Про Рио-де-Жанейро написано много, повторяться не стоит, тем более что
почти нет съемки. Замучили мелкие работы по яхте, к тому же капитан не давал ни копейки денег, а пешком по сорокаградусной жаре много не походишь, да и криминальная ситуация – как на родине. Бразилец смотрит на туриста, и в его глазах читается: «Что бы у него взять?» Подойдя как-то к журнальному киоску с фотоаппаратом на шее, я увидел округлившиеся от ужаса глаза пожилой киоскерши: «Уберите аппаратуру, уберите аппаратуру, мистер!» — Шептала она.

Димку, нашего старпома все-таки грабанули. Он любил ходить вечером поиграть в волейбол на пляж Пакапакабана, недалеко от нашей стоянки. Наигравшись как-то, уже темнело, он начал собираться, навстречу трое парней: «Привет». Привет, Димка махнул рукой. Когда поравнялись, здоровый негр прыгнул Димке на спину, второй – маленький, шустрый – под ноги, третий схватил пакет с вещами, и через мгновенье все трое в разные стороны, как исчезли.

Хорошо еще, что по Рио-де-Жанейро можно ходить не только в белых брюках, но и в белых трусах. На стоянке, проплывая мимо нашей красной яхты на своих яхтах и катерах, бразильцы всегда приветствуют нас маханием или поднимают руку. Многие с любопытством спрашивали кто мы такие, удивляясь, что есть еще и такая страна – Россия. Как-то к нашей яхте подошла моторная лодка, бразилец, сидевший в ней, объяснил нам на ломанном русском, что когда-то давным-давно работал в Советском Союзе, мы в ответ тоже стали хвалить его страну. Итогом наших переговоров стал ящик пива, который перебросил со своего борта на наш борт бразилец со словами: «Презент!».

Читать дальше

8 декабря 98 г. Идем в пределах видимости берега, до Рио-де-Жанэйро 6О миль. За 10-15 миль начинает ощущаться близость большего города, по обилию плавающего мусора: обрывки упаковок, куски пенопласта, какие-то флаконы, крышки, и чем ближе к порту, тем больше. Мили за три нас догоняет сторожевой катер и запрашивает информацию о яхте, экипаже и пути следования. Получив исчерпывающий ответ, капитан катера желает нам счастливо отдохнуть в Рио и отваливает.

И вот тут, мне показалось, произошло нечто… Шла моя вахта, я вел яхту в бухту Гуанабара, на берегах которой расположен город Рио-де-Жанейро, я фотограф, у меня хорошая зрительная память, я точно помню, что никогда не видел никаких открыток с входом в бухту Гуанабара, их просто нет, так как издалека вид на бухту совершенно не фотогеничен. И вот показалось… нет, я был просто уверен, что знаю, что был в этой бухте раньше. Причем, по моим ощущениям я не входил, а выходил из нее, в те времена, когда еще не стоял на берегах бухты город Рио-де-Жанейро. Я вспомнил синие пологие волны, и мой взор, низко, как бы с гребня волны провожает два выходящих из бухты парусных судна. Округлые корпуса их похожи на большие половинки кокосовых орехов, а паруса напоминают кленовый лист между эл-образной мачтой.

Чем ближе мы подходили, тем более я был уверен, что был здесь. Вон там — не прямо по курсу, где виднеются голубые корпуса «небоскребов», а вон за первой горой, резко правее, должен быть вход. И точно! Через милю примерно справа по борту открывается широкий проход, вход в бухту. Яхта перестает меня слушаться, и я от волнения ничего не могу с ней поделать… «Да что с тобой сегодня, — раздраженно говорит Гера, — ну-ка, давай я встану». Мы вошли в бухту, слева – высокая гора с округлой вершиной, называется «Сахарная голова», впереди по курсу – небольшой островок, на нем расположен старинный форт. Обходим форт левым бортом, впереди – лес из яхтенных мачт. Чистая голубая вода, хорошая глубина и буй, вот он, большой, желтый. Протягиваем в петлю веревку. Уф, мы в Рио, ура!

Нас бедных прямо-таки тянет в дорогие яхт клубы, сейчас мы «бросили якорь» в самом шикарном частном яхт-клубе Рио-де-Жанейро, здесь нас не ждали, точнее именно ждали, т.к. когда ноги нашего капитана и старшего помощника, Димы коснулись пирса яхт-клуба, им протянул руку для приветствия маленький седой старичок Луис Ора. Как он позже нам объяснил, он – старейший член этого яхт-клуба. Сейчас на пенсии, а чтобы не платить ежемесячный взнос 250 реалов, в его обязанности входит (благо, квартира в доме на самом берегу бухты) и вести учет входящих в клуб яхт. К нашим проблемам (а проблема у нас одна – как бы не заплатить) отнесся он доброжелательно, пообещав замолвить словечко перед своим боссом. И вот мы стоим в яхт-клубе, бесплатно, пользуемся пресной водой, светом, съезжая в город на резиновой лодке.

Читать дальше

3 ноября, в третий день зимы мы намертво «вмерзли» в штиль. Паруса обвисли, пришлось их убрать, чтобы не хлопали при ленивом колыхании яхты на зеркальной океанской зыби. Солнце лупило вовсю, доводя окружающую среду до уровня раскаленной сковородки. Спустили за борт трап и все гурьбой в воду – уж мы купались, купались, купались, купались. Океан, изумрудно-голубой бриллиант глубиной в четыре тысячи метров, весь пронизанный солнечными лучами, создавал фантастическую иллюзию открытого космоса. Видимость под водой была просто великолепна, друг друга в ярких ласта и масках, все «брюхо» нашей двадцатиметровой лодки. Винт, руль, обросшие водорослями, ракушками. Вокруг сновали маленькие, яркие, как аквариумные, рыбки, суетливо, с любопытством тыкаясь в стекло масок, касаясь рук, плеч. Несколько рыбок мы легко поймали сеткой из-под апельсинов, посадили в банку и, рассмотрев, выпустили, удивляясь, как она без всякой паники поплыли к своим собратьям, выскочившим из-под винта.

Все, конечно, фотографировались под водой – когда еще вот так запросто снимешься купающимся в середине океана, у экватора под водой? Женя из воды не вылезала вообще, ей даже поесть в океан спускали. Подплыв к ней, я спросил: «Джека, сколько ты хочешь, чтобы такая погода стояла?» — Месяц, — не задумываясь, выкрикнула она, выхлюпывая остатки воды из трубки. Ты только капитану о своем желании не говори, дружески посоветовал я ей. Мрачным из нашей кампании был только он, он даже не купался по-моему. Хмуро смотрел, оперевшись на релинги, то на горизонт то на небо, надолго уходя в свою каюту.

Штиль стоял ровно сутки. Днем стали подтягиваться тучки, серее и мрачнее чем наш кеп час назад. Зато теперь он сиял улыбкой, не сходящей с лица, перебегая от мачты к мачте, щупая руками шкоты и фалы.

На вахту встал Валера, ветер зашевелил поднятые паруса, тронулись. Тучи сзади начали подпирать, часам к десяти вечера задуло по-настоящему. Такой резвости от нашей «Урашки» я еще не видел. Гера встал за руль сам. Довольный, как сытый кот, периодически громко крича в рубку, стараясь перекричать шум ветра. «Иван Иваныч, ну сколько?..» Имелось в виду сколько узлов летим… «Десять одиннадцать, за двенадцать…» — Слышен ответный крик. Ну дорвались, моряки… Лодка буквально летела в пене.

