Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Был май и я, как май, был полон грешных соков, когда однажды вечером выбежал из театра и очутился на бульваре. На скамье уже сидел Марлиподобный юноша, по аллее шел пьяный Смирнов, где–то в гостях вел чинную беседу Сидоров, среди листов вылупилась из своего кокона ночная бабочка, Лика говорила с Мариной Стефанной о поездке на дачу, Теофиль изнывал от любви, майор Ковалев благочестиво размышлял о летающих тарелках, Сара переживала свое падение, в комнате Геннадия Лоренца еще не было красного дивана, чудовища на эскизе подползали к маленьким детям, где–то был приготовлен мне зонт, собачка Томочки Лядской скулила во сне, а я беспечно шел навстречу всем этим грядущим событиям, размышляя о том, что бульвар ничем не хуже театра. И вот я вышел на сцену, и все задвигалось, затрепетало, закружились тысячи двойников и отражений в зеркалах этой комнаты смеха, из которой я все еще никак не могу выбраться, — вот это и есть сознание. Сознанием называется такое состояние мира (и нас), впадая в которое, мы осознаем, что мир сознателен. Вот это наше осознание и называют обычно сознанием, но это ведь только результат сознания, настрой на его волну. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Больное, читатель, потому что все это и так, и не так. Ну скажи на милость, что выиграешь ты от того, что назовешь Марлинского моей тенью? — ничего, кроме, может быть, дополнительного «эстетического эффектца». Но не надо! — не надо придавать слишком большого значения словам, ибо все-таки все эти «маски», «тени», «самости» — всего лишь «слова, слова, слова». Неужели ты и действительно веришь в то, что у тебя есть «тень»? — в твоей психике как таковой, я имею ввиду… Да откуда же, интересно знать, она там вдруг возьмется, если у тебя нет в числе знакомых вот такого вот Марлинского, как у меня?

Ты все еще не понимаешь, что я имею ввиду? Очень просто: представление о «тени» мы образуем, глядя на нашего знакомого, который чем-нибудь на нас похож. Дело в том, что вокруг нас прямо роятся наши «тени», «маски», «души» — они скапливаются вокруг нас в виде живых людей — и никак иначе. С необходимостью вы должны узнать в каком-нибудь вашем «Марлинском» или «Бенедиктове» свою «тень», а в «Смирнове» — «анимуса» etc. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Сейчас я вот о чем думаю, дорогой читатель, — если я действительно Гермес, то я необходимо должен быть аргоубийцей, а разве я убивал какого-нибудь Аргуса? Не припомню. Я тщательно перебираю все события своей повести — те, что вам уже известны, те, что вам еще предстоит узнать, — перебираю и не нахожу более подходящей кандидатуры на этот пост, чем Фал Палыч Бенедиктов. Ну, во–первых, у него по крайней мере три глаза (на один больше, чем у нас с вами), во-вторых, он страж — охранительные его принципы нам хорошо известны (да ведь он и работал последнее время сторожем). Но смущает вопрос: что это за корова, которую он охранял? Где у меня Ио, где Гера и, наконец, кто Зевс? (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Читатель, мы всегда живем в прошлом и прошлым. Я бы мог описать свою жизнь, с детства или с какого–то другого места, и это была бы история о том, как я пришел к тому моменту, с которого начинается моя история, — но зачем!?. Действительно, это было бы описанием моего прошлого, но это совсем не то прошлое, которое, как я осознал теперь, надо преодолеть… все это я уже преодолел — во времени, — и это прошлое вполне прошло. Однако, от него осталось то, в чем я сейчас живу, — остался я, являющийся своим собственным прошлым. Ведь согласитесь, на этих страницах, я только и делаю, что описываю свое прошлое — не свою этиологию, как говорят врачи, но свою патологию (пафос, патос, фатос).

Вот начало моей истории: в теплый майский вечер я сижу на бульваре, убежав из театра. Это происходит сейчас, когда я сижу на бульваре, но разве это не все целиком мое прошлое? Разве не сталкиваюсь я со своим прошлым, когда обретаю себя, сидящим на бульваре? Разве не это прошлое сформировало меня таким, как я представил перед вами на первых страницах? Все мое прошлое от рождения до того самого момента, о котором идет речь, предстает перед вами, когда вы видите меня впервые. И это не настоящее мое, но мое прошлое разговаривает со Смирновым и рассматривает его картины, это с моим прошлым знакомится Лика в электричке (а я — с ее). (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Слушай, Томочка, а откуда у тебя такие мысли?

— Я всегда так думала.

