Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь. Предыдущий эпизод этой части – здесь.

43

Во вторник от безысходности я, наверное, первый раз за последние полгода включил телевизор. Тот сначала тихонько запищал, словно собираясь с силами, а потом выдавил на экран тусклое изображение какого-то ток-шоу. Обсуждали собак, их разведение и способы избегания излишних фекалий в пределе домашнего очага. Мне показалось это самой занимательной темой на Северном полушарии. Я набрал Мириам, послушал ее голос (она всегда очень приятно и очаровательно произносила «алло, кто это?»), положил трубку, взял чипсы, уселся на неизвестного происхождения циновку и впялился в экран. Какой-то умник заявил, что обнаружил прямую связь между намордником и дерьмом: чем больше ваши питомцы носят намордник, тем чаще они срут на ваши ковры. Поверьте, чтобы почувствовать себя мудрецом, совсем не обязательно становится великим риши или проходить обряд инициации в род Вассерманов. Достаточно просто включить телевизор. Если повезет, попадете на обсуждение животных испражнений, когда люди полемизируют на эту тему с лицами посерьезней, чем у самых суровых сумоистов. Это мировая клоунада, текущая по проводам над, под, слева или справа, сзади, спереди, в, у, вне, изнутри и снаружи. Помешательство информационным господством, искушение мозга, голод извилин. Вряд ли кто-либо из нас смог бы представить себе наше столетие без этих болезней. Они необходимы, как послеродовый хлопок по заду. Вот и выходит, что мы мудры при рождении и совершенно глупы, когда умираем.

Начался выпуск вечерних новостей. Они всегда скучны и однотипны. Это что-то вроде чертова колеса на европейской ярмарке: оно всегда самое большое, самое круглое и самое занудное. Только вечерние новости – это хуже. Это репортажи, бегущая строка и майонез на брюках. Упокой господь этих недотеп с телевидения.

Семнадцать человек убито в результате террористического акта в Иране.

На сегодня это все. Всего наилучшего! До следующего выпуска новостей.

Не оставалось сомнений, что эти уроды с телевидения издевались надо мной. Они вылили кучу дерьма на мой девственный ум и в конце посмели пожелать мне «всего наилучшего»! Я решил, что как только в моей руке случайно окажется граната, то чеку я сорву в какой-нибудь телестудии. Пусть это будет великой местью столетия за всю боль, транслируемую с телеэкранов! Пусть их съест их собственная вонь, пусть они проглотят собственные гланды!

Потом начался фильм про то, как жена кончала в постели чуть ли не каждые пять минут, а муж был обречен смотреть на ее экстатичные конвульсии. Если ему везло, то в конце он испытывал нечто вроде жалкого подобия оргазма. В итоге он стал геем. Они были к нему благосклонны и не кончали по десять раз за ночь. Жена оргазмировала с другими кобелями, а муж совокуплялся с холеными пидорками. Удивительным оказывалось то, что их семейная жизнь от этого не страдала, а словно бы даже становилась крепче. Под конец фильма я заснул с чипсами на коленях и проснулся, когда в эфире прозвучало слово «грудь». Обсуждали способы сделать ее более упругой. Женщина с лепешками вместо грудей объясняла толпе зевак, как сохранить форму груди, чтобы с возрастом она, словно хорошее вино, становилась лишь благороднее. Потом на сцену вышел мужчина лет сорока пяти, явно изголодавшийся по влажным мокрощелкам, и, видя перед собой пару дюжин обреченных девственниц, стал рассказывать свой фирменный рецепт.

- Берем мясорубку, прокручиваем через нее сто грамм грецкого ореха, затем туда же целый лимон с кожурой, и все это дело заливаем парой столовых ложек тягучего меда. Тщательно перемешиваем и два раза в день принимаем по ложке получившейся смеси. Кожа омолаживается и сохраняет свою упругость.