Но счастье их было не долгим, как пелось в песне. Тучи за кормой и с боков поджимали не шуточные. Пришлось рифиться, сначала грот, а потом бизань. За штурвал водрузил свой мощный торс опять Валера, а я пошел поспать перед своей вахтой, с тайной надеждой, что весь дождь, который эти тучи несут, выльется не на меня.

Но фотографа обидеть может каждый. Так и случилось, даже дважды. Первый раз – когда меня разбудил Валера, передавая вахту. Мне снился сон, как всегда цветной, четкий, как наяву. Будто бы у меня роман, напротив сидит красивая девушка, но не жена. Чувствуется, она влюблена в меня. Я обожаю ее, все происходит в рамках приличия, она одета, я вроде тоже… Быстрыми уверенными штрихами рисую ее портрет, показываю, она довольна, смеется. Я горжусь, какая красивая у меня подруга… Еще подумал, только б не разбудил. Но моряки жестокие люди. Валера минуту не мог обождать, я бы у нее адрес взял, вдруг не шутит.

Трясет меня за плечо Валера: «Аркадий, вставай, на вахту». Чувствую, Валера сухой, распогодилось что ли, тупо одеваясь, подумал я. И тут меня обидели второй раз. Ничего, конечно, не распогодилось… Было еще не совсем темно, но свинцовые до черного тучи обволакивали лодку со всех сторон.

Я только встал за штурвал, прируливаясь, сухой и теплый. Вижу (скорее, почувствовал боковым зрением) — волна, большая. Ух, она! — Подумал мгновенно. И точно, хлоп в борт, взлетело вверх ведер шесть воды и на меня – уф! – на голову, за шиворот, и на новые штаны, первый раз одел.

Я ей беззлобно: «Вот сука такая…» Понимая, что и она меня так, шутя, упругая, теплая, играя вроде… Волна, ты баба, и шутки у тебя бабские, вылила шесть ведер воды на голову, фыркнула, смеясь, и пропала под корпусом яхты. Пошел переодеться, выбрав непромоканцы самые непромокаемые, немецкие, задраился на все застежки. Тучи уже охватывали лодку по всем правилам военной тактики, беря в подкову с боков и нависая черной горой с кормы. Минут через пятнадцать закапало, потом сильнее, еще сильнее и полило… Чувствую, как стало сыро под локтем. Ощущаю холодную струйку за ухом, к шее мокрая змейка поползла по спине, под мышки, еще пониже, бры, как противно! И вот уже вода везде – снаружи и под одеждой, а дождь, не переставая, все льет и льет и льет… Под конец вахты показалось, что поутихло. Но в довершение ударил бешеный совершенно шквал. Загудело, засвистело вокруг, стало страшно даже в каютах. Гера воевал с парусами, крича, чтобы я держал курс сто десять. И я держал, аж вспотев невероятно, весь в воде и еще вспотел… Гера потом сказал: «Я молился, только бы Аркашка удержал курс…» Я удержал.

Когда все кончилось, переваливаясь, как водолаз, побрел в каюту на ходу раздеваясь, выливая из карманов воду. Думая тупо: почему же непромоканцы называются непромоканцами, если они промокают? Ко всему, кошмар, я неплотно завинтил люк, уходя на вахту, и вся кровать была MOKрой! А, все равно! Я валюсь, пытаясь заснуть. Зная, что в эту ночь ко мне во сне она не придет, какая дура в сырую кровать полезет?

Читать дальше

23 ноября 98 г. С утра поднимаем паруса, и снова на юг, на юг, на юг, меняя галсы и паруса. Погода, в общем, нас балует, ветер три, четыре, до шести баллов, попутный. Вполне справляемся неполным экипажем в пять человек, Лену и Женю не считая – они больше украшение нашей жизни, чем члены экипажа. Женя в свободные от уроков время постоянно «пристает» ко мне с просьбами что-нибудь ей рассказать. Здесь я очень скучаю без своих собак Тимошечки и Маргоши, и Женя как бы напоминает мне их. Я даже зову ее Джека, общение с ней напоминает мне возню со своими псами. Я уже рассказал Джеке кучу историй из своей корреспондентской жизни, пересказал ей книгу М. Булгакова «Мастер и Маргарита», рассказы Михаила Зощенко, «12 стульев» и «Золотой теленок» Ильфа и Петрова, а сейчас перешли к Жюль Верну… Выскакивая из своей каюты, утомленная занятиями со своими родителями (двое на одну такую маленькую), она радостно бежит ко мне, приветствуя скороговоркой: «Дядь Аркаш, здрасте, ну что там дальше?»

Читать дальше

26, 27 ноября 98 г. Еще несколько дней доулаживали дела по поводу Саши, яхтенные дела, выходили в город, на рынок, закупать свежие овощи. Пробовали неизвестные на вид фрукты, записывая их названия в местном произношении. Сам рынок мало чем отличается от наших южных рынков – характерный рыночный шум, грязновато, даже люди на первый взгляд одинаково похожи. Отличия: больше крупной рыбы, тут и там в тачках на битом льду лежат огромные полутора-двух метровые толстенные рыбины, да поражает глаз обилие неизвестных фруктов. Вот целая куча продолговатых размером с маленькую дыню или крупное яблоко желтых плодов. По местному зовется «гоава», один килограмм стоит пара реалов (чуть больше доллара). На вкус слегка вязкий, сочный, пресный, что-то между фруктом и овощем. «Кажу» – розовый гладкокожий плод, по форме – очень-очень большая клубника, семечко не внутри плода, а сверху снаружи, серовато-зеленый огромный боб. Мякоть желтая, сладковатая, но с вяжущим свойством терновника. Стоит больше полутора долларов за килограмм. В Индонезии мы с Андрюхой Жданкиным ели фрукт «дуриан», на здешнем рынке я увидел похожий, буро-зеленый, такой же колючий, но меньше, чем в Индонезии. Купили один за четыре реала, весом килограмм пять шесть. Здесь он зовется «джака», не имеет той известной вонючести теплой прелой помойки… Но и на вкус другой – сладкий приторно, а не свежеземляничный, сливовокофейный, что в индонезийском плоде.

Читать дальше

25 ноября 98 г. Я и Валера отпросились, наконец, сходить в городок Олинда, это километров 6-7 от нашей стоянки. Вышли с восходом солнца, по холодку (было +27). Городок оказался чудо, сказка, и весь день превратился бы в праздник, будь у нас по паре реалов в кармане. И, тем не менее, было здорово, мы побывали в португальской колонии 16-го века: булыжные мостовые и карабкающиеся круто вверх маленькие, почти игрушечные домишки. Узенькая дверь, два окошечка, едва ли больше двух метров в ширину, весь фасад. Домики стояли вплотную друг к другу, ярко выкрашенные в свой цвет, белый, синий, зеленый, красный… И люди тоже под стать: изжаренные на солнце мулаты (теперь бразильцы) тащили что-то на своих головах, торговцы с тачками нагруженными фруктами, овощами, какими-то кореньями и водой. Машин мало, почти нет. И если бы не яркие упаковки на товарах, ощущение, что ты в прошлом веке, было бы полным. Особенно когда открывается вид с холма, и не видно ни людей, ни редких машин. Прямо из черепичных крыш вырастает потемневшая от времени и ветров громада здания церкви Носа Сеньора ду Монти, построенной в 16 веке.