— Ну уж всегда. Ведь ты же знаешь, что мысли просто так, ни с того, ни с сего, не приходят, — начал читать я ей лекцию. — Чтобы мысль оформилась и укрепилась, надо найти ей какой–то упор, надо с кем–то поговорить, для того, чтобы самому понять ее как следует — вот так отчетливо, как ты понимаешь то, что сказала о Сидорове. Ты меня поняла? — надо услышать свою мысль от кого–то другого, чтобы осознать ее. Наверное, это твоя мысль — я не об этом говорю, — я говорю, что ее надо кому–то навязать: чтобы увидеть ее со стороны. Как тебе это объяснить!! Человек может неосознанно выполнять мысль, не зная ее, — он будет совершать разные поступки, но во всех — будет одна и та же подкладка, будет проглядывать одна и та же (вот эта) мысль. Но можно и осознать ее, выразить словами, как это сейчас сделала ты, и тогда человек освободится от нее, не будет ее повторять. Впрочем, может, и будет, но это не важно. Так вспомни, я прошу, с кем ты обсуждала это?

Я не сомневался в ответе. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Поскольку с Сидоровым нам уже больше не придется встречаться, воспользуюсь случаем, чтобы сказать здесь несколько слов о хитроумии судьбы вообще и, в частности, о дальнейшей судьбе некоторых моих героев.

У беременной от меня (гермафродитом) богини, увидевшей кровь, сразу же начались родовые схватки. Истекающий кровью Николай Иваныч, чем мог, помогал ей. Совместными усилиями они вызвали скорую, которая и отвезла его — в Склифасовского, а ее — в роддом. Из Склифасовского Сидоров попал в Кащенку, где пролежал очень долго. Марина Стефанна, как только благополучно разрешилась, стала навещать его, а поскольку была теперь одинока и зареклась куролесить — пора уже: возраст пришел! — вышла в конце концов за несчастного замуж. Тем более, что Сары своей Сидоров больше не хотел видеть. Точнее, не мог! Всякий раз, как он хотя бы слышал о ней, у него возникали позывы к рвоте. Болезнь! — психомоторное поведение…

Все-таки несчастная судьба у Сары, ужасная судьба. Не думаю, чтобы она часто изменяла своему мужу, думаю — только со мной — ведь она такая дикарка! — но и я ее выдрал всего лишь три раза, и… все три раза подряд нас заставали на месте преступления. Что может быть для нее ужасней (для Сары)!? Какой опыт она может вынести из этого? Но если я когда-нибудь знал добродетельную женщину, то — только Сару Сидорову. При всей углубленной страстности этой натуры, при всем своем темпераменте, она смиряла себя, так что на поверхности невнимательный наблюдатель мог бы увидеть только холодок, только лишь что–то рыбье. Но тот, кто давал себе труд присмотреться, видел подо льдом непрерывное клокотание, кипение, бурление и понимал, по какому узкому мостику ходит эта женщина. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

В этот момент я с разгону наткнулся на Томочку Лядскую, прогуливающую свою собачку, и стал как вкопанный, с трудом собирая свои разбежавшиеся мысли:

— Здравствуй, Томочка!

— Здравствуй.

— Ну как поживаешь? У тебя, говорят, был роман.

— Ты уж скажешь!

— А что, разве нет?

— Откуда ты знаешь?

— От Сидорова.

— Я бы на его месте об этом не говорила.

— Почему же?

— Да так…

Что–то у них там произошло? Впрочем, глядя на Томочку, я думал, что так и должно быть: она должна была презирать влюбленного в нее Сидорова. Такой уж у нее характер — она любит любить безответно, любит только того, кому она безразлична, а еще лучше — того, кто презирает ее (как вот я, например). «Психолог» Сидоров до этого, конечно, не мог додуматься! (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

В первую очередь меня, конечно, интересовало, что значит возвратиться на собственный путь. Ведь это действительно самый острый вопрос, а поскольку китаец сказал, что те стадии, когда надо было возвратиться, я уже прошел, постольку я и стал припоминать, когда же это я возвратился и куда. Но как я ни вспоминал, как ни прикидывал — ни до чего существенного мне не удалось додуматься.

Может быть, читатель будет здесь проницательней меня и сам определит, что же собственно надо назвать моим путем. И тогда ему станет ясно видно, когда я вернулся на этот путь и вернулся ли вообще. Для таких размышлений я даю здесь материала больше, чем достаточно. Сам же я даже теперь судить о своем пути не берусь — вы видели: я и без всякого китайца уже сделал (и сделаю еще) немало попыток вынести какое–то суждение о своей судьбе, и все они оказались безрезультатны, ибо это все равно, как толковать собственный сон. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— «В начале сильная черта. Какая хула тому, кто возвратился на собственный путь? Счастье», — перевел китаец. — Это значит, — сказал он, — что лучше всего сразу взять себя в руки, оттеснить суетные устремления и хлопоты, пока они еще легки, как веяние ветра. Вернуться к дисциплине.

