, акушерки Томочки. Ничего, дорогая моя, долго ты не протянешь — расколешься как стеклышко. Не затем ли уж ты и заговорила о демонах?

— У Марли от меня нету тайн, — сказал я.

— Да не в нем дело.

Вот как? Интересно! — подумал я и сказал:

— Тогда другое дело — не смею…

— А кстати, — прервала она, — вот та девушка, с которой я тебя вчера видела…

— Ты меня видела?

— Да, утром на бульваре. Я с Линдой гуляла, ждала одного человека, а вы сели в такси, и потом еще к вам подсела какая–то женщина, в белом. А ты меня — нет? не видел?… — Она взглянула подозрительно: — Я думала, ты не хочешь меня замечать.

— Я тебя просто не заметил.

Вот еще новости, читатель, она меня в чем–то подозревает. С чего бы это? разве я дал повод? Я и вправду ее не видал. Вот Серж был — скорее всего, с ним она и встречалась, и разговоры о демонизме, наверно, сейчас — от него (конечно, майор–то весьма демоничен), но с этого и надо было начинать — эх, Томик! — и я спросил: (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

На следующий день утром, после звонка, который предрекал Бенедиктов — телефонного разговора, в котором я договорился о продаже своей идеи (о чем еще будет речь впереди), я вышел на Цветной бульвар и встретил там Томочку Лядскую. Быть может, вы еще сумеете вспомнить характерное свойство этой вывихнутой повитухи: с умным лицом непроходимой идиотки она, например, способна вдруг заговорить о самых неподходящих вещах — и ведь все потому, что думает: перемалывание непонятных слов делает и ее причастной к каким–то там, по ее мнению, тайнам. Вот и сейчас она почему–то спросила:

— А что, как ты думаешь, существуют ли демонические личности?

Очень глупо! Я подумал, что бы такое ответить? — и смутно припомнил, что Гете (в разговорах с Экерманом) назвал демоничным какого–то графа, которому феноменально везло. Но ведь и мне всегда везет, хотя ничего демонического во мне вроде бы нет. Впрочем, Гете — он слишком, как говорится, «олимпиец», слишком идеально пластичен сам по себе — что он, собственно, может понимать в демоническом, которое, по моим расчетам, должно скрываться где–то в глубине, под землей и быть бесформенно ползучим, студенисто распластанным и безобразным в своих проявлениях.

— Ты сам–то встречал демонических личностей? — услышал я нетерпеливый голос Томочки. (далее…)