На вершине холма располагается большее добротное здание семинарии, ярко выкрашенное в изумрудно зеленый цвет. Если верить выбитой надписи, построенной в 1937 году. В семинарии вовсю идут занятия, из открытых окон доносится типичный шум среднего учебного заведения. В каких-то окнах полная тишина, в других – шум, гвалт, видимо, из класса вышел учитель, в третьих что-то диктовал женский голос, по-португальски. Мы с Валерой ходили по этим улочкам, наслаждаясь проникновением в прошлое. Не замечая изнуряющей жары. Нас принимали, почему-то за немцев: «Дойче», предлагая воды и пива. Не догадываясь по нашим физиономиям, что мы беднее, чем церковная мышь из их запущенной церкви Носа Сеньора ду Монти. «Сенкью», — отвечали мы сипло, пересохшими глотками, будто бы равнодушно отворачиваясь от предлагаемой снеди.

К полудню, одурев от жары, вышли к маленькому местному пляжу, с наслаждением погрузившись по горло в прозрачную, как слеза, прохладную океанскую воду. Двое розово-белых среди обгоревших, как уголья, местных купальщиков. Рядом плескался в воде старик, исподлобья бросая на нас косые взгляды. Не выдержал, наконец, подошел ближе, сморщенный временем, прожженный местным солнцем насквозь. Начал раздраженно что-то высказывать на дикой смеси английского с португальским, показывая скрюченным черным пальцем на виднеющиеся вдали небоскребы Ресифи, давая понять, что нам, богатым и белым, место не здесь, а там. Мы явно оскорбляли его достоинство обилием белой кожи, одежды и вещей. Рубашки, майки, фотоаппараты, носки… На нем — лишь до колен, непонятного цвета штаны, с большим пустым карманом, в них он и купался.

Обратная дорога в пять километров, превратилась в 15-20, еле дотащились: до яхты, в изнуряющей, за сорок, жаре. И все же городок победил, поставив в душе знак плюс, за этот прожитый день.

Читать дальше

Еще на рассвете 21 ноября, двигаясь в окружении десятков рыбачьих лодок, рассыпанных вдоль побережья для ночной ловли рыбы, — они маленькие, урча моторам, кто с уловом, кто без, — мы стремились в гавань. Минуя опасный риф «Итаба Якус», чтобы попасть в проход Риу Тападу ведущий в бухту. По курсу справа возник мыс с чудесным видением старинного городка, утопающего в густой зелени. Века уж никак не двадцатого. Это городок Олинда, возник 400 лет назад, старейший на побережье. Чутье фотографа подсказывало, что там будет хорошая съемка.

Бросив якорь в гавани, в толчее средь маленьких яхт у небольшого стоящего на воде ресторанчика, отправились туда познакомиться и проконсультироваться с местными. Будучи наслышаны от яхтсменов о высокой криминализации в портовых Бразилии… Недавно, например, в гавани Ресифи было совершено разбойное нападение на Польскую яхту.

На берегу около ресторанчика ремонтировалось несколько местных яхт. Коллеги-яхтсмены, поняв суть вопроса, познакомили нас с «боссом». Директор ресторана Армандо Коста Филно оказался улыбчивым моложавым бразильцем. Сразу возникла взаимная симпатия. Он объяснил нам, где заправляться пресной водой, бесплатно. В любое время пользоваться душем, тоже бесплатно. Слово бесплатно, при наших средствах — звучало божественно. Ну и, конечно, его ресторан в любое время к нашим услугам. Сказал также, что стоять на яхте около его ресторана безопасно, это зона его влияния.

Сам Армандо терпеть не мог моторные суда, около его ресторана ни разу еще не вставал ни один катер. Они проносились мимо, презрительно фыркая мощными моторами, а он, стоя скрестив руки, провожал их не менее презрительным взглядом. Судя по толстой книге почетных посетителей ресторана, мы были первой Российской яхтой, и, как нам показалось, к нам относились более внимательно, чем к другим яхтсменам. Как только мы появлялись в ресторанчике сделать по жадному глотку ледяного пива, даже когда не было не одного свободного места, официанты шустро притаскивали откуда-то стол, стулья, и нас обслуживали мгновенно. С их уст срывались фразы: «ред бот, ред бот, Армандо!» Видимо, получив распоряжение обслуживать экипаж с красной лодки вне очереди и быстро.

Читать дальше

19 ноября 98 г. За сутки с небольшим до входа в порт Ресифи у нас обварился боцман, Саша.

Все случилось так неожиданно… Он порезал пальцы, открывая консервы, кровь, растерянность, скользкий пол в камбузе, сильно поддала волна… никто не успел ничего понять, Саша упал, задев плиту, опрокинув на себя кипящий борщ, макарон. Это было ужасно, кроме меня никто, наверное, не растерялся, его оттащили, подняли, сразу обработали спреем против ожогов. Как силен всегда океан, как порой бывает жесток, и если океан захочет чего-то, он не оставит человеку ни одного шанса. Сначала показалось, что ожог не сильный. Через сутки по приходу в порт Ресифи стало понятно, что экспедиция под угрозой срыва.

Нужно было срочно везти Сашу в клинику, у нас не было и десятой доли тех денег, которые потребовались бы на лечение, даже займи мы еще по полторы тысячи неизвестно где, в это время в гавань почти одновременно с нами входили большие яхты под номерам, с полными экипажами. Немецкая, Американская, Французы, шла какая-то гонка. В голове сразу возникает крылатая фраза Остапа Бендера:

— Гера, «запад нам поможет». Может быть у них есть врач на борту, наш Чубаркин появится у нас только в Рио…

На переговоры поехали капитан и Дима, хорошо говорящий по-английски. О, эти иностранцы, как же нас учили в школах их не любить… Разговор начался туго, пока они не поняли, что случилось… Они сделали невозможное, играючи превратив нашу почти неразрешимую проблему в мелкий досадный случай с ожогом. Оценив ситуацию, засуетились, забегали, будто наша яхта и экипаж были ведущими в этих гонках. Сразу вывели нас на организаторов Джона и Александру.

Это действительно оказались гонки, шикарные гонки на шикарных яхтах: «Атлантик рейс». Джон и Александра, не раздумывая, использовали свои возможности и связи, определив нашего боцмана в участники гонок, и ему, гонщику, лучшему из лучших (наверное, так они говорили) по праву была предоставлена возможность получить медицинскую помощь бесплатно. Более того, когда положение нашего боцмана ухудшилось, и ему потребовалась госпитализация, Джен и Александра, используя все свое влияние (а Александра и обояние), договорились, что лечение его 7-10 дней в больнице, а остальное в яхтклубе до полного выздоровления, будет бесплатным — все расходы берет на себя яхтклуб (бешеные деньги, наверное). А нам, ничтожным, на это время будет предоставлена бесплатная стоянка на территории клуба со всеми вытекающими отсюда сервисными услугами: свет, душ, туалет… Но нам уж не ловко было, в калашный ряд… И так у каждого камень с души упал и утонул на одиннадцати метровой глубине бухты, когда разрешилось с Сашей. Не знаю, как громко надо кричать СПАСИБО… Всевышний уже все знает. И все же я закричу громко для остальных: СПАСИБО, СПАСИБО, СПАСИБО!!!