Мне показалось, что бедняга страдает от мужской несостоятельности. Это бы объяснило то, что какой-то мужик со сцены показывает женщинам, как сохранить их сиськи в упругом анабиозе до самой гробовой доски. Потом он посоветовал им перед сном смазывать груди отжимом из ромашек. Порой человек становится идиотом, когда решает, что свое неудовлетворенное либидо может проецировать на женские груди. Поразительно.

Я внимательно смотрел телевизор и ждал нервного срыва. Я ощущал, что это необузданное чувство подкатывает к горлу, что мысли куда-то уходят, что глаза увлажняются, что я начинаю паниковать. Сначала ты испытываешь необъяснимое отчаяние; ты думаешь о том, почему на Земле всех так мучают гендерные вопросы. Почему женщины тоже потеют? Почему с моей бывшей спит какое-то иноземное чудовище? Почему время идет вперед и я не могу остаться в прошлом? Почему, если я умру, мир продолжит жить в прежнем ритме, позабыв о моих мыслях и суждениях, о моих достижениях и провалах? Почему люди наблюдают за звездами и не могут зажечь хоть по одной звезде в затерянных душах? Почему тела гниют в земле, а не расцветают на яблонях? Почему мой сосед ставит мусор на лестничной площадке? Почему мы стреляем друг в друга во имя наших правительств? Почему есть машины, почему есть тротуары? Почему есть улицы и солнце? Почему есть облака? Почему меня родили и почему я дал себя родить? Почему, почему?.. Спустя некоторое время тебя начинает трясти, и ты теряешь над собой контроль, голова пустеет, и ты погружаешься в ступор ужаса, страха и отчаяния. Ты подчиняешься неведомой злости и начинаешь испытывать невыносимую жалость к самому себе.

Кое-как заставив себя не перерезать себе вены, я уснул.

44

В среду я все-таки не сдержался и достал с антресолей последнюю бутылку грузинского вина, привезенную как-то одним хорошим товарищем из Тбилиси. Я выпил ее целиком и погрузился в беспокойный сон.

Утром меня разбудила кошка, которая из щелей дивана пыталась достать арахис, оброненный мною, когда я пил «Телиани». Я открыл глаза и тут же прищурился: яркий свет разрезал мой череп пополам, препарировал мои мысли самым наихудшим образом, и я уже было подумал, что голова вот-вот развалится на части. Так я пролежал еще десять минут, подслушивая, как кошка царапает диван. За это время я успел спросить себя и о том, почему три будильника, которые я вчера ставил на утро, до сих пор не прозвенели.

И зачем только кошке нужен был этот арахис? Да еще с утра. Странное совпадение или божеское провидение? Единственное, что я успел, перед тем как стремглав помчаться на встречу, – так это почистить зубы последней порцией отбеливающей пасты.

Кэт была явно недовольна моим часовым опозданием. Мне пришлось рассказать пару идиотских шуточек, прежде чем она заулыбалась. Я ей честно признался, что понятия не имею, кто она, что просто снимаю для журнала. Кэт объяснила, что работает радио ди-джеем, играет в фолк-бенде, и еще она лесбиянка. Понятное дело, что первые два заявления меня ни разу не заинтересовали, в отличие, конечно же, от третьего.

- То есть как? – удивился я, увидев кольцо на безымянном пальце ее правой руки.

- Ах это… Нет, у меня только единственный любимый мужчина – это мой муж, – она с умилением посмотрела на колечко, повертев его в свете ярких лучей солнечного дня.

- Твой муж – великий человек, раз женился на лесбиянке.

Кроме всего прочего оказалось, что Кэт еще и ярая активистка. Она была первым человеком в стране, пропагандировавшим здесь лесбийское движение. Я так и не смог соотнести то, как она выглядела: длинные черные дреды, косуха, скин-хедовские камелоты, в которые были заправлены черно-белые клетчатые штаны – и ее сексуальные предпочтения. Она раскидывала ноги. Ее лоно, без сомнения, было вылизано тысячью языками. Она слушала странную музыку и писала песни на родном языке. Довольно неоднозначный и – допускаю такую возможность – даже интересный экземпляр. Почему бы ей не стать домохозяйкой? Или садовницей? Изучить ландшафтный дизайн, в конце концов. Стать феминисткой, нимфоманкой – кем?

