Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Я писал трактат о бедности в Индии. Они меня так все достали своей бедностью, что я вынужден был постоянно писать этот трактат, и каждый день приносил мне новый материал. Бедность в Индии является областью ментальной, это обязательная ментальная составляющая всех и каждого. Если вы думаете, что есть исключения, то вы ошибаетесь. Бедные ВСЕ. Самая богатая страна в мире, сосредоточившая внутри себя немыслимые богатства, тысячи храмов и святых мест, роскошь одежд и украшений, наделенная невероятно развитой децентрализованной системой управления, имеющая самую крупную в мире железнодорожную инфраструктуру, работающую как часы, имеющая беспредельное сельское хозяйство, эта страна говорит о себе – «какие мы все тут бедные!» (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Доктор выходил из своей конторки и вставал на самом перекрестке, всматриваясь вдаль. Он уже уходил на обеденный перерыв, но пока не мог оторваться от практики и все еще ждал пациентов и порой мог остановить прохожего и сказать ему что-нибудь типа: что-то у тебя не тот цвет лица. Зайди-ка после обеда.

В час дня он делал перерыв на обед на несколько часов, и в 3 уже принимал новых пациентов. Он обсуждал с ними все новости, особенно интересуясь матримониальными событиями, которые поднимали ему настроение. Он сразу же обращался к Джону Дэниэлу и спрашивал его: ну что, а ты когда женишься? Тогда Джон Дэниэл брался за мусорное ведерко и выносил его на улицу.

Наверное, несмотря на все свое мусульманство, доктор был той ипостасью Дурги, которая носит имя Сваха – как на санскрите, так и на русском.

Доктор заканчивал работу в 9 часов, иногда просиживая и до 10 и даже 11. За день к нему приходило в среднем полсотни пациентов. Однажды он почувствовал себя больным, сдвинул два стула, свернулся на них калачиком и заснул как большущее дитя. Джон Дэниэл и я сидели в приемной и были проинструктированы никого из пациентов не пускать. Заболел наш доктор, говорили мы входящим, заходите попозже, пусть он немного поспит.

Доктор проснулся, поцокал языком и покачал головой: плохо-плохо-плохо. Он взял с полки пузырек с лекарством и покапал себе на язык. Потом подозвал Джона Дэниэла и покапал тому на язык. Я предложил сходить за чаем. Ни-ни-ни, — ответил доктор, и Джон Дэниэл пошел кликнуть человека, который сходил и принес на подносе три маленькие чашечки чая с молоком калькуттского разлива. Ребята, сказал я, не тем вы лечитесь. Я скоро приду. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Заболел я в Калькутте капитально. Во-первых, в Азии, а особенно в Индии много бухать нельзя. В России нас подстегивает мороз, расщепляя нежелательные молекулы, заставляя организм сражаться с интоксикацией и всегда побеждать. Но в Азии все другое. Работу, которую у нас выполняет мороз и присущий ему озон, у них выполняет солнце. А солнце в организме ведет себя по-другому, и бодун получается коварнее. Бодун в Азии – дело тонкое. Вроде его и нет, а на самом деле – есть, да еще какой.

Гашиш в конце концов начал разрушать логику моего сознания. И я был вынужден найти самого страшного придурка, что вечно бродил у нашего отеля Фархан, и заказать ему опиум. Со времен опийных войн середины 19 века Бенгалия выращивала этот продукт, и стоит он копейки. Я сожрал весь опиум того чела в строго медицинских целях – и лучше мне не стало.

– Братцы, никогда не мешайте опиум с говядиной, – умирая, завещал я, но никто уже не мог услышать моих завещаний. Провалявшись три дня с температурой 40 и даже больше, я начал осторожно выхаживаться, но на самом деле почти неделю был как тень.

Я понял, что отравился калькуттским воздухом, и у меня полетел носовой карбюратор, засорился жиклер, и в гайморовой полости стал скапливался желтый гной, давивший на голову как пресс. Это был гайморит, осложненный воспалением дыхательных путей, и вызванный неуловимыми глиняными взвесями местного воздуха, несущими в себе молекулы химических загрязнений.

На самом деле, я попросту попал в Индию, где все другое, в ее калькуттское чрево с ее иным по составу воздухом, и поначалу просто не знал, как себя правильно вести.