Александра и Джен звонили потом еще по пять раз на дню, справлялись как там дела и не помочь ли чем еще. За что же нас так любить? Или может это, как только оторвался от берега, вступают в силу законы морского братства? Я не знаю.

Мы со своей стороны собрали набор из Смирновской водки, что дал нам в дорогу Борис Смирнов, вот спасибо человеку, сколько раз она нас выручала. И подарили доктору, лечившему Сашу, о, как он был рад!

Когда, наконец, закончились благополучно все эти неприятности с Сашей: нас, у команды появилась возможность познакомиться с городом Ресифи, в порту которого мы стояли.

Возможность, прямо надо сказать, не большая, в виду полного неимения в кармане ни одного реала (бразильская денежка, позволяющая купить одну бутылку холодного пива). У меня и у Валеры ни копья точно. Так что все прогулки в пределах дневного пешего перехода.

Читать дальше

17, 18, 19 ноября 98 г. Покинув 6-го ноября острова Зеленого Мыса, мы
неуклонно, день за днем, вот уже 15-тый, приближаемся к берегам Бразилии.

Пройдено 1400 миль, осталось всего 400. Попутный пассат постепенно передает нас своему приятелю, довольно бодрому ветру, дующему с юга. Курс наш от этого практически не изменился, изменился лишь галс. От островов Зеленого Мыса мы шли и нас дружески поддувало, поглаживая пониже спины, галс назывался, Фордевинд. Теперь тем же курсом приходится идти круто к ветру, галсом бейдевинд (язык сломаешь). Жизнь наша от такой смены слов, то есть галсов, изменилась разительно.

Яхта идет с большей скоростью под всеми парусами, с красивым креном градусов 20. От этого и жизнь наша, но не распорядок, тоже значительно скособочилась. Ходить надо, почти прижавшись к наклонной стенке, чтобы сразу, когда качнет плотно приплюснутся к ней туловищем, если заняты руки. Хочется, чтобы одна нога была чуток подлиннее, для удобства передвижения.

Моя каюта расположена с подветренной стороны борта, и ночью, несмотря на закладную доску, в кровати меня так и норовит бросить об пишущую машинку, об стол, об пол. Каюта моего друга Валеры расположена наоборот с подветренной стороны, Валера блаженствует, во сне его плотно приплющивает к наветренному борту, ему и сам черт не брат при этом галсе. Как чувствуют себя боцман и капитан, не знаю. У них роскошная каюта в корме и не хватает разве что бара и биллиарда с бассейном, а может и это есть.

Но человек привыкает ко всему, и я тоже. Выйдя как-то на палубу с полной кружкой кипятка, никого притом не ошпарив и себя тоже, я заслужил ворчливое одобрение сидевших в коптите и травящих анекдоты морских волков Геры и Димы.

17-го ноября в 7 часов 47 минут по Гринвичу проходили экватор. Белой отличительной полосы или буев, отмечающих нулевую параллель, почему-то не было… Удивительно. Но «Магеллан» показывал точно: экватор. Всходило солнце, восход был красочно-многоцветный, великолепный – конечно, это экватор, ура!

Наша Лена засуетилась в камбузе, все остальные тоже, готовясь к празднику. Обед был вкусный, с домашними пирожками с повидлом. Но это еще не все, наш боцман, умница, где уж он отрыл последние два пакета еще испанского, из Лас Пальмас, вина, но отрыл же где-то! От сердца, может быть, оторвал, или от ржавчины в самом-самом углу под пайолами… Тем не менее, обед был полный, с вином.

Читать дальше

Во второй половине дня заметили справа по борту большую, красивую, с голубыми плавниками рыбу. Она охотилась на более мелких своих собратьев, прикрываясь корпусом нашей яхты. Немедленно наши охотники Дима и Гера начали охоту за охотницей-рыбой. О, какой это был азарт, сколько слов, криков, жестов. Дима метался по яхте так, что был одновременно везде. Мы едва успевали увертываться от него, мчащегося со снастями, крючками, сразу кругами во все стороны. Как это было? Но это было! Рядом наш капитан волчком носится с непонятно как возникшем в его руках багром, он уже не был капитаном, а лишь помощником беснующегося охотника!

От них азарт охватил и нас всех, даже я, спокойный и толстый, метался с фотоаппаратами на животе, мешая всем – и зрителям, и охотникам. Броски наживки с крючками рыбина холодно игнорировала, Диму, наконец, осенило, и он помчался в каюту, сметая на своем пути неуспевших посторониться. Выскочил с гарпуном, бросаясь к борту (двое держали его за ноги, чтобы он не вырвался). Дима стрелял на поражение, сначала не попадая. Но рыба была глупа, как пробка – даже когда острие гарпуна царапнуло хвост, она продолжала плыть рядом с бортом, в своей засаде.

Наконец один из выстрелов достиг цели, вонзившись рыбе глубоко в тело. Раздались радостные вопли зрителей и охотников, держащие Диму за ноги от восторга чуть не отпустили его в море, суета началась и вовсе невообразимая. Как вытаскивали Диму и рыбину, описать не берусь.

Перед тем как отправить рыбу в камбуз для разделки желающие сфотографировались с ней, еле держа тяжеленную на весу. Живого веса в рыбине оказалось 21 килограмм 456 грамм, и ели ее два дня – жареную, тушеную и в ухе. Даже и на наживку еще осталось, правда, не клюнуло уже ничего до самого Ресифи.

Читать дальше

У меня в каюте, над головой находится квадратный световой люк, открытый почти всегда. И если ветер не с левого борта, вредный ссельстаксель не закрывает небо, когда я ложусь отдохнуть перед ночной вахтой. Едва стемнеет над головой, на небе загораются звезды.

Сначала две, робко, точно посреди люка, они как два любопытных глаза плавно качаются, не выходя за рамки, очерченные квадратом окна. Ближе к ночи (темнеет в тропиках быстро) звезд становится, как говорят, «немеренно», или «пальцем не куда ткнуть» — как только помещается столько в маленьком квадрате 50 на 50 над моей головой! Но я всегда быстро нахожу свои небесные «глазки», левый – голубоватый, правый – с выраженным зеленоватым оттенком. Как далеко эти две звездочки находятся от меня и друг от друга, я не знаю, они до нашего знакомства, наверное, тоже не знали о существовании друг друга. Через меня они познакомились и стали сестрами. Они мне благодарны за это…

Обычно, когда еще нет звездной толчеи на небе, я ложусь, приветствую их, они обрадовано подмигивают в ответ, проявляя явное любопытство заглянуть в гости, я и сам рад… показываю свою каюту, плакат большого парусника на стенке, но ниже приколот рисунок Жени Шаромовой… Где изображены домик, яблонька, травка. Мои звездочки до этого никогда не видели нашу землю так подробно, слишком она маленькая для них. Как это, как это? — спрашивают они. — Мы такие огромные, мы общаемся друг с другом температурными и световыми сигналами, а вы, люди, маленькие до невидимости, вы общаетесь звуками, цифрами, образами сотканными из нечего и температурными колебаниями тоже… О, как они любопытны-то, эти звезды!

