ПОБЕГ. Суламифь Мендельсон

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Но лишь только я внедрился в Сару, дверь отворилась, и на пороге появился вернувшийся–таки — но опять вернувшийся так не вовремя! — Сидоров. На этот раз он мгновенно сориентировался и опрометью бросился на кухню — я почуял, что он хочет вооружиться, я готов ему дать был достойный отпор, но…

Бывают в нашей жизни случаи, благородный читатель, когда сопротивление вернувшемуся мужу становится невозможным! Когда женщина виснет на вас и упрашивает не доводить дела до беды — ради нее! — когда вы скованы по рукам и ногам невидимыми нитями условностей, когда каждый ваш шаг приносит ей невыразимое страдание…

Совсем не в такое положение попал я теперь, безупречный читатель, — совсем в другое, в двусмысленное положение я попал! — попал, прямо скажем, впросак (иначе не скажешь)! Ибо — в ту секунду, когда Сидоров бросился на кухню, вагинальные мышцы его жены резко сократились, и я почувствовал себя зажатым в тисках — в пасти удава я очутился, читатель! — я был блокирован и полностью обездвижен. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Новая нотка аскетизма?! Вы, конечно, заметили в Сидоровой этакое постоянное стремление к небесам. Может быть, заметили также, что она с трудом и некоторой даже брезгливостью говорит о мире влажного становления. Но! — то ли материал, с которым она имеет дело, то ли ее характер, который вам уже достаточно знаком, — что–то берет свое, и она, стремясь ввысь, все вновь и вновь впадает в этот мокрый, туманный, обволакивающе влажный мир. Вспомним хотя бы (ведь это же так характерно), как начала она с небесно–лазурной Софии, а затем превратила ее в сырую хтонически–разнузданную землю. Но позволим, пожалуй, Саре, речь которой, чувствуется, уже на излете, продолжать.

— Душа, идущая в мир, как бы ткет себе тело — отсюда символ «каменных длинных станков», и ткани, сотканные на таком станке, означают плоть. И они, эти ткани, пурпурные, ибо пурпур — цвет крови, из которой образуется плоть, — считает Порфирий. Тело же есть хитон души. Видишь что получается, если связать все эти символы? — каменные станки, амфоры с медом и роящимися пчелами, источники, воды, нимфы–наяды, олива, пещера — получается картина космоса, в котором живут души, рожденные из влаги, утерявшие бессмертие, но, пройдя цикл земного существования, они вернутся… Здесь слиты жизнь и смерть, смертное и бессмертное. Вот как раз на этих станках видимо и притканивается смертное и бессмертное. Эти нимфы — ткачихи!.. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Нет. Он спит. Феакейцы высаживают его в бухте около святилища нимф — такого грота, перед которым растет оливковое дерево. Афина пробуждает Одиссея, и они вместе прячут в этой пещере дары феакейцев.

Читатель, трактат неоплатоника Порфирия «О пещере нимф» — это комментарий на следующее место из «Одиссеи» Гомера:

«Возле оливы — пещера прелестная, полная мрака,
В ней — святилище нимф; наядами их называют.
Много находится в этой пещере амфор и кратеров
Каменных. Пчелы туда запасы свои собирают.
Много и каменных длинных станков, на которых наяды
Ткут одеянья прекрасные цвета морского пурпура.
Вечно журчит там вода ключевая, в пещере два входа.
Людям один только вход, обращенный на север доступен.
Вход, обращенный на юг, — для бессмертных богов. И дорогой
Этой люди не ходят, она для богов лишь открыта».

— Порфирий как раз говорит, — продолжала Сара, — что олива — символ божественной мудрости, ибо — это дерево Афины, а она и есть мудрость. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Все–таки вот что еще меня несколько смущает, читатель: не кажусь ли я тебе сейчас рядом с Сарой таким же легким, как рядом с Лапшиной? Помните паучка–то? Если кажусь, то знайте: вскоре (пора уж!) я исправлю эту абберацию вашего зрения. Продолжим. Сара продолжит:

— Афина, тогда, представляется — вообще судьбой. Но главное — она ткачиха, она соединяет бессмертное и смертное. По Платону (во всяком случае так можно интерпретировать «Гимея») она буквально: притканивает — бессмертное к смертному.

— Притканивает? — спросил я, — как это можно понять? Присоединяет?

Сара задумалась.

— Не просто присоединяет, — сказала она, — а как–то переплетает. Вот, скажем, есть нить «бессмертное» и есть нить «смертное», и они пронизывают друг друга в одной ткани — понимаешь?