Мне предсказывала это в Сингапуре одна замечательная дама из Аргентины, организатор приюта для детей-сирот в Бомбее. Она так и сказала: Индия тебя отравит. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Да, затем я и приехал в Индию: это была одна из последних стран мира, в которой каждый человек мог заняться свободным предпринимательством. С тех пор, как в начале ХХ века Д.Д. Рокфеллер начал крестовый поход против free enterprise, сказав сакраментальную фразу «свободная конкуренция это грех», весь мир пошел по пути монополизации. Малый бизнес был практически задавлен в т.н. «развитых странах». Российский малый бизнес робко начинался в конце 80-х и в начале 90-х, но вскоре был порублен бандитами и монопольными структурами. В конце 2000-х мне показалось, что все, что может сделать эту жизнь чуть поинтереснее, сложено в архивах. И нет никакой надежды все это разархивировать. За нас все решает наше правительство. Если ты не правительство – ты лох.

В Индии каждый человек может выйти на улицу со своей печкой, вскипятить чай – и продавать его по три рупии за чашечку. Каждый может провести из дома удлинитель, выйти с ноутбуком на улицу и создать интернет-кафе. Каждый может купить печатный станок и печатать любые воззвания. Каждый может заняться на улице любым общественно полезным трудом, если он не перегораживает движение и не заступает на уже занятую территорию.

Другое дело, что в Индии каждая свободно-предпринимательская рупия дается с превеликим трудом. Другое дело, что у меня еще куча других дел и безделий. Но я протестировал их экономическую систему и доложу: все идет как по маслу, если у тебя есть, что предложить людям.

Собственно, целью моего приезда в Индию был Амигдалин. Я осторожно ощупывал почву на предмет того, как наладить его производство.

Раковая проблема заинтересовала меня как один из интереснейших романов, которые мне только доводилось читать. Этот роман на некоторое время захватил все мои мозги, и расследование самой проблемы давало хорошую пищу для ума. Официальные СМИ были не задействованы в этом вопросе ни в одной стране мира. Вот что было особенно интересно.

Продолжение

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

В 1952 году доктор Эрнст Т. Креббс выдвинул теорию, что рак, как цинга или пеллагра, не вызывается некоей таинственной бактерией, вирусом или токсином, но является простым авитаминозом, ухудшенным нехваткой существенных компонентов в пищевом рационе современного человека. Он идентифицировал этот компонент как часть всей подгруппы нитрилоцидов, которые в изобилии содержатся в природе в более чем 1200 съедобных растениях и находятся практически в любой части света. Им особенно богаты семена фруктов семьи Prunus Rosacea (горький миндаль, абрикос, терновник, вишня, гладкий персик, персик, и слива), но также он содержится в различных травах, кукурузе, сорго обыкновенном, просе, маниоке, ячмене, ржи, льняном семени, семенах яблока, и многих других пищевых продуктах, которые вообще были удалены из меню современной цивилизации.

Весь долгий опыт биохимика Доктора Креббса свидетельствовал о том, что рак является простой болезнью дефицита витамина B17, давным-давно удаленного из западных диет, составленных в основном из очищенных продуктов. Kреббс постулировал, что так называемые «канцерогенные вещества» – просто спусковые механизмы, которые в итоге сообщают дефициту B17 разрушительный эффект.

Конечно, это слишком простая теория, чтобы быть одобренной даже «альтернативной» медициной, но в качестве рабочей гипотезы, призванной подавить сегодняшнюю эпидемию рака, это неплохая теория.

Столетия назад мы имели обыкновение есть просо и льняной хлеб, богатый B17, но теперь мы жуем нашу булку, обработанный пшеничный хлеб, не содержащий никаких витаминов. В течение нескольких поколений наши бабушки терпеливо толкли в ступе семена слив, вишен, яблок, абрикосов и других представителей ботанического семейства Rosaceae, и старательно смешивали толченые ядра со своими домашними вареньями и закатками. Бабушка, вероятно, не знала, почему она делала это, но ядра всех этих плодов – одни из самых мощных источников B17 в мире. В тропиках огромные количества B17 найдены в жесткой маниоке, также известной как тропическая маниока. Исследование доказало, что гималайское племя Хунза не имело случаев рака и не страдало от болезней сердца, когда они придерживались родной диеты, которая является исключительно высокой по содержанию в ней абрикосов и проса. Однако, когда Хунза переходят на диету «цивилизованных народов», они точно так же заболевают раком. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Джон Дэниэл был невысоким пожилым индусом, монахом католического прихода имени Святой Марии, располагавшемся неподалеку от нас. Он звал меня туда, но я не пошел, как и не ходил я в приют знаменитой Матери Терезы, куда сразу же устремлялись все западные туристы и работали там волонтерами. Все католические пункты я подозревал в связях с гигантски разросшейся в Индии спидовой индустрией и с раковой тоже.