Нашего высочайшего общения ужасно не любит генуэзский стаксель, он ведь не какой-то, а генуэзский… он считает среди парусов себя главным. Неумытый, мятый, он при каждой возможности старается загородить мне небо. С садистским удовольствием изредка оставляя сбоку маленький открытый уголок на сотни полторы звезд, но чаще закрывает их все. И только если чуть зевнет вахтенный на руле, уводя лодку с курса, стаксель уходит в сторону, открывая звездную карту, и, тут же опомнившись, со злым хлопком снова перекрывает мне небо.

Но и мы чай не лыком шиты! Если не видно звездного неба, у нас, людей, кроме глаз есть уши… Плывущий парусник рождает множество шумов, столько же, сколько звезд на небе. Я начинаю слушать эти шумы, зримо выделяя каждый из множества.

Если начать с тишины, то примерно так… Вот яхта взбежала на волну, застывая на МИГ В раздумье… Полная тишина. И тот час – легкое-легкое, чуть слышное бульканье… громче, громче, уже урчание, шлепок, еще шлепок, сильнее – это яхта пытается с гребня волны вильнуть по ветру. Слышим шлепок еще сильнее, как рассерженная мама дитя по попе. Лодка, наконец, понимается и медленно начинает скользить вниз по волне, заваливаясь на лево… Под днищем зажурчал ручеек, сильней, быстрей… закипела питьевая вода в цистернах, переливаясь. Сильнее, быстрее, громче. Бух, — разбилось сто бутылок шампанского, зашипела яростно пена – это лодка уперлась носом в идущую навстречу волну, стараясь раздвоить ее пополам. Тут же звонкий металлический щелчок, бакштаг шаркнул по мачте. Раздается топот ног по палубе, слышаться голоса: — Саша руби грот, давай, давай! Трави топенант, есть, забивай…

Скрип блоков, как кряхтенье. Шум ветра. Яхта в глупом раздумье приостанавливается, до нее, наконец, доходит, что она глубоко врезалась в идущую навстречу волну. Долю секунды она как бы думает, и медленно-медленно откатывается, выравнивая крен. Бух, бух, бух, — начинает колотить блочек, сквозь который протянут штаг, и его нервно дергает стаксель, а штаг теребит блочек, и тот непонятливо ритмично колотится железной своей головой о палубу: бух, бух, бух. Яхта вскарабкалась на очередную волну, полная тишина, и только торопливый еле слышный скрип где-то внутри, в корме рулевой быстро вращает штурвал, чтобы упредить ее упрямый рывок под ветер влево.

И снова медленно: шлеп, шлеп, шлеп, — рассерженная мамаша шлепает свое неразумное дитя. Все это повторяется с незначительными вариациями, раз за разом, если не изменится ветер или наш курс, что практически невозможно. Наш курс 220 градусов, точно на Ресифи. Нам позволяет это пассат, он взял над нами шефство, проводить до самой Америки и там передать потом своему приятелю, другому пассату, который доведет нас до Рио-де-Жанейро, где нужно оформить Аргентинские визы и договорится с другим ветром, вдоль побережья южной Америки до мыса Горн, в самое логово всех ветров.

Так вот примерно можно описать те несколько часов перед вахтой, что сдадут мне и Гере наши коллеги Валера и Саша. Их запись в судовом журнале много-много короче произошедшего, проще и понятнее для читающего.

20.00
Вахту принял /подпись/
Идем под парусами К. К. 210*
20.45
Убрали стаксель.
21.00
Сменили галс ИК 220* v!- 3,5 % 4узл.
22.00
Залетело 6 летучих рыбок.
23.00
Подняли стаксель.
24.00
Вахту сдал /подпись/.

Следующая, моя с капитаном вахта. Запись Геры оказалась также коротка и почти без изменений, всего две дополнительные фразы: «Была гроза, убрали стаксель, зарифили грот и бизань».

На самом деле была гроза, без грома и без молний, бесшумно, сухие яркие вспышки света взрывали черноту ночи непонятно откуда. Все стихло не надолго, витало только ощущение тревоги, бросились к парусам. И тут же разъяренный, бес, ветер ударил так, что паруса застонали от боли, судорожно забились в смертельном страхе… Яхту остановило, заваливая на воду, потащило назад. Миг, и испугаться как следует не успели!

И вот уж бешеный шквал унесся, слышно грохот падающей с неба воды, мгновенно ударил ливень, больно швырнув в спину и в лицо мокрый гравий дождя. Непромоканцы сразу же стали промоканцами, да что там уже, по пояс оба в воде… рвем жилы на руках, «рубя» паруса.

И всего-то за две короткие фразы в судовом журнале: «Была гроза, убрали грот и бизань». Обидно даже.

Днем снова налетел такой же шквал с тропическим ливнем. Мы заметили вредную тучку издалека, маленькая черная с гибким змеиным хвостом дождя… Спокойно и быстро убрали все паруса. Развернули яхту навстречу туче, Иван Иваныч врубил мотор, и 66 тонн стали, оперевшись о воду, вращающимся изо всех сил винтом, приняли натиск… Налетел он, родимый, пугая диким воем и свистом, соловей-разбойник такой, и промчался сквозь нас, не видя, а за ним с неба рухнула буквально стена дождя, тот час как утюгом приглаживая вспененную им воду.

И мы всей командой уже готовые, голые под проливной теплый дождь. С шампунями и мылом в руках, хохоча, но куда там намылиться – ливень хлестал такой, что была б одежда, и ту бы смыл. И я, наконец, получил работу: вовсю снимая эти веселые картинки подводным фотоаппаратом 12 ноября 98 года.

Читать дальше

5 ноября 98 г. Был у нас еще день на Кабо Верди, было и у меня счастьишко — один миг. Возможность поснимать в округе, пока все наши занимались яхтенными делами.

Я карабкался на высокую гору, чтобы сфотографировать неописуемой красы бухту, в такую жару, буквально умирая с похмелья. Снимал до изнеможения бьющиеся океанские волны, причудливо застывшие потоки шедшей когда-то лавы, разбросанные в фантастическом беспорядке, как только может природа, глыбы камней.