Гуляя по старому городу, мы случайно наткнулись на заброшенное здание. Дом был совершенно пуст. Ни одного нищего в картонной коробке. Облупившаяся краска на стенах, кое-где красная, кое-где зеленая, где-то – желтая. Остатки прогнившей мебели, от которой по всем помещениям разносится резкий едкий запах. Пару окон, и почти все – целые, но весь пол усыпан осколками стекла. Три этажа. Первые два – мрачные, со спертым воздухом. На третьем пробита крыша, дышится легко. Светлее, чем в остальной части здания, но от этого еще страннее, чем в раю.

Мы ходили по этому трехэтажному дому, я фотографировал Кэт, а она рассказывала про то, как в первый раз поцеловала чей-то клитор. В развернутом виде она излагала мне историю своей болезни, а я ходил и пялился на стены, на умершую жизнь и безжизненность смерти. Тут было довольно прохладно. Среди щелей, по стенам и между половиц украдкой гулял зябкий сквозняк. Меня не покидало странное подозрение, что под скрипучим полом спрятано десять трупов маленьких детишек. Разлагающихся, червивых, недвижимых тел.

- … И ты знаешь, мне так понравилось, что мужчины мне стали как-то даже совсем неинтересны. Ну до этого я пару раз спала с ними, конечно, но скорее потому, что так принято: мол, ты женщина – значит спи с мужчиной. Но ведь ваши штуки не настолько незаменимы, как вы думаете, – Кэт громко засмеялась. По зданию пронеслось гулкое эхо.

Закончив с шуточками в пустом здании, мы недолго посидели в ближайшей кафешке, я угостил Кэт пивом. Она без умолку болтала про свое увлечение рыцарством, про то, как это восхитительно – напяливать на себя доспехи и представлять, что ты где-то в Средневековье. Мечи, костры, недельные осады замков. Правда, про чуму она и словом не обмолвилась.

- Мы две недели сплавлялись до самого Вильнюса. Еды у нас практически не было, денег тоже. Я тогда похудела на шесть килограмм, представляешь? – я не представлял. – Просто как-то не рассчитали… За первые четыре дня смели почти все, что было, и только потом опомнились. Поняли, что нам предстоит еще долгая дорога. Ну, знаешь, как это бывает… Поумерили свой аппетит и продолжили сплав. У нас было три палатки, каждый раз попадали на лес, там на ночлег останавливались.

Кэт мне быстро надоела, хотя, впрочем, я пообещал прийти на ее ближайший концерт (я соврал: туда я так и не пришел). Хотел посмотреть, как лесбиянки ведут себя на сцене. Отличить геев по походке, поведению, по вилянию задом и напудренным рожам не составляет труда. А вот уличить лесбиянку в ее половой избирательности не так-то просто. Они прячутся в своих промежностях, берут друг друга за руки и говорят, что они любят своих подруг, но ты и подумать не можешь, как они это делают, ты обнимаешь их двоих, а они смотрят на тебя, как на обрюзгший пень, до которого никому нет никакого дела, это ужасающее откровение реальности, ты отступаешь на пару шагов и спрашиваешь у них, правда ли это, а они целуются, их языки куполом премудрости воссоединяются в их ртах, кое-где протекает слюна (недостаточная герметичность), ты все понимаешь, и вы остаетесь лучшими друзьями или просто знакомыми. Обычно это происходит именно так.

Я завез в редакцию фотографии, забрал свои деньги и вечером пропил все до последнего гроша.

Продолжение

На Главную "Джаза на обочине"