А ты–то, читатель, понимаешь, что не о пустяках я здесь пекусь, но о своей бессмертной душе, о своей судьбе, которую и пришел узнать сюда к Саре. Судьбы она, наконец, видимо, и коснулась, заговорив о ткачихе Афине. Поэтому, глядя вниз из окна, я думаю: притканены, приткнуты, присобачены, Читать дальше »

Глава 3. Пещера нимф

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Юная нимфа. Картина Эдварда Джона Пойнтера

Для начала скажу, что всякий человек, если только он не закусил удила, как в данном случае Сидорова, — всякий человек очень хорошо ориентируется в конъюнктуре общения (общеизвестный факт!), — ориентируется по интонации собеседника, если он говорит; по напряженности молчания, если он молчит; по выражению глаз; по случайным жестам — по всему. И это ориентирование, конечно же, осуществляется без участия нашего сознания — просто все мы, как хамелеоны, мгновенно меняем окрас своего поведения при изменившейся окраске среды. Тон обычно задает более сильный, а более слабый приспосабливается. Вы, читатель, просто невнимательный человек, если не согласны со мною.

И, конечно, закончив свою речь, несколько придя в себя, Сара адекватным образом отреагирует на мое скрытое недовольство. Именно так объясняется то, что в дальнейшем наш разговор примет более терпимый, более приемлемый для меня оборот, и, хоть он и будет все еще продолжать вертеться вокруг женской религии, все–таки больше не коснется изуверств Великой матери. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Так софийствовала одержимая Афиной Сара, и, убрав голову в плечи, я с ужасом следил за нею — потому что глаза у нее разгорелись, голос стал совсем чужим, незнакомым… и вообще: во время своего пифического вещания она разве что не плевалась — размахивала руками и делала непонятные телодвижения. За сегодняшний день она на моих глазах уже дважды переменилась, говорила ужасные вещи, и это было тем более странно, что я ведь никогда и не думал, что она вообще умеет говорить.

— Ты это серьезно? — задал я робкий вопрос.

Еще бы, читатель! — конечно серьезно. Знаете? — даже теперь, когда я пишу это все, я как–то подавлен, смущен и теряюсь. И, собственно, даже не знаю, что мне подумать об этом. А представьте тогда, когда я сидел в кресле напротив вещающей Сары и с напряженным вниманием смотрел за окно, чтоб не встретиться с нею глазами, — тогда я был просто раздавлен. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Прости, но как же все–таки без мужчины?

— Но я же говорю не о том, что без мужчины могу родить, — я говорю, что таково должно было быть ощущение женщины — жрицы Великой богини периода матриархата. Такова должна была быть ее теология. А мужчины, естественно, взяли эту теологию и переработали: приспособили к своему пониманию. Вставили Зевса и других — совершили насилие… Ведь вот то, что Уран не дает рожать Гее — это отголосок того насилия, и женщина, конечно же, мстит, оскопляя Урана!

Ну, поехали, — думал я, вспоминая мужественную статейку Фрейда с характерным названием: «Табу девственности» — Ну поехали… Да кто это знает? — может Гея сама не хотела рожать, совсем как эта вот Сара! признаться, я был уже и не рад, что впутался в эту историю: паук поймал в свои сети слишком уж фанатически женственную муху! Было совсем неприятно выслушивать этот урок женской ее премудрости. Я попал в глупейшее положение.

Вы ведь знаете, как иногда неприятно бывает обнаружить, что ты дурак, хоть и по собственной воле. Вы начали валять дурака, вы должны быть последовательны: сказав «А», вы должны сказать «Б» (потому, например, что вам выгодно, чтобы собеседник считал, что вы так думаете), — сказав «Б», вы чувствуете, что сморозили глупость. Вас уличают, вы чувствуете себя дураком. Вам неприятно, несмотря на то, что это вы ведете хитрую игру и хорошо смеяться тому, кто смеется последним. Вы еще будете смеяться, читатель, но пока что вы в дураках. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Демиург творит мир при помощи своей мудрости, то есть, в сущности, — Афины Палады, и, например, в эллинском религиозном культе, небо это пеплос — покрывало, вытканное Афиной…

Ты знаешь, читатель, я сразу почуял, что говорится это, последнее, как–то иначе, чем все остальное, сказанное ею ранее, — особым тоном, с особой заинтересованностью: прямо, как откровение, как нечто глубоко пережитое и прочувствованное — что открывается с болью и далеко не всем. Я насторожился, но виду, конечно, не подал. Я решил проделать паучий эксперимент, как говаривала в свое время Софья, — помните?

— Афина? Это которая вышла в полном вооружении из головы Зевса? — спросил я. — То есть, тоже родилась без матери, как Урания?

