Начало книги – здесь. Начало этой части – здесь. Предыдущий эпизод этой части – здесь.

68

В общем-то, это были далеко не все болезни, от которых мне приходилось страдать.

Мои руки. Каждый раз я мыл их трижды. Мне требовалась идеальная чистота. Через полгода это число дошло до предела: я семь раз брал в руки мыло, чтобы сделать их чистыми. Чтобы не оставить ни единого микроба, ни одной бактерии.

Чтобы избежать гельминтной инвазии.

«Славьте Господа, потому что Он благ, потому что милость Его вечна».

Бред сумасшедшего.

Непреодолимо хотелось вновь увидеть ту молоденькую медсестру, которая объявляла результаты исследования моей мочи.

«Мистер Левковиц…», - начала она свое обращение ко мне, как только вышла из кабинета.

Но у меня была жуткая боязнь перед зелеными стенами больниц, перед табличками на дверях кабинетов, перед бесконечными очередями, исчезавшими в пасти тех же кабинетов, перед эхом в этих длинных коридорах. Перед плакатами, нарисованными карандашами трех цветов – красным, зеленым, черным, – где объяснялось, что алкоголь разрушает вашу печень, подвергает вас риску впасть в белую горячку и негативно воздействует на вашу нервную систему (забыли упомянуть тошноту, расстройства по утрам, депрессию и неврозы).

«…И подумайте: может, не стоит столько пить?», – сказала она.

Это были плакаты с сигаретами, где типичным женским почерком было написано, что от никотина легкие чернеют, что рак неизбежен и что каждый год вы обязаны делать флюорографию (забыли упомянуть желтые пальцы, круги под глазами и просто дерьмовое настроение).

«…А болезнь у Вас другая: и-по-хон-дри-я».

На повестке дня: смерть от обычного отравления и боязни пойти в больницу.

На повестке дня через год: посмертная слава, премия Дарвина.

Кроме того:

Я боялся, что турникеты в метро прижмут мне яйца.

Я боялся, что, пока сплю, мне заминируют дом.

Я боялся оставлять дверь в уборную открытой.

…

Страхи – эти метафизические твари, – они плодились во мне, как сраные кролики в разгар сезона. Их стало настолько много, что я стал забывать, чего боюсь. Я ел нектарин, липкий сок тек по моим рукам, а я думал: может, я боюсь есть нектарины? Я шел по мосту, пил холодное пиво и пытался вспомнить, не страшно ли мне ходить по мостам. Я занимался любовью со знакомой и размышлял о том, не боюсь ли я вообще половых связей.

Может, я боюсь гудка автомобиля?

Или мне страшно засыпать?

Наверное, я дрожу при мысли о полиэтилене?

У кого-то многолетний радикулит, и он излечивается прикладыванием электролитической меди. У кого-то наркозависимость, и он излечивается в реабилитационном центре. У кого-то незыблемая вера в мир во всем мире, и он излечивается во Вьетнаме.

У кого-то рак, и он излечивается благодаря какому-то чуду.

Однако нет лекарства от фобий, кроме самих фобий. В какой-то момент эти охочие до траханья кролики забыли, что каждая моя клетка тряслась от страха перед всем – перед каждой женщиной, перед книгами, перед грязными визитками, перед Дао. Я стал на все сто процентов состоять из них же, и они прикончили сами себя. Матерь божья, я излечился. По крайней мере от фобий.

Осталась всего лишь одна маленькая проблемка. Небольшая соринка, крошечная преграда на пути в праведную жизнь, небольшой грешок.

Маленькая проблемка (способствовавшая постепенной потере памяти).

Небольшая соринка (бросавшая в пот каждый раз, когда я пытался заснуть).

Крошечная преграда (ставившая крест на всех моих начинаниях).

Небольшой грешок (хоронивший меня заживо).

…

Алкоголь.

«Господи, Боже мой, я возопил к Тебе и Ты излечил меня!»