Стоя на берегу, на изъеденных за тысячелетия морским прибоем камнях, в сердцах воскликнул: «Господи, спасибо, что дал мне это увидеть…» Но я, как и любой человек, ненасытен, а как фотограф – ненасытен вдвойне! Мне мало, мне надо медленно есть это, наслаждаясь тем, как обволакивающе сладостный сок увиденного растекается в моей памяти. А потом надо обсосать косточку, да еще и посадить ее, чтобы она взросла в такой же будоражащий плод виденного, в фотоснимке для многих-многих других…

Но увы, мы завтра уходам, у нас другая задача, нам нужно на юг, потом – на север, вперед, быстрей, быстрей… нам нужен рекорд, обогнуть землю в меридиональном направлении. Вперед, вперед, быстрей! — подгоняют нас время и капитан…

6 ноября 98 г. Рано утром мы ставили паруса, мы уходили… Заспанный Мишель высунулся из рубки, он француз, он музыкален невероятно, он достал большую раковину, и мы услышали хриплые стонущие прощальные звуки необычного инструмента… Добродушное гавканье его пса — прощай, Марсель! Две маленькие лодочки стояли у его яхты. Джоан крепко спала в каюте. Мы уходили… Дымка утреннего миража накрыла бухту маревом всходящего солнца, звуки раковины-саксофона растаяли вдалеке, и снова ровный шум дышащего океана вокруг, снова мы в самом его центре.. Прощайте, острова Кабо Верде, спасибо за встречу с морскими цыганами — впереди по курсу Бразилия…

Читать дальше

4 ноября 98 г. Воооот они, наконец, острова Зеленого Мыса, из пепельно голубоватой утренней дымки слева по курсу возникает пологая сопка с ровной овальной вершиной высотой примерно с полкилометра. Беру умную книгу, не библию пока, лоцию… Ага… острова Зеленого Мыса, Кабо Верди, расположены в 308 милях к какому-то ВнВ от мыса Зеленый…

Самыми восточными из них являются острова Боавишта и Сал. Нам нужен именно Сал. Арви, наш приятель яхтсмен, в Лас Пальмас рассказывал, что на острове Сал хорошая для стоянки бухта и отличная рыбалка. Но, говорит дальше лоция, вблизи островов лежит много опасностей… ого… мелководная банка и скалы, во время отлива поднимающиеся до уровня поверхности. И еще бывают такие густые туманы, что прибой можно различить только у самого берега.

В одной из бухт, на глубине два метра ржавеет затонувшее судно… Во послал нас француз… Правда, климат здоровый — вещает дальше лоция. И то хорошо.

Мы проходим мыс Казака, огибая, и между низким мысом Рифи и отстоящим от него на три мили мысом Пешкейрона на трехузловой скорости влетаем в бухту Мордейра, впервые разрывая пространство пиратским бригом с триколором Российского флага и буквально наводя ужас на две стоящие на якоре яхты. Видим, как на маленькой яхточке заметалось обнаженное женское тело, ослепляемое блеском стекол единственного, увы, бинокля, и, грациозно играя смуглостью стройной спины и тем, что ниже, с французским изяществом морской саламандры скользнуло в открытый люк яхты.

Наши новые друзья опять оказались французы… Два морских странника, морские цыгане, как назвали они себя. На двенадцатиметровом стареньком шлюпе, еще деревянном, с парусами из настоящей парусины, француз Мишель плавает 25 лет, накрутив с пяток кругосветок, из страны в страну, подрабатывая на жизнь «извозом» в местах стоянок, то есть попросту катает за деньги туристов с подачи местных бюро по туризму. Сам он родился еще во французском Алжире 54 года тому назад, дом у него в Марселе, а отечество… отечество у цыгана весь мир.

Джоан плавает в одиночку всего семь лет, купив в Штатах за 11 тысяч долларов старенький восьмиметровик. Четыре года назад Мишель и Джоан познакомились в море и теперь плавают вместе, встречаясь в местах стоянок и живя как муж и жена, обрученные океаном.

Вечером они приплыли к нам в гости. Они плохо говорили по-английски. А мы не знали французский, разве что я – жена переводчик французского языка все-таки, в голове у меня уместно крутились всего два слова из багажа знаний французского языка: бонжюр и мадам. Для начала разговора вполне хватало. Мы выставили на стол бутылку нашей «Смирновки», Мишель – литровую бутылку какого-то марсельского зелья крепостью 45%… («Пастик де Марсеилле», анисовый аперитив.) И началось сближение наций, французской и русской.

Наш боцман-рубаха-парень пел под гитару, Мишель знал «Катюшу», запросто подхватил «Цыганочку» на французском… «Эх раз да еще раз», — двуязыко покатилось над океаном. Пели Джо Дассена и Адамо, Джоан неплохо подыгрывала на второй гитаре… Показавшись нам сначала старой, огрубевшей от ветра, солнца и моря, она, как истая француженка, сразу преобразилась, едва только заговорила что-то со своим французским проносом, жестикулируя, живо сбрасывая те лишние двадцать лет, на глазах у нас молодея… Вот французские женщины, вот молодчины, до чего ж хороши!

В продолжение нашего знакомства оказалось, что Мишель плавает не один вовсе, хитрец. 10 лет с ним его Марсель, дворовый палевый пес, найденыш. В море заменяет ему локатор, спит на палубе, облаивая все появляющиеся на горизонте суда. На стоянке Марсель настолько самостоятелен, запросто бросается в море, гулять на берег, возвращаясь на яхту, когда ему захочется.

Без особых проблем нашел он своего хозяина и у нас в гостях. Нагулявшись на берегу, доплыл до своей яхты, поняв, что никого нет, проплыл до яхты Джоан, а потом к нам, где его и обнаружил наш Саша, выйдя на палубу покурить. Пес спокойно плавал вокруг, не громко гавкнув, когда почувствовал на палубе человека. Его, мокрющего, втащили на борт, и тут уж каждый под столом старался сунуть ему в рот кусочек полакомей.

Далеко за полночь настал ответный визит, кто еще стоял на ногах, в гости к Мишелю. О, какой же у него в каюте бардак, как в лавке старьевщика, но все к месту… На полу в углах – коробки с вином, доставал одну за одной. На полках – книги, справочники и каталоги перемешаны бессистемно, раковины, немыслимые сувениры из разных стран – что вы хотите от морского цыгана… Для него главное это свобода – плыть, куда манит мечта, жить там, пока не наскучит, и снова, подняв старые паруса, лететь навстречу солнцу много-много раз… до самого конца земной, этой жизни.

Читать дальше

2 ноября 1998 г. В 24.00 выхожу на вахту менять боцмана: «Привет, как дела?».

«Цы, тихо», — Саша прижимает палец к губам, в дельфинью спальню въехали. Ба… действительно, справа, слева – протяни руку, на черной глади океана ритмично, мерно то там, то здесь вздымались блестящие дельфиньи спины. Иные тихонько фыркают… да они ж храпят, черти! А луна-то, луна, полноликая, красавица-девка, каждому брызжет на спину ушат холодного серебра.

Так вот мы и живем, ближе других к природе, в окружении ласковых мелочей. Поначалу много говорили о политике, потом все меньше и меньше, переставая ощущать в ней потребность. Нащупав в эфире наш пароход, не возопим, глупые, как там здоровье нашего, всенародно избранного? Мы просим, Иван Иваныч, как там погода в Москве, узнайте. И нет у нас в телевизоре навязчивых, шибко умных Флярковских, Леонтьевых и прочих Доренков, они там, далеко, такие маленькие, ненужные.