— Да. Но у Афины все–таки есть мать: Метида — мудрость, древняя богиня времен матриархата. Зевс, узнавший (кстати говоря — от Геи и Урана), что его сын от Метиды лишит его власти, проглотил беременную Метиду (это может означать: усвоил женскую мудрость) и — сам родил из головы при помощи Прометея (или Гермеса), расколовшего ему череп топором, — родил уже не сына, а дочь — Афину. То есть, это ведь символ подчинения женщины мужчиной и указание на женскую природу мудрости. Афина — это мудрость, софия. Неизвестно, между прочим, кто тут кого подчинил — мужчина женщину или женщина — мужчину. Ведь женщина сделалась мыслью мужчины, она его мудрость, она создала его… Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Говорила она все-таки не очень заинтересованно, а вот я, надо заметить вам, вдруг увлекся, вспомнив свои ночные размышления об одностороннем мире. Я сказал:

— Ты знаешь, наверное это устроено так, Афродита — пространство, а Кронос — время. Они дети неба, но матери у них разные, у времени — земля, а у пространства — море. Причем, характерно, что именно время отделило небо от земли. Ведь мать времени именно не море, а земля с ее периодическим цветением. Ведь время можно мыслить только как периодический процесс, как вечное возвращение в себя… — так говорил я, а сам, кстати, думал: И Бог создал время (берейшит — «в начале» — указание на время) раньше всего — раньше неба и земли, которые ведь могут считаться небом и землей только после отделения друг от друга этим «началом»; — и на земле отпечатком серпа времени будет потенция к периодическому цветению, а на небе — цветение светил, — так думал я, продолжая говорить Саре следующее: И если, например, Кант считает, что время мы не можем выразить иначе, как пространственно, а Энштейн и вообще не отделяет пространство от времени, то этим они высказывают ту же мысль, что и ты, когда говоришь, что любовь (пространство) в своем зачаточном состоянии соединяла Урана и Гею и только после оскопления Урана высвободилась при содействии Кроноса. Читать дальше »

Глава 2. Мать честная

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Сандро Боттичелли. Рождение Венеры

Сегодня я был что–то слишком наэлектризован, — уже обнимая троллейбусную контролершу, пустил в нее искру и вот вдруг опять. Почему? Во всяком случае я сказал Саре:

— Ты заряжена прямо как лейденская банка. Почему?

— Не знаю, — ответила она, потирая место, в которое ударила моя маленькая молния. — Это скорей похоже на историю Зевса с Дионой.

Она взглянула на меня, и я увидел, как тлится затаенный огонь в ее бархатных глазах. Очень удачно я поступил, коснувшись ее руки, — пустяк, а напряжение спало, и она улыбается, и обиды забылись, как будто…

— Зевс и Диона?

— Это миф, — сказала она, — о рождении Афродиты. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

На Саре, открывшей мне дверь, как говорится, и лица–то не было.

С чего бы это? — подумал я и спросил:

— Что с тобой?

— Ничего.

Вы помните, я уже говорил, что Сара Сидорова была ученая дама — филолог. Вообще–то, конечно, древние языки не лучшее занятие для молодой женщины — сидение над книгами искривляет позвоночник, пыль библиотек портит цвет лица, непонятные тексты залегают морщинами вокруг глаз. Прибавьте к этому почти неизбежный геморрой и общение с мумифицированными филологами мужского пола. Нет, это не женское дело, но, слава богу, иссушающее дыхание классической филологии едва лишь коснулось моей героини. Зато у нее были несравненные преимущества: с ней было о чем поговорить. Согласитесь, читатель, — древнегреческие книги куда интересней бухгалтерских.

Впрочем, вести какие бы то ни было разговоры с Сарой, имеющей такое расстроенное лицо, не представлялось возможным. Может, она дуется на меня? — ведь последний–то раз мы расстались так странно, а я даже и не позвонил. Может, Сидоров… Читать дальше »

***

Ганс Бальдунг. Аристотель и Филлис

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

По дороге к Саре я вдруг почему–то решил, что не очень удобно являться к ней вот так вот просто — без всякого повода. Эта мысль несколько даже удивила меня, поскольку я, вообще говоря, предпочитаю чистую импровизацию с женщинами. Но все ж я сказал себе: «Ну–ну–ну, ничего! — я еду затем, чтобы что–то узнать, например, о колдовстве,» — сказал и занялся изучением мочки левого уха симпатичненькой девушки, сидевшей около меня (рыжая и с черными глазами).