«Ну, это уже поздно!» — подумал я, а китаец продолжал:

— «Сильная черта на втором месте. Привлечение к возврату. Счастье». Еще не поздно вернуться на собственный путь, хотя уже труднее, ибо близки настоящие препятствия. Но на этом этапе необходимо вернуться. Ибо здесь лучше всего вступить во взаимодействие с препятствиями, так чтоб они стали средством воспитания. Здесь самая сильная Ваша позиция — если не теперь, то никогда. Дальше наступит момент кризиса и к нему надо быть готовым.

— Момент кризиса? — переспросил я. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Гадание по «И Цзину» представляет собой довольно сложное манипулирование с пятьюдесятью специальными палочками из стеблей тысячелистника.

После улыбок и приветствий китаец развернул шелк, в который были завернуты гадальные палочки, расстелил его на полу, зажег курильницу, встал на колени лицом к северу и трижды, касаясь лбом пола, поклонился, затем трижды пронес сквозь дым курильницы пучок палочек (рука его двигалась по часовой стрелке), отложил одну из них в сторону, а остаток быстро наугад разделил правой рукой на две кучки. Из правой он взял одну и зажал между мизинцем и безымянным пальцами левой руки, а другой рукой стал брать из левой кучки по четыре палочки, пока там не осталось две. Их он сунул между указательным и средним пальцами левой руки, бегло взглянул на них, наклоня голову, как бы сбоку, и стал точно так же, как первую, разбирать вторую кучку…

Не стану больше мучить читателя описанием манипуляций с палочками — это долгая история, да к тому же я, завороженный его мерным действом, забылся вдруг: сидел и думал о… жидомасонском заговоре, который, пожалуй, достиг и Китая. ЖМЗ, — думал я, — Мао Дзедун, Эйзенштейн, Кафка, Маркс — черт знает что! Впрочем, ведь ЖМЗ кодифицирован в Библии — он есть вера евреев в национального бога их отца Авраама, борьба с ним. Основной протокол сионских мудрецов есть «Книга Бытия»… — думал я, подвергая себя испытанию «Книгой перемен». (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Вот, читатели, я опять ввожу новый персонаж и, откровенно сказать, совсем не знаю, как его ввести, ибо собственно в действии он не должен сыграть никакой особой роли, но вот, пожалуйста: подвернулся в самый ответственный момент, и обойти его молчанием уже никак нельзя. Так пусть же он сыграет роль заморского мага и чародея из восточной сказки.

Правда, одет он был не в мантию и не в колпак, поутыканный звездами, а в черный костюм, белую рубашку и галстук по моде шестидесятых годов, и на лацкане пиджака у него поблескивал значок с изображением Мао Цзедуна… Вы правы, читатель, то был китаец — так и будем его теперь называть. Он стоял, улыбаясь, и протягивал мне руку по европейскому обычаю. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Что вы думаете об этом, читатель? — о том, что произошло у Сидоровых? Я думаю, что это нечто вроде экзистенциального литературного приема. И вот что интересно: в сущности ведь, экзистенциальная ситуация — это такая ситуация, в которой некогда размышлять, а надо поступать, иначе кто–то поступит за вас. Согласны? — ведь только поступок без размышлений безусловно выявляет внутреннюю сущность человека; а размышляя, вы можете перехитрить себя самого.

Так значит, если вы со мной согласны, пойдем дальше: экзистенциальная литература, вообще говоря, — есть очень громоздкая декорация, которая выстраивается на глазах читателя, чтобы в конце концов герой, загнанный в ее тупик, продемонстрировал нам, кто он есть. Вспомним Печорина и Грушницкого! — что за бредовые условия дуэли, и это только для того, чтобы Грушницкий, человек глупый, но пожалуй порядочный в сравнении, скажем, со своим приятелем, драгунским капитаном, показал окончательно то, что мы о нем уже и без того знаем (ведь знаем, читатель), — показал это стоящему чуть ли не на одной ноге над обрывом Печорину — который в результате имеет теперь уже полное моральное право пристрелить его, как бешеную собаку. Печорин поступает, Грушницкий тоже вынужден поступать, мы получаем урок. Но Грушницкий мог бы и не стрелять. Но тогда не было бы и «Героя нашего времени» — Печорин бы расцеловался с Грушницким, а потом плюнул бы да и сжег свой журнал. Или, как честный человек, женился бы на княжне Мэри. Но, читатель, простите — это уже не Лермонтов, а Марлинский. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Но лишь только я внедрился в Сару, дверь отворилась, и на пороге появился вернувшийся–таки — но опять вернувшийся так не вовремя! — Сидоров. На этот раз он мгновенно сориентировался и опрометью бросился на кухню — я почуял, что он хочет вооружиться, я готов ему дать был достойный отпор, но…