Вечером доктор исправно капал на язык Джона Дэниэла гомеопатическую капельку. В обязанности Джона Дэниэла входило находиться неподалеку, приносить доктору чай, находиться в клинике, когда доктор был в отлучке, занимать беседой очередь. Самой главной обязанностью – просто быть здоровым, общительным, бодрым, то есть, представлять из себя реальный врачебный прорыв доктора. Смотрите, какой хороший у нас доктор – мне уже за 80, но я здоров и вам того желаю.

В 9 вечера Джон Дэниэл, похожий на чеховского человека в футляре, тихонько уходил вдоль по нашей улочке – к себе домой. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Доктор сам должен быть больным или переболеть всеми болезнями – только тогда он может сердцем понять пациента и придумать верный ход в стратегии его лечения. Именно такими были лучшие доктора ХХ столетия в Америке – доктор Макс Герсон, автор знаменитой антираковой диеты в сочетании с кофейными клизмами, так называемой Герсон-терапии, вылечивший от туберкулеза Альберта Швейцера. Всю жизнь его мучили головные боли, и подбирался рак. Именно таким был еще один прославленный техасский доктор, Вильям Келли, вылечивший сначала себя от сложнейшего рака поджелудочной железы – а потом еще около 30 000 пациентов. Таким же был и пораженный раком похожий на генерала Лебедя могучий здоровяк доктор Хамер, основатель Новой Германской Медицины, который сначала избавил себя от рака яичка – а потом уже пошел громить раковую индустрию. По сообщениям, он все еще сидит в одной из французских или испанских тюрем.

Здоровый доктор и тем более здоровый исследователь медицинской промышленности – а еще хуже пышущий здоровьем – это просто гад, сделавший карьеру на людских страданиях.

Но прямой противоположностью моих измышлений был герой нашей истории доктор Махмуд Эйч Рахман – этот пышущий здоровьем бугай изысканных манер, обладавший непередаваемой манерой разговора, этаким сладчайше-шипяще-булькающим говорком уроженца ганговых стремнин (он родился на берегах Ганга, в 400 км к северу от Калькутты), чистокровный бенгалец, муслим, берущий в оборот мягкостью, но порой и жесткой хваткой.

Это был герой своего микрорайона. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Другим был Джаки, черный как смоль малаяли (уроженец Кералы), который тоже находился в отчаянном положении по причине того, что турист не покупал у него гашиш, и не с чем ему было предстать пред светлые очи женушки, проживавшей в одном из калькуттских предместий. Он подсел ко мне в чайной, что находилась прямо в переулке возле моего отеля. Я пивал там свой утренний чай и строил планы на день. Вокруг толпились толпы людей, японско-корейские туристы рассматривали карты и путеводители, девочки-цыганки (они все тут цыгане) бегали по туристам и просили их накормить, над нами высился розовый бюст Рабиндраната Тагора, а по противоположной стене полз гигантский плющ, вросший в стену и свисавший зелеными кронами. Cтанок еще рядом стоял, производивший сок сахарного тростника, который на ночь припарковывался так: юный индус вешал на него венок из желтых одуванчиков и чуть отвозил в сторону от дороги! Жарились макароны и рис, пылала печка, на которой грелись чайники, распространяя запах дров, Джаки подсел ко мне и тут же предложил отменный кусман липкого и вкусного кашмирского сельхоз-продукта.

Я говорю, старик, у меня задача прямо противоположная: мне ваша Индия так крышак снесла, что мне его нужно приколачивать заново, а вовсе не поднимать еще на один этаж. Вы понимаете, что вы достали своим гашишом? Невозможно курить круглые сутки.