На лодке каждый занимается своим делом. Повар у нас делает котлеты. Боцман ставит латки на паруса. Иван Иванович все время что-нибудь паяет. Я фотограф, делаю фотокарточки, а капитан ходит с толстой записной книжкой и все записывает, записывает. При этом обязан каждый и порулить часа по четыре в сутки. Кроме, конечно, повара, так как, вопреки закону Ленинскому («Каждая кухарка может управлять государством») наша кухарка нашей Уранией управлять не может…

Здесь в море, в мире Урании у нас не может быть ничего лишнего, только личное, дорогое, кому что необходимо… Вот мне, например, вездесущий Жданкин, вот он, злыдень, по его вине мне приходится выполнять обязанности яхтенного «борзописца», уж и слов нет, а он мне на ухо: «Хо хо как прсто…»

Вот мой старый друг, мудрый Панин, вот он, рядом, мы уединяемся с ним на баке с запотевшими кружками ледяного пива в руках и бесконечно долго говорим, говорим, обо всем… Юр Владимирыч, с лукавой всезнающей улыбкой художника, с маленькой рюмкой водки в руке… вот пожалте… да кто ж откажется, Юр Владимирыч…

Здесь всегда со мной моя бабушка, которой давно уж нет. Мама, отец, дорогие жена с сынулей, псы мои, Тимошечка и Маргошечка тычутся холодными своими носами, облизывая лицо… и даже теща моя, здесь, рядом… Так каждого члена нашего экипажа окружают, защищая, близкие, любимые люди… Все остальное — лишнее, тлен.

Ибо мы явно ощущаем выгнутую сферу звездного неба над головой, вогнутую чашу бездонного океана снизу, ощущаем себя, в самом центре мироздания, и если чистый, то вечный необъятный разум вселенной заметит нас хотя бы на миг, крошечную песчинку быстротечной жизни… и время над нами будет не властно…

…Во, Жданкин, как я тебя уел, уф…………

Читать дальше

Седьмые сутки океан лениво тащит нашу лодку вниз по меридиану, вдоль побережья западной Сахары, к островам Кабо Верде. От близости песчаного берега в воздухе легкая мутноватая дымка слегка розоватого оттенка. На кромках парусов и на подветренной части такелажа (система тросов и веревок, поддерживающих мачты и паруса) образовался рыжеватый налет.

В такую погоду жизнь на яхте менее обременительна, больше свободного времени, и личной жизни. Вкуснее обеды, веселей разговоры. Ветер – постоянно 2-3 узла «летим» и того меньше. Почти все на палубе. Не уставая, смотрим на океан, замечая, что в этом районе он не так чист: проплывают куски пластмассы, доска, шест, птичьи перья, я увидел вдалеке крупный предмет, оказавшийся большой мертвой черепахой, говорят они заглатывают куски плывущего целлофана и погибают. Наша снасть тоже поймала большой кусок целлофана. Вот плывет еще доска, мячик, пластиковая крышка, старый буек… Мы весь свой бытовой мусор завязываем в пакеты, чтобы выбросить на берегу в мусорные баки, в море – только пищевые отходы, это правило всех яхтсменов.

Как-то теплым утром наш капитан решил искупаться в океане, выбросил метров 20 веревки за борт, бухнулся сам, в плывущий за кормой линь выбрался на палубу, отфыркивась. И почти тут же, минут через 8-10 у борта появился треугольный плавник. Акула по-хозяйски вальяжно, хитрющая бестия, описала полукруг, зашла к корме, схватила, зараза, нашу приманку, пластикового кальмара, сломав крючок, и, раздраженно взмахнув хвостом, ушла в глубину. Остальные купаться сразу же расхотели. А маленькая Жека тотчас же сделала заявление, что уроки она больше учить не может в такой угрожающей обстановке и что уж лучше она пойдет в кают кампанию и съест две ложечки повидла или сгущенки.

Ночью ветер совсем скис, видимость ухудшилась, луна еле светила сквозь зыбкое марево. Внезапно прямо по курсу возникли огни большего парохода – рыбак, то ли стоит, то ли рыскает с тралом, оказавшись поперек курса, так близко, такой огромный. Маневренности у нас почти никакой, пытаемся уйти вправо, он угрожающе наваливается на нас темной массой. «Иван Иванович — движок быстро!!!» — с воплем вламываюсь я в каюту механика…

Гера на руле, наконец, уваливает гиганту к корме, их капитан, увидев с правого борта огонь, понимает наш маневр, молодец, быстро набирает ход и через минуту исчезает в тумане. У нас тоже заурчал движок, уф, уже не надо, все хорошо.

Как я уже говорил, у нас две дамы на корабле, вернее полторы, маман с мужем и их девятилетняя дочь. И это несколько облагораживает наш мужской коллектив, и матцом уже не выругаешься, и на палубу без штанов не выскочишь, а к борту по делам подойдешь – с оглядкой. Даже палуба поделена, как бы на обычный пляж (на баке) и нудисткий (в самом низу за парусами). Когда Елена идет загорать, мы с ехидным любопытством спрашиваем, а на какой пляж она идет, обычный или нудисткий? В связи с присутствием дам на яхте мы даже зубы чистим, побольше выливаем на себя одеколона и за кормой на веревке дольше полощутся наши носочки. А я судорожно пытаюсь втягивать свой толстый живот, когда Елена проходит рядом, чтобы выглядеть чуть-чуть погераклистее. Она, конечно, видит мои потуги и, когда я стою на дневной вахте, через свою дочь передает мне из камбуза (кухни) чего-нибудь вкусненькое. Может быть она «извращенка» и симпатизирует толстым пожилым мужикам? Или того хуже – меня откармливают по злому умыслу нашего капитана, хотят иметь в команде одного упитанного, на черный день?.. Кто их знает, эти суровые морские законы, в морском путешествии я впервые.

Где-то в корме у нас завелся сверчок, перебирая утром в канатном ящичке, обнаружили там крупного зеленовато серого жука, выбросили его впопыхах
в воду, потом разобрались, что то и был наш сверчок, жалели…

За кормой, как я уже говорил, у нас выброшена длинная снасть, на предмет ухи. Возможно, что сверчки умеют летать, а может, наш сверчек, молодчина, уцепился за эту снасть. Через какое-то время вахтенный заметил жука, быстро ползущего от кормы к канатам. Все так обрадовались, что стакан ему готовы были налить.

Сверчок снова живет среди канатов в корме, на его жизнь никто не покушается, вот он уж всехний друг, каждый норовит сунуть ему съестное в норку, и он, оценив заботу, всю ночь орал, как оглашенный.
Читать дальше

28-29 октября. Третьи сутки степенно опускаемся вниз, вдоль африканского континента, приближаясь к островам Кабо Верде (по нашему – Зеленого Мыса). Ветер не сильный, ровный, и океан величественно колышет пологими большими волнами, не замечая, качает и нас, скорлупку.

Когда море спокойно, жизнь на яхте напоминает дыхание спящего человека… вдох-выдох… Вахта, завтрак, обед, ужин, синее небо, золотое солнце, шутки, анекдоты… И рассказывать даже не о чем, вот если бы был здесь Жданкин, чего бы тут только не случилось! А так, ну выпустили наши рыбаки за кормой полсотни метров лески в надежде выудить пребольшую рыбину, даже багор приготовили и деревянную киянку для нанесения рыбине решающего удара по голове перед тем, как вывалить ее из моря на палубу.

Но, увы (или к счастью), вот уже вторые сутки эти жестокие инструменты лежат без дела на палубе.