Бывают в нашей жизни случаи, благородный читатель, когда сопротивление вернувшемуся мужу становится невозможным! Когда женщина виснет на вас и упрашивает не доводить дела до беды — ради нее! — когда вы скованы по рукам и ногам невидимыми нитями условностей, когда каждый ваш шаг приносит ей невыразимое страдание…

Совсем не в такое положение попал я теперь, безупречный читатель, — совсем в другое, в двусмысленное положение я попал! — попал, прямо скажем, впросак (иначе не скажешь)! Ибо — в ту секунду, когда Сидоров бросился на кухню, вагинальные мышцы его жены резко сократились, и я почувствовал себя зажатым в тисках — в пасти удава я очутился, читатель! — я был блокирован и полностью обездвижен. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Новая нотка аскетизма?! Вы, конечно, заметили в Сидоровой этакое постоянное стремление к небесам. Может быть, заметили также, что она с трудом и некоторой даже брезгливостью говорит о мире влажного становления. Но! — то ли материал, с которым она имеет дело, то ли ее характер, который вам уже достаточно знаком, — что–то берет свое, и она, стремясь ввысь, все вновь и вновь впадает в этот мокрый, туманный, обволакивающе влажный мир. Вспомним хотя бы (ведь это же так характерно), как начала она с небесно–лазурной Софии, а затем превратила ее в сырую хтонически–разнузданную землю. Но позволим, пожалуй, Саре, речь которой, чувствуется, уже на излете, продолжать.

— Душа, идущая в мир, как бы ткет себе тело — отсюда символ «каменных длинных станков», и ткани, сотканные на таком станке, означают плоть. И они, эти ткани, пурпурные, ибо пурпур — цвет крови, из которой образуется плоть, — считает Порфирий. Тело же есть хитон души. Видишь что получается, если связать все эти символы? — каменные станки, амфоры с медом и роящимися пчелами, источники, воды, нимфы–наяды, олива, пещера — получается картина космоса, в котором живут души, рожденные из влаги, утерявшие бессмертие, но, пройдя цикл земного существования, они вернутся… Здесь слиты жизнь и смерть, смертное и бессмертное. Вот как раз на этих станках видимо и притканивается смертное и бессмертное. Эти нимфы — ткачихи!.. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

— Нет. Он спит. Феакейцы высаживают его в бухте около святилища нимф — такого грота, перед которым растет оливковое дерево. Афина пробуждает Одиссея, и они вместе прячут в этой пещере дары феакейцев.

Читатель, трактат неоплатоника Порфирия «О пещере нимф» — это комментарий на следующее место из «Одиссеи» Гомера:

«Возле оливы — пещера прелестная, полная мрака,
В ней — святилище нимф; наядами их называют.
Много находится в этой пещере амфор и кратеров
Каменных. Пчелы туда запасы свои собирают.
Много и каменных длинных станков, на которых наяды
Ткут одеянья прекрасные цвета морского пурпура.
Вечно журчит там вода ключевая, в пещере два входа.
Людям один только вход, обращенный на север доступен.
Вход, обращенный на юг, — для бессмертных богов. И дорогой
Этой люди не ходят, она для богов лишь открыта».

— Порфирий как раз говорит, — продолжала Сара, — что олива — символ божественной мудрости, ибо — это дерево Афины, а она и есть мудрость. (далее…)

Начало романа – здесь. Начало 5-й части – здесь. Предыдущее – здесь.

Все–таки вот что еще меня несколько смущает, читатель: не кажусь ли я тебе сейчас рядом с Сарой таким же легким, как рядом с Лапшиной? Помните паучка–то? Если кажусь, то знайте: вскоре (пора уж!) я исправлю эту абберацию вашего зрения. Продолжим. Сара продолжит:

— Афина, тогда, представляется — вообще судьбой. Но главное — она ткачиха, она соединяет бессмертное и смертное. По Платону (во всяком случае так можно интерпретировать «Гимея») она буквально: притканивает — бессмертное к смертному.

— Притканивает? — спросил я, — как это можно понять? Присоединяет?

Сара задумалась.

— Не просто присоединяет, — сказала она, — а как–то переплетает. Вот, скажем, есть нить «бессмертное» и есть нить «смертное», и они пронизывают друг друга в одной ткани — понимаешь?

А ты–то, читатель, понимаешь, что не о пустяках я здесь пекусь, но о своей бессмертной душе, о своей судьбе, которую и пришел узнать сюда к Саре. Судьбы она, наконец, видимо, и коснулась, заговорив о ткачихе Афине. Поэтому, глядя вниз из окна, я думаю: притканены, приткнуты, присобачены, (далее…)