Слово за слово, и мы пошли с ним в самый мистический храм Индии, Калигат, что был всего в четырех остановках метро.

Джаки летел по городу так, что я едва за ним успевал. Он не переставая тараторил, даже когда мы писали в туалете, а я чуть не падал в обморок от всего этого индийского амбрэ: да, сэр, Калькутта не то место, сэр, где можно расслабиться и отдохнуть, да, сэр, здесь нужно быть начеку, сэр, товара очень много, сэр, гигантское количество товара, – пафосно протягивал он, – но нет покупателя, сэр, здесь они продают книги, там хандикрафт, вот предметы культа, вот посмотри, – и он достал из кармана здоровенный кусман, – мне тоже это не продать, сэр, потому что производится больше, чем человек может потребить… Да, сэр, я говорю только правду, я не говорю глупостей, сэр. (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Самой трогательной встречей оказалось знакомство с Ахмед Рахимом. Это был полнотелый муслимский студент, который гулял по городу после завершения экзаменов и тоже был “такой бедный”, что не мог ничего себе купить. Но контакт с ним сразу вознес меня над всеми этими низшими кастами, с которыми я несколько дней пробухал, не помня с кем. Я перестал слушать и слышать весь этот индийский бардак, даже не оборачивался на приветствия. Внезапно, меня словно отрезало от всего этого кишения, и главное – от вечных приставаний – ай, прокачу тебя с ветерком! – ай да накурю тебя горным кашмирским! – за которыми стоял неприкрытый бизнес.

Он изучал тот же предмет, что и я однажды изучал в его годы – литературоведение англо-американского направления. То есть Хемингуэя, Сэлинджера и Уильяма Блэйка.

Все, что он прочел в оригинале, я читал в переводах, потому что на русский переведена большая часть американской литературы, а на бенгали только какие-то крохи. Но он прочел не так много. Я ему сказал: самое интересное, что может случиться с тобой в этой области – ты можешь прочесть Фолкнера. Это будет хорошее питание для твоей головы. Прочти обязательно три вещи – «Медведя», «Шум и Ярость» и «Деревушку». Дай слово! На инглише он говорил и правильнее и красивее меня. Он полюбил меня как родного дядюшку, когда я напоил его маленькой чашкой чая с бубликом в бенгальском ресторанчике, а потом мы еще и съели по нежнейшему коровьему бифштексу. Мясо таяло во рту, и я до сих пор не понимаю, как они умеют так приготовить говядину. Я понял, что бенгальская кухня недаром ценится в Индии. И постарался запомнить этот ресторанчик по красной неоновой надписи изощренной вязью, но в этих дебрях что-то запомнить не представлялось возможным… (далее…)

Начало – здесь. Предыдущее – здесь.

Я исчез на один день, не помню где был и что со мной: в порту сидел, черные люди шли, а навстречу белые люди шли и смеялись, одни муку тащили, а другие навстречу им уголь тащили, одни были чумазые от угля, а те белые от муки, мотоциклы врезались в толпу, не могу восстановить цепочку, помню фотографии только – как с бабушкой забухал, со своей бабушкой, плакал-плакал долго, потом к брахманам пришел, храм там у них стоял на самом берегу речки Хугли, притулившись между конторами по развесу товара, бизнесмены ходили мимо с мобилами, а тут таинство шло, индус с красивейшими волосами почти до пят, черными и яркими, масла в огонь подливал и ликовал, и все ликовали, и огонь поднимался на высоту человеческого роста, потом я мыться пошел, назовем это омовением, но речка Хугли грязнющая, надо было мне ногу окунуть – кто-то сказал мне, что река эта обеззараживает, и если труп туда попадает, то становится как резиновый и не черный, а белый, чудеса! (об этом, кстати, кто-то писал), помыл я рану и подумал, что должна пройти моя гнойная инфекция, и как подумал – так и вышло, потом опять в город пошел, бродил-бродил, и вдруг попал на рынок цветов, вокруг психоделические пейзажи эпохи Битлз 1967 года, года моего рождения, концентрированный цветочный воздух унес меня в эру цветов, не все я помню, уснул где-то, проснулся – парня нашел, за бухаловом пошли к цыганам, ночь яркая, Старого Монаха говорю, это ром такой, пил с цыганами, короче, не буду врать, дальше ничего не помню… (далее…)