Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Но лишь только я внедрился в Сару, дверь отворилась, и на пороге появился вернувшийся–таки — но опять вернувшийся так не вовремя! — Сидоров. На этот раз он мгновенно сориентировался и опрометью бросился на кухню — я почуял, что он хочет вооружиться, я готов ему дать был достойный отпор, но…

Бывают в нашей жизни случаи, благородный читатель, когда сопротивление вернувшемуся мужу становится невозможным! Когда женщина виснет на вас и упрашивает не доводить дела до беды — ради нее! — когда вы скованы по рукам и ногам невидимыми нитями условностей, когда каждый ваш шаг приносит ей невыразимое страдание…

Совсем не в такое положение попал я теперь, безупречный читатель, — совсем в другое, в двусмысленное положение я попал! — попал, прямо скажем, впросак (иначе не скажешь)! Ибо — в ту секунду, когда Сидоров бросился на кухню, вагинальные мышцы его жены резко сократились, и я почувствовал себя зажатым в тисках — в пасти удава я очутился, читатель! — я был блокирован и полностью обездвижен. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Новая нотка аскетизма?! Вы, конечно, заметили в Сидоровой этакое постоянное стремление к небесам. Может быть, заметили также, что она с трудом и некоторой даже брезгливостью говорит о мире влажного становления. Но! — то ли материал, с которым она имеет дело, то ли ее характер, который вам уже достаточно знаком, — что–то берет свое, и она, стремясь ввысь, все вновь и вновь впадает в этот мокрый, туманный, обволакивающе влажный мир. Вспомним хотя бы (ведь это же так характерно), как начала она с небесно–лазурной Софии, а затем превратила ее в сырую хтонически–разнузданную землю. Но позволим, пожалуй, Саре, речь которой, чувствуется, уже на излете, продолжать.

— Душа, идущая в мир, как бы ткет себе тело — отсюда символ «каменных длинных станков», и ткани, сотканные на таком станке, означают плоть. И они, эти ткани, пурпурные, ибо пурпур — цвет крови, из которой образуется плоть, — считает Порфирий. Тело же есть хитон души. Видишь что получается, если связать все эти символы? — каменные станки, амфоры с медом и роящимися пчелами, источники, воды, нимфы–наяды, олива, пещера — получается картина космоса, в котором живут души, рожденные из влаги, утерявшие бессмертие, но, пройдя цикл земного существования, они вернутся… Здесь слиты жизнь и смерть, смертное и бессмертное. Вот как раз на этих станках видимо и притканивается смертное и бессмертное. Эти нимфы — ткачихи!.. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Нет. Он спит. Феакейцы высаживают его в бухте около святилища нимф — такого грота, перед которым растет оливковое дерево. Афина пробуждает Одиссея, и они вместе прячут в этой пещере дары феакейцев.

Читатель, трактат неоплатоника Порфирия «О пещере нимф» — это комментарий на следующее место из «Одиссеи» Гомера:

«Возле оливы — пещера прелестная, полная мрака,
В ней — святилище нимф; наядами их называют.
Много находится в этой пещере амфор и кратеров
Каменных. Пчелы туда запасы свои собирают.
Много и каменных длинных станков, на которых наяды
Ткут одеянья прекрасные цвета морского пурпура.
Вечно журчит там вода ключевая, в пещере два входа.
Людям один только вход, обращенный на север доступен.
Вход, обращенный на юг, — для бессмертных богов. И дорогой
Этой люди не ходят, она для богов лишь открыта».

— Порфирий как раз говорит, — продолжала Сара, — что олива — символ божественной мудрости, ибо — это дерево Афины, а она и есть мудрость. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Все–таки вот что еще меня несколько смущает, читатель: не кажусь ли я тебе сейчас рядом с Сарой таким же легким, как рядом с Лапшиной? Помните паучка–то? Если кажусь, то знайте: вскоре (пора уж!) я исправлю эту абберацию вашего зрения. Продолжим. Сара продолжит:

— Афина, тогда, представляется — вообще судьбой. Но главное — она ткачиха, она соединяет бессмертное и смертное. По Платону (во всяком случае так можно интерпретировать «Гимея») она буквально: притканивает — бессмертное к смертному.

— Притканивает? — спросил я, — как это можно понять? Присоединяет?

Сара задумалась.

— Не просто присоединяет, — сказала она, — а как–то переплетает. Вот, скажем, есть нить «бессмертное» и есть нить «смертное», и они пронизывают друг друга в одной ткани — понимаешь?

А ты–то, читатель, понимаешь, что не о пустяках я здесь пекусь, но о своей бессмертной душе, о своей судьбе, которую и пришел узнать сюда к Саре. Судьбы она, наконец, видимо, и коснулась, заговорив о ткачихе Афине. Поэтому, глядя вниз из окна, я думаю: притканены, приткнуты, присобачены, (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Для начала скажу, что всякий человек, если только он не закусил удила, как в данном случае Сидорова, — всякий человек очень хорошо ориентируется в конъюнктуре общения (общеизвестный факт!), — ориентируется по интонации собеседника, если он говорит; по напряженности молчания, если он молчит; по выражению глаз; по случайным жестам — по всему. И это ориентирование, конечно же, осуществляется без участия нашего сознания — просто все мы, как хамелеоны, мгновенно меняем окрас своего поведения при изменившейся окраске среды. Тон обычно задает более сильный, а более слабый приспосабливается. Вы, читатель, просто невнимательный человек, если не согласны со мною.

И, конечно, закончив свою речь, несколько придя в себя, Сара адекватным образом отреагирует на мое скрытое недовольство. Именно так объясняется то, что в дальнейшем наш разговор примет более терпимый, более приемлемый для меня оборот, и, хоть он и будет все еще продолжать вертеться вокруг женской религии, все–таки больше не коснется изуверств Великой матери. (далее…)