Я ехал в троллейбусе. Девушка очень мне нравилась. Вдруг, вошла контролерша. Вскоре она уже штрафовала девушку, а я, пока, сравнивал эту девушку (свежий зеленый огурчик) с круглотелой, полной такой контролершей в темных очках, — сравнивал, размышляя о… конечно же, женщинах, читатель. Читать дальше »

***

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Я успокаивался и пытался представить себе этот односторонний мир как два зеркала, поставленные друг против друга, — так, чтоб они отражали взаимно друг друга, как в старинном гадании. Получалась манторла — тот пустой коридор, по которому к нам появляются потусторонние силы. Два эти зеркала: небо с землей, между которыми — мы. Где мы там? — да везде и нигде, распыленные в этом себя отражающем мире, — в этом наи–пардон — конгруэнтнейшем, так сказать, саморазвернутом мире, отражающем только себя. Где там явь, а где сон? — кто же сможет на это ответить?..

Эти два зеркала, это пространство между двумя зеркалами — это и есть односторонняя поверхность, на которой и время идет навстречу себе. Так должно было быть изначально — это естественный времени ход, и только наши логические построения делают смутной такую простую идею. Только своими превратными представлениями чиним препятствия мы нормальному ходу вещей, своей уродливой архитектурой разрушаем изначальное устройство времени. Не только этот мост над Самотекой и эта загнанная в трубу река времени — нет, все наши строения, все это масонское сооружение храма нашего мира — все, что нас отделяет стеной от самих же себя, перекидывает мосты между двумя сторонами, делает нашу поверхность двух (или одно?) сторонней — слиянно или раздельно? — всё это чертовы мосты. Читать дальше »

Начало романа – здесь. Предыдущее – здесь.

                  Родила я его, а мужа не знаю

              Не придирайтесь к словам, если то, что я буду сейчас говорить, будет слишком двусмысленно, если скажу я одно, а покажется что–то иное, если я, наконец, просто срежусь у вас на глазах, как сверчок. Если произойдет то, что один из моих читателей метко назвал «катастрофой восприятия».

              Мария Лютоева. Избушка на курьих ножках

              Я долго не спал, вспоминая события дня: игру с Бенедиктовым, ошибочный звонок и разговор с Ликой, потом, неожиданное предупреждение гадалки: «берегись, молодой человек», — наконец, и саму катастрофу, — вспоминал, все пытаясь связать этот бред воедино, стараясь схватить его принцип и смысл. И, понятно, мои размышления заданы были идеей Садового кольца как односторонней поверхности без границ. Лежа на кровати и обращаясь к кому–то (не знаю кому), я, признаться, довольно беспомощно думал, что только привычка к установившимся границам застит нам взгляд. Достаточно только отнестись свободно к этим установлениям, как преступишь порог привычного мира. Читать дальше »

              ***

              Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

              Самотечная эстакада

              Я думаю, что Садовое кольцо по крайней мере раньше было односторонней поверхностью. Но ведь всякую одностороннюю поверхность можно превратить в двухстороннюю, «пробив» в ней тунель (точнее, манторлу), или же (что абсолютно то же самое) перекинуть над гранью поверхности мост — диалектика: только в этом ведь случае и возникает впервые грань! — итак, значит можно, образуя грань, перекинуть мост над изворотом перекрученной (с нашей извращенной точки зрения) плоскости кольца Мебиуса. Это и было сделано в Москве в шестидесятые годы. Не будем гадать, для чего это было сделано (видимо из каких–то экономических соображений), но факт остается фактом: над Самотечной площадью был построен мост, превративший одностороннюю поверхность кольца Мебиуса в двухстороннюю поверхность Садового кольца. Читать дальше »

              ***

              Начало романа – здесь. Начало 4-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

              Читатель, вы мистик? — так вы потеряли себя, запутались в пустом лабиринте своих отражений, — лабиринте столь же нереальном, как вы сами, потерявшийся в нем. Рубль в вашем кармане — ощутимая реальность (на него можно купить сто коробков спичек), а потерявшийся руль — увы! — его нет.

              Все–таки странно, — подумал я, — как это они двигались: вне времени, против часовой стрелки, по кольцу?.. Сверчок ехал против часовой стрелки, но ведь и автобус тоже — они не столкнулись лбами, а просто автобус подмял машину Сверчка… и тут меня осенило! — проследив глазами следы торможения, я понял все: автобус, с которым столкнулось такси, направлялся под мост, он спускался на Самотечную площадь и шел совсем рядом с правой кромкой поста — так близко к ней, что Сверчок, оказавшийся по ходу автобуса, был бы вынужден въехать на мост, но — не захотел этого: он попытался обогнать автобус и, поскольку это оказалось невозможно, вильнул хоть под него, чтобы не врезаться в бетонный парапет, которым мост начинается, — сделал последнее отчаянное усилие, чтобы не попасть на мост, проскочить вниз, на боковину, ведущую к Самотеке, просочиться между парапетом и автобусом, и был этим автобусом смят — как бы срезан пограничным парапетом. Читать дальше »

              Версия для печати