69

Из-за двери послышался крик владельца:

- Немедленно выметайтесь из нашего отеля! Я не потерплю здесь наркоманов и ваших мерзких выходок!
Таким людям в обед лучше всего подавать прозак – на блюдечке, плюс, конечно же, бутылочку «Боржоми» и аккуратный платочек – чтобы утереть слюну, когда бедняга почувствует себя овощем. Эти люди живут в домах с такими вот зелеными лужайками – ровными, как график экономического роста в стране. Плоскими, как грудь у Бетти. Или Кейт. В общем, у одной из них, которые прятались за спиной у мистера Блоу. Благополучие, которое течет по венам. Прозак, дающий надежду на будущее.

Пуля в лоб – и мистера Блоу больше не будут беспокоить всякие мелочи, вроде наркоманов в его отеле.

– Если вы не уберетесь отсюда в течение получаса, я вызову полицию! Они с вами церемониться не будут. Я не хочу портить репутацию своему отелю, поэтому предлагаю вам свалить отсюда самостоятельно, я не хочу вас здесь больше видеть! – голос удалялся и делался все более глухим.
Бармен уводил владельца к лестнице, чтобы прошептать ему на ухо, что разберется с нами и что к полудню номер будет сверкать, как его новый Роллс-Ройс. Тем не менее, я не был уверен, что все происходит именно так, как мне казалось. Сомневаться меня заставлял косяк, обжигавший пальцы. Я подобрал на полу пинцет и, поудобнее перехватив травку, снова затянулся. Звуки стали еще более глухими и отдаленными. Черт, значит, они по-прежнему под дверью.

- Ребята, я вас выручаю только потому, что с виду вы в теме, – сказал чей-то голос, тройным эхом отразившись от маленьких глаз паучков, тихо-мирно сидевших в запаутиненных углах. Бармен улыбнулся и кивнул в сторону Рэя: – По крайней мере я увидел, как тебе захотелось, чтобы та малышка сотворился с тобой такое же чудо под барной стойкой.

Бетти и Кейт – им просто лень лазить по всем этим номерам. Максимум, на что они способны, – это зайти в номер, выкурить пару сигарет, поменять старое постельное белье, заменить мыло, спустить унитаз и, возможно, помастурбировать на какого-нибудь красавчика из «Vanity Fair».

Хлопки же по задницам – это их прожиточный минимум, и без таких знаков внимания они не то что работать – есть отказываются. Именно поэтому, кажется, бог и наградил бармена членом, и именно поэтому члены дарованы всем мужикам.

Бетти и Кейт – продукты полураспада. Рэй и я – продукты полураспада. Мистер Блоу и бармен – продукты полураспада. Мы – динозавры, и наша эра в любой момент может подойти к концу.

Бармен. Добрый доисторический тероморф. Все вещи он запихнул в две наши сумки, вручил их нам, и мы, торжественно спотыкаясь, спустились вниз и вышли на улицу.

- Если бы не работа, я бы курнул с вами, – затем он показал в сторону узкой тропинки, которая вела на восток: – Так вы доберетесь до города. Такси вызывать не стоит. Пройдитесь, проветритесь. Это пойдет вам на пользу.

Мы развернулись и пошагали прочь. Время близилось к полдню, горничные драили наш номер, а владелец был вне себя от злости. Лабрадор, Брунни, Гунни, или как там его…

Они все остались позади, за нашими спинами.

На западе были горы, а мы все шли среди бескрайних полей. Неповторимый запах свободы.

70

Я так и думал: в итоге все должно было превратиться в хаос, в нечто, что ты уже не мог контролировать. Но ведь это была кинолента нашей жизни, а мы – ее актерами, режиссерами и отчасти сценаристами. Да, мы не вписались в принятую здесь структуру дамского джентльменоводства, да, мы были паршивыми балагурами, и да, это доставляло нам неимоверное удовольствие.

Однако в моменты, когда происходит нечто подобное, не осознаешь всей романтики происходящего. Требуется несколько лет, чтобы осмыслить всю красоту подобного бесчинства. Ведь таинство Вселенной заключается не в правилах, а в ошибках.

Я вразнобой записывал все, что происходило. Мой рюкзак был набит мятыми листами, корявым почерком, нецензурщиной и абсурдными мыслями.

Это была наша судьба.

Судьба с флюидами печали.

P.S. Но все же мы дошли до вершины, не так ли?

Продолжение

На Главную "Джаза на обочине"