Ну, еще ночью звезд в небе понатыкано, тьма, стоишь на вахте, а они так и сыплются сверху, только успевай желания загадывать – осень, она и в Африке осень, вот справа еще одна падает: яхту маленькую, и – в одиночку… успеваю загадать я, увидев краем глаза, как она плюхнулась в океан и зашипела, как головешка, брошенная в ведро с водой. И под нами в непроглядной, но прозрачной черноте воды тоже «звезды» – вспыхивают изумрудными блестками, а из-под кормы яхты в кильватерной струе из глубины, лопаясь шарами яркого голубовато-зеленого света, поднимаются на поверхность, так и брызгая фантастическим светом, будоража воображение, — всего-то мелкие морские «членистоногие» и «жесткокрылые» букашки, называемые планктон.

Еще, пожалуй, достойно описания пера: утренняя вахта нашла на палубе подсыхающего уже кальмара, бедолага выпрыгнул к нам на палубу, то ли спасаясь от какого-то хищника, то ли поссорившись со своей кальмарихой, решил покончить свою жизнь кальмарью таким вот оригинальным способом.

Ближе к полудню третьих суток нашего перехода в гости к нам залетела совсем усталая птичка, она в открытую крышу люка опустилась, нырнула прямо в каюту к Шаромовым, от еды и от питья отказалась, но сфотографировать себя позволила. Прежде чем улететь, полдня ходила по палубе, никого не боясь.

Ну и последний случай – чистая бытовуха: на корме яхты стоит велосипед-тренажер, наш капитан сел на него, чуточек перебрал скорость, волна немного поддала сбоку, и он кубарем свалился на палубу, еще добавив толику веселья в нашу кампанию.
Читать дальше

24-25 октября 1998 г. Наши люди не только могут напиваться в увольнении на берег, без единого песо в кармане…

Два раза в год канары-канарейцы-канарцы, по ночам почему-то, организовывают шахматные Фестивали. Самый младший член нашего экипажа, 9-летняя Жека (Женя Шаромова) приняла участие в оном шахматном действе. Переместившись в труднейшей ночной борьбе в третью по сложности группу-С, она под утро на голову разгромила своих соперников, кроме одного занудного, беззубого старичка лет 70-ти, проиграла еще другому длинноногому местному завсегдатаю старше ее лет на пять, и заняла почетное З-е место, заслужив бурные аплодисменты в клубе и большую банку сгущенки у нас на яхте.

26-27 октября 1998 г. Вот так, блеснув на испанском берегу талантами (не в смысле денег, конечно), утром мы поднимаем паруса и вперед, к новым победам, к новым берегам, вперед на юг.
Читать дальше

22 октября 1998 г. С утра пошел в город, походить, поснимать… Остров Гран Канария в ожерелье Канарских островов главный. Единственное его достоинство и есть ГРАН – большой, гористый, безлесый. Потрясающих ущелий и водопадов нет и в помине. Есть зато Крокодилья ферма, куда приезжают редкие туристы, и местный крокодиловод пыжится для них, чтобы просунуть свою голову в пасть полуживому (как бы сказал оптимист) или полудохлому (пессимист) животному размером едва ли больше ребенка. И еще музей неподалеку, «МУНДО АБОРИГЕН», где проигрываются представления из жизни этих самых аборигенов, выбитых европейцами полностью лет, наверное, пятьсот назад.

Столица островов, городок Лас Пальмас – не более чем типичный приморский, курортный городок, тысяч до двухсот населения, вместе с туристами… В нижней части города в основном коттеджи и отели, на «кокардах» которых звезд от трех до пяти, то есть от тридцати долларов и выше. Пляжи чистые, просторно, контингент отдыхающих возраста от немолодого и старше – с тонкими ногами животастые, полу мужского, и полногрудыми широкобедрыми полу противоположного.

Ярусом выше город переходит в коробки многоэтажек, типа московских, но это не спальные районы, здесь дальше от моря, люд живет победнее, полубезработные, безработные наркоманы, ширнуть предлагают днем, прямо на улице.
Читать дальше

20 октября 1998 г. Заходим в яхт-клуб для заправки свежей водой. Три тонны. Нам дали времени час, но мы лихо уложились почти что в три. То шланг не тот, то короткий, сквозь стыки течет и напор слаб. Рядом топливная заправка, но заправиться там мы, увы, не можем – дорого, экономим каждую копейку, то есть цент каждый. Мы ждем «халяву», ведя переговоры, чтобы кто-нибудь из наших качнул нам пять тонн бесплатно. Для чего надо выйти от берега милль на шесть (на 12 километров примерно).

21 октября 1998 г. «Халява» с топливом у нас не выгорела, точнее – не полностью. В яхт-клубе тонна стоит 400$, бомжеватого вида российский капитан пообещал нам продать за 100, но его судно арестовано и нам проблема к нему подойти. Заправили нас наши Украинские братушки, танкер «ДЕСНА», по сто двадцать долларов за тонну, почти без происшествий. Погнули только носовые ограждения (релинги) о его борта, в океане шла крупная зыбь. Да периодически с их корабля нас лениво облаивала крупная собака, высовывая голову в кормовой клюз (круглое отверстие, сквозь которое проводится трос для удержания судна у пирса).

Зато теперь наша яхта похожа на крокодила, которому на морду наступил бегемот. К вечеру, правда, все исправили, механик Валера, мастеровитый наш, где надо что-то обрезал, где надо – выправил, он и чайник мне мой разбитый обещал припаять… Нос мы себе помяли не из-за неумения правильно швартоваться, при заправке. На яхте много мелких отравляющих жизнь недостатков: плохо работает задний ход, туалеты, краны, якорную цепь всегда заедает, тащим якорь вручную впятером, вшестером. Поотрывать бы конструкторам кое-что, а судостроителям руки пообламывать.
Читать дальше

18 октября 1998 г. Сегодня выходили в океан для проведения фото и кино съемок, яхты под всеми парусами, так что сделать по ходу практически ничего невозможно. Отошли от берега километров на пять. Ветер не сильный, солнечно. Подняли паруса и, спустив резиновую лодку с мотором, стали нарезать круги, снимая со всех точек.

На обратном пути сливали пресную старую воду, чтобы на другой день заправиться свежей. Слить воду оказалось не так-то просто… Вот уже более часа, подняв пайолы (по частям сняв пол) в кают-компании, открывают, перекрывают какие-то краны, а самого худого с силой запихивают вглубь сквозь переплетения множества труб, проводов, заглушек, чтобы он что-то там отвинтил. Конструктор «предусмотрел», что бы замена пресной воды была как можно более затруднена, а при некоторой склонности экипажа к полноте – невозможна вовсе.

19 октября 1998 г. С утра с боцманом Сашей отправились сдавать в печать вчерашнюю фотосъемку. Наш боцман уже знает самые дешевые магазины и услуги в Лас Пальмас. Серия магазинчиков для российских моряков, ближе к порту, держат индусы, многие из них говорят по-русски. Кеп дал нам из казенных 3 000 песет на проявку, тютелька в тютельку. Но многоопытный Саша умудрился-таки выторговать у жадных индусов почти аж 200 песет (1,7 доллара). И мы, утаив оную сумму, купили литр красного вина и свежую булку хлеба. И без строгого капитанского надзора вышли на берег океана, как вольные чайки. Аккуратно разлив по стаканчикам и заедая горячим хлебом, с наслаждением вкушали винный напиток, а океан лизал нам наши босые ноги.
Читать дальше